Опиум - Лидия Сивкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое-то время мы так и оставались возле окна, совсем отбросив стыд. Отдышавшись, Даня унёс меня на постель и закутал нас двоих в объёмное одеяло. Мне было жарко, но я не стала возражать и только крепче прижалась к плечу мужа.
– Ты хотела бы жить здесь? – прямо спросил он, наконец, понизив свой голос до спокойствия, после того, как весь день говорил серьёзным грохотом на грани баритона и баса.
Я скомкала лицо ладонью, стараясь собрать все свои переживания в связный ответ.
– Я бы не хотела, но я бы смогла. Привыкла бы. А ты?
– Я всерьёз бы подумал об этом.
Мне хотелось спросить, что именно заставляет его сомневаться, но я не обладала достаточным количеством смелости, чтобы услышать правду. Вряд ли причина была в сентиментальности, подобной моей. Одно я знала точно, в Москве у моего мужа оставалась ценность, которую я любила равносильно.
– А как мы без Опиума? – мой голос дрогнул.
– Ты ещё не начала там задыхаться? – Даня немного отстранился, чтобы взглянуть мне в глаза.
– А ты начал? – Я старалась распознать эмоции на его лице. На нём было множество оттенков, но грусть или тоска не были одними из них. – Разве ты не любишь клуб? Мне казалось, он много для тебя значит…
– Это так, – он не сомневался перед ответом ни секунды, – люблю. Когда-то он меня вытянул. Увлёк, как наркотик, и от других зависимостей спас. Когда с войны возвращаешься в мир, очень трудно не подсесть на что-то.
– Так вот почему «Опиум»… – тихонько посмеялась я, боясь спугнуть такую редкую откровенность мужа о прошлом. – А я думала, назвал так, чтобы над властями поглумиться. Мол, вот он, наркотик, у всех на виду.
– И это тоже, – Даня поддержал меня тихим смехом, приятно щекочущим кости. – Но сейчас я уже не могу в нём дышать. – Он подумал какое-то время, чтобы объяснить мне свои чувства, хотя я уже начала читать все по глазам. – Опиум для меня как аквариум. Я знаю в нём каждую рыбину, водорослину, каждый камень. Я ни за какие деньги его не продам, но мне нравится смотреть на этот аквариум, а не сидеть в нём.
– А я, кажется, одна из рыб, – созналась я. – Мне нравится там барахтаться с другими хладнокровными существами.
– Ты очень способная рыба. – Дёрнув уголками губ, заявил он. Я сперва не знала, как реагировать, а потом улыбнулась своеобразному комплименту. – Ты выживешь в любой воде, да ещё и течением будешь управлять, но я хочу, чтобы ты жила, как заслуживаешь. Там, где тебе нравится, где тебе спокойно, где ты в безопасности.
Мысленно я попыталась вообразить такое место. Сперва в голову не пришло ничего, кроме чёрных стен клуба. Затем я вспомнила нашу светлую квартиру в лучах рыжего солнца – полную противоположность мрачному Опиуму в лучах фиолетовых фонарей. Мой разум метался меж двух противоположностей, пока не нашёл в них нечто общее.
– Тогда это место рядом с тобой, – невольно пожав плечами, пришла к выводу я. Мы молча смотрели друг на друга, пытаясь без слов убедиться в сказанном. Все мои сомнения уплыли на второй план, а впереди оказалось предвкушение чего-то нового. Меня развеселило это лёгкое, приятное волнение. Я всосала щеки и сложила уголки губ, изобразив рыбу. Даня взорвался от смеха, и я задорно захохотала вместе с ним.
Из-за нашего смеха я не сразу услышала, что мой телефон задрожал на столике. Оставаясь уверена, что ничто не способно прервать внезапное веселье, я неуклюже дотянулась до гаджета и улыбнулась ещё шире.
– Иринка звонит, – предупредила Даню, чтобы знал, что разговор может затянуться. – Что, соскучилась, подруга?
– Да. Но дело не в этом.
Только услышав тон её голоса, я спрятала улыбку и приготовилась к плохим новостям.
– В клубе проблемы. – Так и не поздоровавшись, сообщила подруга. – Вам двоим срочно нужно возвращаться.
30 октября, пт
Мне хотелось вопить, кричать, обзывая замов всеми оскорбительными словами, которые я когда-либо слышала, начиная от безобидных придурков и идиотов, и заканчивая матюками, рождёнными в глубинах забытых российских деревень.
Единственное, что от них требовалось, это защита клуба. Защита и способность трезво оценить угрозу. Ни Павла, ни Никиты не было на месте во время ночного обыска.
Когда мы прилетели из Токио и вошли днём в безжизненный Опиум, всё уже было убрано, команда потрудилась, чтобы клуб выглядел презентабельно, но я видела всякую крохотную пылинку, которой не должно было быть. При обыске явно потревожили каждый стол и стул, каждую чашку и ложку. В баре исчез весь алкоголь. Я принюхалась, пытаясь уловить запах разбитых спиртных напитков, но его не было. Оперативная группа наверняка не церемонилась с посудой и техникой, но с бутылками они были осторожны. В целости и сохранности изъяли всё до последней. Они не найдут того, что искали, в Опиуме не находилось ни грамма тетраоксида, но Шахов на всю оставшуюся жизнь будет иметь запас вин, водки, коньяка и виски.
Я была уверена, что к утру выгляжу как раскалённая сковорода. Мои щеки горели, а волосы вздыбились, как у разъяренной дворняги. Но я молчала.
Молчал и он.
Князь едва ли отличался от себя обычного. Больше всех мне хотелось ругать его, и именно за молчание. Сдерживало лишь то, что оно не было равнодушным.
В моей голове мелькнула мысль, что я не очень-то расстроилась бы, если бы Князь пустил по пуле в головы своих доверенных. Возможно, так я оправдывалась и закрывала глаза на собственную вину. Мы оба были виноваты не меньше замов, потому что бросили Опиум в неподходящее время. То, что находясь здесь, мы бы вряд ли повлияли на ситуацию, меня не успокаивало. Я чувствовала себя матерью, предавшей ребёнка, бросившей на произвол, не оказавшейся рядом в момент слабости. Мне оставалось только догадываться, что чувствовал Князь, как отец этого аквариума, который пытались разбить.
Эта ночь прошла слишком тихо. И это была единственная тихая ночь в Опиуме с моего появления здесь и, полагаю, с момента открытия клуба. Без музыки и гостей зал казался мёртвым, траурным. Кабинет владельца наполнила та же гнетущая атмосфера.
Князь не смотрел ни на кого-то из присутствующих, он смотрел на свои мысли. Внимательно выискивал в них объяснения произошедшего и дальнейшие действия. Но по его глазам я отчётливо
