Ограбления и кражи: Бандиты, грабители, воры и мошенники - Полина Кочеткова

В криминалистической литературе имеется очень полное и интересное исследование мошенников, принадлежащее стороннику уголовно-антропологической школы — Ляски. Мошенники, по учению антрополога, оказываются значительно ближе к «честным» людям, чем к преступникам. «Напряжение умственной энергии, необходимое для выполнения мошенничества, может не отличаться от усилия, потраченного на совершение действия вполне правильного с моральной точки зрения», — замечает Морселли. Тем не менее, знакомясь с контингентом лиц, обвиняемых, в мошенничестве, можно отметить некоторые черты, характеризующие эту группу преступников. Ляски указывает, что они приходят к преступлению обычно в позднем возрасте, и это понятно, так как обман требует рассудительности и лукавства. В подтверждение этой мысли Ляски приводит данные французской статистики более чем за полвека, из коих видно, что распределение осужденных за мошенничество по возрастным группам было следующее: моложе 21 года — 5 %, в возрасте 21 — 30 лет — 23 %“, 30 — 40 лет — 34 % и 40 — 50 лет — 23 %.

Оказывается, что русские данные за 1883 и 1903 г. подтверждают вышесказанное мнение. Более половины мошенников были старше 30 лет. И все же процент мошенников в возрасте старше 30 лет сокращается, а в возрасте моложе 30 лет растет. В противоположность убийству, разбою и грабежу, требующих от совершителей физической силы и дерзости, для мошенничества нужен жизненный опыт, а накопление последнего зависит от возраста, с которого начинается самостоятельная жизнедеятельность, от интенсивности темпа жизни, от степени суровости борьбы за существование, требующей напряжения всех сил и способностей человека.

Ляски отмечает, что в 37 случаях из 100, лица, осужденные за мошенничество, оказывались зачатыми родителями уже в преклонном возрасте. В нашем обследовании имелись данные о возрасте родителей относительно 17 человек, причем оказалось, что у 7 опрошенных родители были 30 лет и старше, что составляет около 41 % — цифра близкая к Ляски, но не заслуживающая безусловного доверия в силу малого общего числа обследованных.

Любопытные соображения о влиянии воспитания на выработку склонности к мошенничеству приводит — Вульфен. В раннем детском возрасте притворство и обман инстинктивно проявляются у детей в невинной форме симуляции боли, плача, крика, когда они хотят обратить на себя внимание и добиться чего-либо желаемого. В дальнейшем нередко начинается систематическое приучение детей к обману. Ребенка пугают «букой», «бабой-ягой» и т. п. Подрастающим детям приходится слышать, как родители велят говорить приходящим, что их нет дома, когда они в действительности дома, как они в присутствии детей дурно отзываются о своих знакомых, которым в глаза льстят. Все это вырабатывает представление о дозволенности Лжи и обмана.

Для совершения мошенничества требуется некоторое развитие и образование. Ляски отмечал, что мошенники «редко бывают малообразованны».

Процент грамотных мошенников в дореволюционные годы несравненно выше общего процента грамотного населения России в то время. За 30 лет с 1883 по 1913 г. процент неграмотных упал вдвое. Замечается общая тенденция повышения образовательного уровня мошенников. Причину этого нужно видеть, с одной стороны, в общем постепенном повышении грамотности и образования среди населения, с другой же стороны, в том, что развивавшийся торговый оборот, усложнявший экономические и бытовые отношения, требовал для совершения мошенничества все более развитого и приспособленного к условиям среды интеллекта, в силу чего неграмотным мошенничать стало трудно. Что же касается того, что в 1923 г. совсем несоизмеримыми с десятилетним прошлым оказываются проценты мошенников, получивших среднее и высшее образование, то это должно быть объяснено в первую очередь тем, что из совершивших в Москве мошенничество лишь около 24 % жило в ней менее года; следовательно, значительное большинство их — городские столичные жители, поэтому высокий процент грамотных и образованных среди них является вполне естественным.

Мошенники выходят обычно «из рядов собственников и мелких торговцев». В дореволюционных данных мы находим частичное подтверждение этого тезиса.

Что касается преступников 1923 г., отметим прежде всего в дополнение к вышесказанному, что около половины из них жили в Москве до совершения преступления 5 и более лет. Бывшие «хозяевами» во время свершения преступления большей частью были таковыми и до революции. «Хозяева» остались верными себе: они почти не перешли в другие группы, пополнились новым элементом и вместе со служащими составляют более 50 % всех мошенников. Очевидно, это - группа социально опасных, не ужившихся с новым строем элементов, мошенничающих не из крайней нужды, но для приобретения некоторого достатка.

