Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

На самом деле меровингские короли сохраняли право выбирать чиновников у себя в королевстве как и где им было угодно, невзирая на географическое происхождение. Это была прерогатива государей, существовавшая с древних времен, и отказались они от нее только в 614 г.{761} Нравится это Фредегару или нет, назначение Протадия в 604 г. было законным. Более того, это был благоразумный поступок. Меровинги имели все основания не доверять магнатам, пытавшимся добиться публичных должностей в регионах, где уже имели вес как крупные землевладельцы. Разве не возникало угрозы, что последние приобретут слишком много власти, особенно в таких отдаленных зонах, как Заюрская Бургундия? Назначение Протадия было возвратом к государственному подходу, проводить который становилось все труднее, а не поощрением фаворита. Доселе никто, даже худшие враги, никогда не выражал сомнений в добродетельности Брунгильды, и трудно представить, чтобы прабабка в возрасте за пятьдесят — по понятиям VII в. старуха — вдруг поддалась необузданным страстям. Выдвигая такое обвинение, Фредегар прежде всего пытался польстить уязвленному самолюбию своих читателей 660-х гг.: уж если герцогом Заюрской Бургундии был назначен чужак, значит, дело было нечисто.

Возврат к войне трех королевств (605–608)?

Судя по этим нескольким признакам — ив немалой степени подключив воображение, — можно предположить, что Брунгильде некоторое время удавалось сохранять власть над Бургундией. Этот успешный контроль объясняется также ее позицией по отношению к монашеству и епископам, о которой вскоре пойдет речь.

Тем не менее большая политика королевы пострадала от возобновления войны между Teilreiche. Так, в ноябре 605 г. Бургундии пришлось отражать новое нападение Хлотаря II на Орлеан и Париж. Под Этампом в самый разгар зимы произошло сражение. Брунгильда в нем одержала победу, и ей даже удалось захватить в плен Меровея, сына Хлотаря II{762}. Вскоре этот юный принц скончался — то ли с ним расправились, то ли он умер в плену от болезни. Тем не менее победа при Этампе оказалось горькой, потому что в бою погиб майордом Бургундии Бертоальд.

Фредегар прославил память Бертоальда, утверждая, что майордом предложил своему нейстрийскому коллеге Ландериху своеобразный поединок, чтобы избежать столкновения армий{763}. Со стороны Бертоальда это, конечно, был красивый жест, рассчитанный на то, чтобы его прошлое мытаря забыли. Однако если считать, что этот анекдот случился в реальности, в нем можно усмотреть упадок старинной дисциплины. Ведь главнокомандующий, будь он каким угодно героем, все-таки должен был подчиняться приказам из дворца, а не искать полюбовного соглашения с противником. Как тонко подметил Доминик Бартелеми, появление «рыцарской» морали было прежде всего признаком слабости государства{764}. А ведь историки уже начинают догадываться, что в те времена, в начале VII в., магнаты не раз вступали в переговоры с целью спасти друг друга во время конфликтов между разными Teilreiche. Меровинги ничего не выгадывали от этой солидарности знатных воинов, которая несколько смягчала публичное насилие, но прежде всего ограничивала их власть государей.

Брунгильду ход войны 605 г. должен был обеспокоить и по другой причине. Впервые за двадцать лет нападение нейстрийцев не укрепило союзных отношений между Австразией и Бургундией. В самом деле, когда Теодорих II попросил у брата помощи, чтобы отбросить вражеские войска, Теодоберт II согласился, но выполнять обещанное не спешил. А когда он наконец вступил в контакт с Хлотарем II под Компьенем, он начал переговоры о сепаратном мире. И австразийская армия вернулась без боя, но, вероятно, не упустив возможности пограбить Иль-де-Франс. Подобная позиция грозила подорвать основы договора 600 г., до сих пор сдерживавшего Нейстрию{765}.

Тем не менее победа 605 г. принесла Брунгильде некоторое удовлетворение, позволив вернуть Париж, куда мог торжественно вступить Теодорих II. Показаться в старинной столице Хлодвига по-прежнему было престижным, даже если перспективы воссоединения Regnum Francorum все более отдалялись{766}. Однако никто не задерживался в этом городе, ради которого Меровинги всегда терзали друг друга, но который редко приносил удачу тому, кто им владел.

