Клятва воина - Джульет МакКенна

Хотя алдабрешцы не поклоняются богам, как это делаем мы, не стоит принимать их за бездумных варваров. Сложные философии Архипелага сотканы из наблюдений за миром природы, поведением животных, сезонами цветения и плодоношения, изменением конфигураций звезд и лун. Больше того, алдабрешцы верят в невидимые силы, действующие вокруг них. У алдабрешцев нет понятия Иного мира, но они верят, что сущность, дух умершего человека остается неосязаемой частью их дома, их семьи. Не пойми меня превратно, они не поклоняются своим предкам, как варвары дальнего запада, но считают и умерших, и еще не рожденных неразрывно связанными с живущими. Представь себе, скажем, дерево, поваленное бурей, которое позжедаст побег и тот зацветет. Смерть, рост и перспектива новой жизни – все заключено в одном растении.

Алдабрешцы верят, что все вещи – материальные и неосязаемые, видимые и невидимые – связаны и взаимозависимы; отсюда их многочисленные и разнообразные методы ворожбы, практикуемые всеми слоями общества. Воевода вполне осознанно удержит войска или бросит их в бой в зависимости от своего толкования полета стаи птиц. Его виды на женитьбу осуществятся или рухнут по движению драгоценных камней, положенных на горячий лист металла. Алдабрешская астрономия достигла таких высот изощренности, что нам остается лишь завидовать. Островитяне верят, будто действия во время затмения принесут человеку огромную пользу или вызовут гибель врага. На повседневную жизнь влияет бессчетное множество пустяковых эпизодов, тогда как крупные события – извержения вулканов или ураганы – могут привести к войне, примирению или какому-то другому совершенно неожиданному исходу. Кажется, существует ряд непреложных правил; если это так, то нам еще предстоит открыть их.

Придание такого значения случайным событиям может показаться странным и даже бесполезным нам, с нашими поколениями более сложных наук, но этот принцип веры – главенствующий в алдабрешской жизни, именно в нем заключена разгадка их ненависти к магии. Видеть, что какой-то чародей умышленно манипулирует стихиями, образующими живую материю, – это, на их взгляд, и непристойно, и в высшей степени угрожающе. Магия – хаотическая, разрушительная сила; невозможно представить, чтобы она могла послужить добру. Какое бы временное преимущество магия ни дала, оно было бы ничтожным по сравнению с нанесенным вредом. С тем же успехом можно ставить лампу в угол гобелена, пытаясь осветить его целиком.

Думаю, теперь ты поймешь, почему я советую тебе избегать алдабрешских торговцев. Их враждебность останется непоколебимой, и любая попытка расположить их к себе лишь подвергнет тебя опасности. Не забывай о страшных мучениях, уготованных тем, кто осужден за практику магии на островах Архипелага.

Я посмотрел на беспорядок, который Ляо вечно умудрялась создавать, и наскоро прибрался, не желая упустить единственную возможность самому исследовать территорию дворца. Я пристегнул меч на случай, если Ледяной островитянин сунется ко мне, но кольчугу оставил свернутой в углу – в ней я бы слишком бросался в глаза. С высоко поднятой головой я уверенно спустился по лестнице, кивнув пажам, сидевшим в своей каморке, склонившись над непонятной игрой из цветных камней.

Я вышел из дворца и прямиком направился к главным воротам, мучительно выдумывая какой-нибудь предлог, который позволит мне выйти за стену и поглядеть, что может предложить мне берег для побега. Единственный шанс – если на посту будет кто-то из молодых, самоуверенных и надменных в свеженачищенных кольчугах, – я хорошо знаю это с тех самых пор, когда муштровал новобранцев мессира. Если я попаду на берег, может, удастся спрятаться на галере из другого владения… Только какой в этом прок?

Дорожка обогнула дерево с глянцевыми листьями; я научился уважать эти листья с острыми как бритва краями и немедля отступил в его укрытие, когда Каеска Шек вошла на территорию дворца. Она была в простом платье из белого хлопка, голову ее покрывал длинный шарф, который она торопливо сняла при входе. На пороге Каеска оглянулась, затем пошла дальше, не говоря ни слова стражникам; те открыли и закрыли за ней высокие черные ворота. Руки ее были сжаты на груди – прятали что-то маленькое.

– И где же ты ходишь, моя госпожа, когда Мали рожает? – пробормотал я.

Я посмотрел на стражников в воротах: трое мужчин с твердыми лицами, на горсть лет старше меня. Опыта лжи и хитрости таким не занимать, если Ляо не преувеличивала, рассказывая о жизни в Архипелаге. Я оставил надежду выйти за стену и прислушался к тихим шагам Каески по гравию. Чем больше улик я соберу против этой женщины, тем большую безопасность обеспечу себе. Я свернул на дорожку меж густых зарослей ягодных кустов, буйно растущих на плодородной черной почве; их темные листья давали отличное убежище. Медленно продвигаясь, я разглядел сквозь листву яркие волосы Каески и после минутного раздумья понял, что она сидит на каменном краю фонтана, где бесцельно кружит стайка разноцветных рыбок.

Я не видел, что делает Каеска, и стоял неподвижно, досадуя, пока она не встала и не отправилась дальше в сторону главной резиденции. Немного выждав, я пошел следом и по дороге глянул на фонтан. Глянул – и встал как вкопанный. Несколько тусклых, синеватых рыбок плавали на поверхности воды кверху брюшками, их плавники в последний раз слабо шевельнулись и через миг застыли.

Я бросился за Каеской, твердо решив не терять ее из виду, а сам пытался разгадать, для какой игры она ставит доску на этот раз. На территории дворца было несколько фонтанов с рыбками, и Каеска посетила их все в своих видимых блужданиях. Ее путь также пролег через ту часть сада, где каждая жена держит вольер с разнообразными птицами: одни – яркие и сладкоголосые, другие – совсем невзрачные, разве что на вкус они лучше, чем на вид. Когда Каеска поднималась по лестнице в главную часть дворца, я подумал, не к тем ли жутким ящерицам в обеденном зале она направляется. Все эти животные имели какое-то значение, которое для меня оставалось загадкой. Пока же я установил только одно: каждое утро Ляо первым делом выпускает птицу со своего балкона и внимательно изучает ее полет. Капризы пернатой могли существенно повлиять на настроение Ляо в течение целого дня. Я уже научился быть осторожным в те утра, когда глупое создание направлялось к горе, что возвышалась в центре острова.

Но все-таки зачем Каеска травила рыбу? Проверяла действенность того, что прятала на груди, прежде чем сунуть яд кому-то еще? Надо предупредить Ляо, и Гривала тоже, решил я. Уж он сумеет не подпустить Каеску к ребенку! В этом чумном климате новорожденные должны быть еще уязвимее, чем у нас, на материке, и, возможно, Каеска надеется выдать его смерть за естественную трагедию.