Где мотивы, толкнувшие мошенников на путь преступления, и каково их отношение к своему поступку? Необходимо отметить, что около половины всех опрошенных отрицают приписываемое им преступление. Среди другой половины наблюдается некоторое различие между первичными преступниками и рецидивистами. В первой группе около половины мотивируют свое преступление нуждой; половина их раскаивается в совершенном, меньшинство оправдывается, остальные относятся безразлично. Другая половина сознающихся мотивирует совершенные ими преступления весьма разнообразно: здесь есть и заявления о сделанном «с целью наживы», «для поступления на службу», «по семейным обстоятельствам», «по легкомыслию», «эгоистический» и т. д. Из 14 человек этой категории 5 раскаивающихся, остальные оправдываются, относятся безразлично, один — гордится.

Обращаясь к рецидивистам, видим, что две трети их жило богато и средне. 9 из 30 человек мотивируют свое преступление нуждой; мотивы прочих — «по привычке», «с целью обогащения» и т. д. Не многие из них раскаиваются.

В общем сравнительно небольшая часть мошенников стала таковыми из-за нужды, по крайней мере острой.

В прошлом большинство из мошенников (около 90 %) выросло в родных семьях, и в настоящем, хотя около половины имеют семьи, лишь одна треть имеет детей, что также подчеркивает, что речь идет не о преступности из крайней нужды.

Вульфен, отыскивая в психологии мошенника «общие черты человеческого образа, а не только выделяющие их особенности», устанавливает в деятельности мошенников проявление притворства, частицу которого мы все имеем и обнаруживаем в повседневной жизни. Многие люди имеют потребность и склонность казаться иными, чем они есть в действительности. Если бы каждый человек являлся другому таким, каков он есть на самом деле, то он мог бы легко потерпеть ущерб, упустить удобный случай, т. е. медленно двигался бы вперед по жизненному пути. В подтверждение этого взгляда находим следующий отзыв о некоем мошеннике «без определенных занятий»: «производит впечатление человека в высшей степени осторожного, боится проронить лишнее слово, внешне выглядит полуинтеллигентом, хотя при опросе не обнаруживает ни малейшего развития».

Рядом с притворством большую роль среди факторов мошенничества играет, по мнению Вульфена, фантазия. Первоначальный источник ее — стремление казаться лучшим, привлечь к себе интерес, внимание и одобрение, преувеличивая и раскрашивая совершенное и виденное, подобно охотникам, туристам и т. д. Постепенно человек сам начинает верить в то, что он рассказывает и передает, в его голове создается сказочный, фантастический мир, стоящий в противоположности с той прозаической действительностью, которая его окружает. И он стремится реализовать этот мир, претворить мечту в бытие зачастую незаконным путем. Деятельность мошенника оказывается близкой к деятельности актера; последний черпает материал для игры из текста роли; первый — из собственной фантазии. Внешними проявлениями этого являются: «трогательная доброжелательная мимика, открытый честный взор, обольстительная любезность, приятная речь, ловкие движения, вся манера держаться со своей убедительной самоуверенностью». В таких же, приблизительно, выражениях описывает мошенника и Ляски, указывая, что все эти качества «доставляют им симпатии и доверие, в котором они часто нуждаются».

В добавление к этому можно отметить, что среди ответов на вопрос о влечениях заключенных, страсть к театру отмечается приблизительно у 13 из 30. Эта цифра много превышает число других влечений, как, например, страсть к картам (вопреки утверждения Ляски о 45 % игроков среди мошенников), нарядам, трактирам и т. д. С другой стороны, около 6 % заключенных составляют настоящие или бывшие актеры или вообще люди, работа которых протекала в непосредственном соприкосновении со сценой или ареной.

Мотивы притворства, игры и фантазии ярче всего проявляются в тех случаях, когда мошенник выступает в роли фиктивного лица, в качестве представителя профессии, наиболее подходящей для совершения своего преступления. «Игра» дополняется здесь такими атрибутами и аксессуарами, как военный мундир, фрак дипломата, ряса священника, форменный костюм чиновника и т. д., на помощь приходит визитная карточка с громким титулом или высокой должностью, подложные документы и т. д. В литературе описаны случаи, когда такие лжеврачи, дипломаты, офицеры морочили публику довольно долго и извлекали из своего занятая порядочную выгоду.