По возвращении из похода Брунгильда занялась вопросом, кто может заменить Бертоальда. На пост майордома она назначила Протадия, своего мнимого любовника. Фредегар этого человека определенно не любит. Он придает ему черты ставленника королевы, готового ей служить во всем и, как и она, склонного сохранять тяжелые и анахроничные налоги. Протадий также якобы пытался принижать магнатов, возможно, в пользу элиты специалистов{767}. В глазах хрониста 660-х гг. это было очень дурно, но едва ли это слишком понравилось бы и Григорию Турскому. Знать всегда опасалась чьего-то слишком быстрого социального подъема, особенно когда такой подъем служил укреплению государства.

Протадий, наделенный решительно всеми пороками, якобы еще и стремился развязать братоубийственную войну с Австразией. Оказывается, Брунгильда убедила Теодориха II в необходимости этого конфликта, сообщив ему, что Теодоберт II — сын не Хильдеберта II, а садовника{768}. Пусть нас не вводит в заблуждение эта сплетня в изложении Фредегара. Известно, что в монастырях, которым покровительствовала Брунгильда, последняя велела благочестиво хранить память о королеве Файлевбе, своей вернейшей союзнице в конце 580-х гг.[153] С чего бы ей вдруг обвинять покойную невестку в неверности и представлять внука незаконнорожденным? Это было бы слишком на руку Хлотарю II.

Если опять-таки верить Фредегару, Теодорих II в 605 г. объявил войну брату, и его армия смогла прорваться до самого дворца в Керси, близ Нуайона. Там, когда вот-вот должно было начаться сражение, бургундские магнаты якобы попросили короля заключить мир. Один Протадий был против, что якобы вызвало гнев Унцелена, герцога Аламаннии, и Вульфа, видимо, нового патриция Заюрской Бургундии. Эти двое объединили усилия и прикончили майордома. Тогда якобы и был подписан мир между Бургундией и Австразией, вопреки воле короля Теодориха II и его бабки{769}.

Насколько этот рассказ достоин доверия? Несомненно мало. Довольно трудно представить, чтобы близ Нуайона в бургундской армии, идущей на Австразию, оказался Унцелен, герцог аламаннов. Зато известно, что франкские короли часто встречались меж собой, чтобы разрешить конфликты между своими Teilreiche; эта практика была известна даже византийским хронистам. Предполагаемую встречу во дворце Керси между Теодорихом II и Теодобертом II скорей следует трактовать как общее собрание, проведенное в присутствии лейдов обоих королевств по образцу совещания в Андело; до войны, вероятно, дело еще не дошло.

Если предположить, что Фредегар располагал какими-то сведениями, исключающими полную недостоверность его рассказа, значит, во время дипломатической встречи с королем Австразии в 605 г. планы Брунгильды мог расстроить дворцовый переворот такого же рода, какой в 583 г. положил конец регентству Эгидия. Магнаты сговорились поставить молодого короля под свой контроль, и в ходе осуществления их замыслов Протадий погиб. Однако не исключено, что Протадия убрали по решению дворца, чтобы повысить популярность последнего или оправдать перемену политики.

Так или иначе, Брунгильда не утратила власти, и новый майордом Клавдий так же ей повиновался{770}. О последнем Фредегар сохранил память как о человеке столь же тучном, сколь и осторожном, об искусном грамотее, успешно пытавшемся дружить со всеми. Создается впечатление, что это вылитый Гогон, но, может быть, такие черты были характерны для большей части романофильской элиты. Чтобы избежать судьбы предшественника, Клавдий сумел приобрести репутацию человека «сдержанного»{771}, как сказано у Фредегара, то есть, видимо, он не слишком старался сохранять прямое налогообложение и умел действовать в интересах одновременно как знати, так и государства.

При его правлении Брунгильда якобы свела счеты с убийцами Протадия. В 607 г. она якобы расправилась с патрицием Вульфом, в то время как герцога Унцелена изувечили и лишили владений{772}. Но опять-таки это лишь слова Фредегара. Хотя в устранении знатной клики для нас не может быть ничего удивительного.

В 607 г. у Теодориха II родился еще один сын. Ребенок был назван Меровеем, и бургундский дворец неожиданно выбрал ему крестным отцом Хлотаря II{773}. Видимо, Брунгильда переняла «политику качелей», которая так удавалась королю Гунтрамну. Не сумев во время собрания 605 г. восстановить связи с Австразией, она примирилась с Нейстрией, забыв старые ссоры. В таком случае это был особо сильный жест: два года назад Хлотарь II потерял ребенка по имени Меровей в войне с бургундскими армиями; в 607 г. Теодорих II предложил ему «духовного сына», носящего то же имя. Можно ли найти лучший залог для восстановления мира?