Эльфийский тангенс - Линдси Бурокер

– Мевлет тоже вадир?

– Возможно, – пробормотал Хок. – Надо спросить Сетвика.

Алдари поморщилась, подозревая, что Сетвик не самый надежный источник. Он сам может оказаться одним из этих вадиров. Тогда было бы понятно, почему он все время спорит с Хоком. Может, он тоже не хочет, чтобы эта миссия увенчалась успехом?

– Вы уверены, что он на вашей стороне? – прошептала она, вспомнив готовность Сетвика перерезать Хоку горло, когда тот был болен. – Что, если ни один из них не хочет…

Сетвик встал, отбросив одеяло, и посмотрел прямо на них.

Уверенная, что он все слышал, Алдари отшатнулась. Им следовало пойти куда-нибудь в более уединенное место, чтобы поговорить об этом, но лагерь был совсем небольшим, и укромных уголков в нем не наблюдалось.

Когда Сетвик подошел, Хок встал. Рядом с Алдари зашевелилась Тели. Она заерзала под одеялом, схватившись за рукоять своей булавы.

– Меня не волнует, нравлюсь ли я твоей человеческой женщине, – сказал Сетвик, с вызовом глядя на Хока, – но я не потерплю обвинений в том, что я вадир или что мне плевать на судьбу своего народа. Если ты не скажешь ей правду, это сделаю я. – Сетвик бросил уничтожающий взгляд на Алдари, но лишь на мгновение, а потом снова мрачно уставился на Хока.

– Мы сомневались в верности твоего лекаря, – сказал Хок, встретившись с холодным взглядом своего лейтенанта, – но ты ведешь себя так, будто тебя это не особо волнует.

– Я же вернулся за тобой. – Сетвик махнул рукой в сторону дороги.

Древних булыжников уже не было видно из-за толпящихся Искаженных. Эти синекожие твари никогда не уставали, не садились и не ложились.

– И я признателен тебе за это, но ты с самого начала был против этой миссии. Ты спорил со мной при каждой возможности.

– То, что я с тобой спорю, – Сетвик ткнул Хока пальцем в грудь, – не означает, что мне плевать на Серт. Конечно, я хочу, чтобы Искаженные перестали нам досаждать.

– Если бы тебе было не все равно, ты бы не забрал в наемники эльфов, которые тогда были в королевской страже, и не ушел бы столько лет назад. Нам нужны были такие люди, как ты, а ты покинул королевство.

– Откуда ты знаешь, что тогда было нужно? Ты был малышом, сидевшим на коленях своего отца, когда я ушел.

Хок вздернул подбородок.

– Я знал.

– Тебя вообще все это мало заботило, пока не погибла твоя сестра.

– Неправда. Я сделал все, о чем меня просил отец. И я остался. Даже когда оставаться было трудно. Даже после того, что я увидел, как ее забрали. Я был беспомощен, когда мой брат схватил меня за руки, держал и кричал, что уже слишком поздно. Что она уже ушла и что все, чего я добьюсь, если пойду за ней – сдамся им. Вот что было самым трудным… – Хок замолчал, его голос дрожал от эмоций. – Это было самое трудное в моей жизни, – прошептал он, – но я остался. Остался, чтобы поддержать свою семью и наш народ. Не покинул их и не покинул королевство. Как трус.

На этот раз подбородок вздернул Сетвик, и его глаза сверкнули.

– Я не трус. Я сражался в бесчисленных битвах и тысячу раз встречался со смертью.

– Это хуже смерти, и ты бы знал это, если бы видел, как они забирают близкого человека. Если бы ты видел, как они превращают того, кого ты любишь, в монстра, в одного из них, обрекая на то, чтобы потерять себя и вечно скитаться по пустыне. Нет покоя душам этих потерянных, потому что магия заставляет их охотиться на других эльфов. Если бы ты это видел…

Голос Хока снова прервался, когда он указал пальцем в лицо Сетвику. Но он сглотнул и закончил:

– Это единственное, чего ты не смог вынести, и потому ты – трус. Ты не хотел следовать моему примеру, потому что я молод, и я могу это понять, но ты, в свою очередь, должен понять, почему я сомневаюсь в твоей верности, когда ты исчез на двадцать лет.

– Ты ведешь себя как ребенок, и с тобой невозможно разговаривать, – с отвращением зарычал Сетвик.

Он вернулся к своему одеялу, схватил его и зашагал к дальнему краю лагеря. За ним наблюдали десятки пар глаз. Все – наемники и ученые – были свидетелями этого спора, и Алдари потерла лицо, опасаясь, что это повлечет за собой последствия.

Прошли долгие секунды, прежде чем Хок снова сел рядом с ней, уже не так близко, как раньше. Она почти не сомневалась, что теперь не получит поцелуя, на который так надеялась. Тели сказала бы ей, что это к лучшему, но если бы это означало, что спора бы не произошло, Алдари не спешила бы с ней согласиться. Она и раньше не верила, что Сетвик не будет действовать против них, а теперь доверяла ему еще меньше.

– Человеческая женщина, – вдруг крикнул Сетвик через весь лагерь.

Алдари неуверенно коснулась своей груди. Но Сетвик смотрел не на нее, а на Тели.

– Человеческая женщина, которая поет.

– Меня зовут Тели, – пробормотала она и покачала головой. – Уж мое имя можно было запомнить.

– Спой нам песню, Тели, – попросил Сетвик, выдержав ее взгляд. – Чтобы мы могли уснуть.

– Он шутит? – прошептала Тели. – Я же ему не служанка.

– Может, если ты споешь, он станет менее раздражительным, – предположила Алдари.

– Слишком многого вы хотите от песни.

– Спой нам песню, Тели, – повторил Сетвик, и это уже был приказ, а не просьба. – Потому что завтра мы все можем умереть.

– Черт. – И Тели удивила Алдари, сбросив одеяло.

Она подошла не к Сетвику, а поднялась на платформу, чтобы встать рядом с телескопом. С возвышения она начала петь балладу, которую Алдари не узнавала, но это была мрачноватая история, которая рассказывала об их положении и окружающих их опасностях.

Алдари, возможно, предпочла бы что-нибудь более бодрое и оптимистичное, но Сетвик и несколько других эльфов удовлетворенно забормотали и уселись поудобнее, чтобы слушать.

– Думаете, подстрекать его было… мудро? – прошептала Алдари на ухо Хоку, задаваясь вопросом, сможет ли она уговорить его извиниться перед Сетвиком и будет ли это иметь значение.

Она хотела, чтобы Мевлета разоблачили и, в идеале, оставили здесь или отправили в каком-нибудь другом направлении. И хорошо бы это сделал… лейтенант, нет, капитан, который и был предводителем наемников, за которым люди последовали бы даже вопреки желанию Хока.

– Нет, конечно. – Хок откинул волосы за плечи и вздохнул. – Отец часто мне говорит, что надеется