Каприз леди Авроры - Инна Сударева

- Очередной каприз? - поинтересовался молодой человек, опустился на деревянный короб с одеждой и пронзительно посмотрел на девушку.

Императрица выдержала его взгляд и промолвила, нахмурившись:

- Я просто желаю как можно скорее попасть в те земли, которые нуждаются в моей защите. Это долг каждого правителя - помогать своим подданным, когда наступают тяжелые времена. Думаю, мое появление воодушевит их на ратные подвиги.

Корт, обмозговав ее объяснение, кивнул головой:

- Звучит замечательно. Надеюсь, все сложится так же замечательно.

- Я в этом уверена! - ответила Аврора. - А если что, ты всех забросаешь светом. Сможешь?

- Постараюсь, - Шип не мог не улыбнуться. - Я теперь твое секретное оружие?

- Вроде того, - хихикнула юная правительница.

Утром следующего дня тысяча хорошо вооруженных всадников во главе с Авророй и Кортом галопом понеслась по Желтому тракту, что вел на запад, и где-то через час головной отряд основного войска потерял их из виду.

- Должен сказать, что так оно будет лучше, - сказал лорд Миркар лорду Паттеусу. - Спокойнее. Согласитесь: государыня много суетится.

- Соглашусь, - кивнул Паттеус, - но это по молодости. Вспомните-ка себя в ее годы.

Миркар нахмурил лоб, вспоминая, а, вспомнив, зафыркал в густую бороду:

- Ну да. От меня, возможно, больше беспокойства было.

- Вот и я о том же, - хмыкнул Паттеус. - Стыдно признаться, но когда я шел в свой первый бой, меня колотило так, как колотит от болотной лихорадки - копье ходуном в руке ходило. А уж как мой подшлемник и нижняя рубаха взмокли - выжимать можно было!

- А подштанники? Неужто сухими остались? - захохотал Миркар.

- Про них ничего не скажу. Ибо не помню, - смехом на смех ответил лорд Паттеус.

- Могу я пойти с тобой? - спросила Аврора, подходя к Корту.

Молодой человек, удалившись от того места, где их отряды решили сделать привал, стоял теперь на пригорке и со смешанным чувством смотрел вниз - на густые, темные кроны вечнозеленых сосен и елей, что колыхались от ветра. Перед ним расстилался тихий Крапчий край. Он давно стал частью Твердых земель, но до сих пор мало кто отваживался селиться в этих темных лесах. Возможно потому, что люди помнили всякое о загадочном народе Шипов, который раньше владел этим хвойным царством…

- Если хочешь, то иди, - отозвался молодой человек, но голос его был каким-то тусклым.

Аврора слегка нахмурилась - на его холодность и напускное безразличие, но затем подошла ближе, взяла руку Шипа в свою и прижала к груди:

- Я хочу пойти не потому, что мне любопытно. Я просто хочу быть рядом с тобой там, где, возможно, тебе будет тяжело. Понимаешь? Поддержать тебя, утешить, если вдруг…

- Пойдем. Я все понимаю. Извини. Я слишком долго был один. Мне нужно учиться быть с тобою рядом, - улыбнулся, смягчая лицо, молодой человек. - Только…

- Кроме меня и тебя там больше никого не будет, - кивнула девушка. - Я прикажу гвардейцам, чтоб ждали нас здесь. Если что, протрубим в рог - мигом примчатся.

- Спасибо…

Корт остановился под древним раскидистым тисом. Это дерево - Отец Прохлада - когда-то было покровителем его поселка. На праздник Алого Шиповника юноши и девушки приносили большие венки из трав и цветов и развешивали их на ветвях старого дерева, а потом под игру гусляров и свирельщиков водили хороводы вокруг Прохлады. Никого уже не осталось из тех веселых хороводов. А тис до сих пор жил, дарил свою тень окрестностям…

Корт боялся вздохнуть. Его память, его новые способности жестоко шутили с ним теперь. Он видел все так, как оно было здесь, на этой одичавшей поляне, пятнадцать лет назад. И ныло в груди, остро, больно, каким бы закаменевшим он себя ни считал…

Там когда-то вилась дорожка. Мимо ивового плетня, к роднику-журчалке. По дорожке бегали босиком шустрые детишки. По ней он сам бегал…

А вон там, на высоком крыльце из звонкой сосны (он ведь так хорошо помнит, как отзывались широкие ступени его быстрым ногам) стояла матушка в белой сорочке и сером сарафане. Рукава закатаны, на румяном лице - улыбка. Она звала его ужинать. Какой у нее был голос! Нежный, переливчатый. Она любила петь вечерами: садилась прясть пряжу у окошка и напевала что-то про золотое солнце и про шаловливый ветер. А когда Корт был совсем маленьким и носил длинные волосы, убранные в косу, она пела ему колыбельные про мурчащих кошек и вороватых мышек…

И сейчас она звала его домой, глядя зелеными ясными глазами в его глаза. Махала правой рукой, а в левой держала корзину, полную ярко-красного редиса…

Корт сделал первый шаг к погибшему отчему дому. И тут же обрушились на него звуки прошлого: заливистый хохот детей, низкое мычание коровы, хриплый лай собаки, звонкое, наглое пение петуха и жалобный скрип колес телеги, на которой отец ездил в пущу за дровами. А он ездил вместе с отцом…

Образы… образы… они были повсюду. Одни - яркие, другие - тусклые, одни - четкие, другие - размытые. Их вид зависел от того, насколько сильно врезались они в память Корта.

Он видел крыльцо! Он ступил на него. Наклонился, чтоб пройти в горницу, потому что так полагалось - кланяться при входе в родной дом, даривший тепло и уют.

Горница… Просторная, светлая, сияющая, пахнущая укропом. Тихий смех матушки. Она там, где печь. Несет румяные пироги к столу, на белую скатерть, вышитую красными нитями. Эти узоры - петушки, коровки, зигзаги, волны…

Корт зажмурился, сжал покрепче кулаки. От того, что в нос ударил запах этих самых пирогов, стало больно до такой степени, что выть захотелось. Но он знал: худшее впереди.

Впереди его ждал его собственный дом. Тот самый, что он выстроил для себя и для Бии. За тем пригорком…

- Здесь? Да? - раздался шепот, и Корт не сразу сообразил, что это - голос Авроры.

Он открыл глаза. Ответил:

- Да. Это здесь, - и вновь закрыл глаза, пройдя вперед.

Его порог. Его крыльцо. Дверь в его дом. Корт зайдет - и чуть скрипнет нижняя петля. И из-за этого звука в доме будут знать, что он пришел. Ему навстречу выбежит, звонко шлепая босыми розовыми ножками, Лилея, маленькая, глазастая растрепа в невесомой рубашонке из белоперой травы. И будет кричать нежным птичьим голоском "Папа! Папа!" А он подхватит ее, теплую, мягкую, полную бурлящей радости, и прижмет к себе. И почувствует, какая она тонкая, нежная, слабая. Но ее ручки удивительно крепко обхватят его шею, упругая щека прижмется к его щеке и мягкие губы, пахнущие молоком и медом, прошепчут ему в ухо: "Привет, папка!"…

Аврора с благоговейным ужасом видела, как Корт обхватил сам себя руками, сгорбился. Так, будто что-то взял на руки и прижал к себе. И как исказилось его лицо в странной вымученной улыбке.