Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Френсис Уэлч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
В период с 1955 по 1957 год отец Николай сдавал комнаты в своем доме на Роберт-стрит Николасу Гарленду[399], в будущем автору политических карикатур, печатавшихся в газете «Дейли телеграф». В то время Гарленд был студентом-художником. Личность отца Николая захватила и покорила его воображение. Он любил священника. И хотя отец Николай, как и прежде, иногда затевал ссоры, с возрастом он стал искать дружеского общения, что отличало его от Сомса Форсайта. По словам Гарленда, сходство священника с Мерлином поразило его ничуть не меньше манеры отца Николая выбирать постояльцев: «Он попросил нас показать свои руки. Потом он некоторое время держал их, пристально разглядывая ладони. Затем поднимал глаза и говорил: „Ну что ж, а теперь можете войти“».
Отец Николай жил в подвальной комнате, похожей на келью, где была только кровать, печка и бесчисленные иконы. «Его комната была не больше сундука, — вспоминает другой студент. — Садясь на стул, вы с отцом Николаем оказывались фактически лицом к лицу». Для постояльцев, главным образом студентов Школы изобразительных искусств Слейда[400], отец Николай был ласковым хозяином. Он относился к ним с отеческой теплотой, добродушно не обращая внимания на шум и странные картины на стенах. Не рассердился отец Николай и тогда, когда в столе, которым он дорожил, один из студентов проколупал гвоздем отверстия.
По мнению студентов, Георгий, иногда приезжавший проверить, в порядке ли имущество его приемного отца, отличался гораздо большей строгостью. Отец Николай только лишь потребовал, чтобы студенты не трогали ковры, сказав, что вывез их из России.
В последние годы жизни отец Николай стал вести себя чрезвычайно эксцентрично. То, что он когда-то открыто объявил о своей верности материнской Церкви, не давало ему покоя и могло стать одной из причин его странного поведения. В 1958 году епископ Каллист наблюдал, как отец Николай празднует свои именины в окружении монахинь, принадлежавших Русской Православной Церкви Заграницей. «Действия материнской Церкви, находившейся в тесном сотрудничестве с большевиками, подвергались со стороны монахинь суровой критике, — вспоминал епископ. — Тем не менее отец Николай сидел во главе стола. Его даже попросили благословить еду».
Его земные представления о чистоте и гигиене также претерпели изменения. На кухне в доме на Марстон-стрит постоянно варился овощной суп. Когда вода выкипала, а овощи разваривались, туда просто добавляли новую порцию овощей и доливали воды. Греческого архиепископа, приехавшего в Лондон на встречу с отцом Николаем, так ужаснуло то состояние, в котором содержалась кухня, что владыка отказался даже от чашки чая. «Отец Николай был уязвлен, — вспоминает один из прихожан. — Мне было жаль его».
Часовня была загромождена всяким хламом, сломанными стульями и старыми газетами. Там также стояли два никому не нужных фортепиано, которые отец Николай приобрел по сниженной цене. Однажды, когда священник был в отъезде, четверо прихожан решили навести в часовне порядок. Среди множества бесполезных вещей прихожане обнаружили под столом статуэтку обнаженной женщины. Когда отец Николай вернулся и увидел черные мешки с мусором, составленные напротив часовни, он пришел в ярость. Он не служил литургии несколько недель подряд, и прихожане вынуждены были собираться в гостиной одного из своих товарищей.
Дэвид Битти был одним из последних близких друзей отца Николая. Они познакомились в 1961 году. В то время Битти изучал русский язык в Линкольн-Колледже при Оксфордском университете. Отец Николай произвел на Дэвида огромное впечатление. Впоследствии Битти собирал газеты, содержавшие статьи о священнике, и оставил подробные записи о трех продолжительных встречах с отцом Николаем.
Впервые Битти повстречал отца Николая в саду дома священника, находившегося в районе Бетнал-Грин. Битти только что прибыл из Москвы, где работал переводчиком на Британской торгово-промышленной выставке-ярмарке. В то время отцу Николаю было восемьдесят пять лет. «Он был одет в лохмотья, весьма отдаленно напоминавшие одежду. В руках отец Николай держал огромную потрепанную сумку. Он был похож на доброго гнома из сказки». В воспоминаниях Битти отец Николай предстает практичным человеком, постоянно занятым своей недвижимостью и сдачей ее в наем. И действительно, когда они встретились снова, отец Николай пытался продать два своих коттеджа, поскольку закон запрещал повышать арендную плату. «Он отличался невероятной практичностью. В нем не было ничего таинственного», — вспоминал Битти.
Битти немало развеселили заверения отца Николая в том, что его нерационально оборудованная баня продлевает молодость. Отец Николай говорил:
«Замечал, что делают змеи? Время от времени они сбрасывают кожу. Я делаю то же самое… Дожидаюсь, пока в бане станет очень жарко, раздеваюсь, сижу там и поливаю себя водой. Вскоре с меня слезает старая кожа, и я выхожу помолодевшим».
Более удивительным было то, что отец Николай любил рассказывать Битти о Романовых. Все близкие друзья священника знали о том глубоком почтении, которое отец Николай по-прежнему испытывал к Царской Семье. В одном из своих писем он писал, что самым драгоценным для него было воспоминание о том, как Царская Семья переносила последние страдания: «так кротко», «с такой печалью». На каждой литургии в часовне на Марстон-стрит отец Николай поминал в молитвах Императора, Императрицу, Цесаревича и Великих Княжон. Когда отец Николай служил панихиды по Царской Семье, по его щекам текли слезы. Дмитрий был поражен тем, как быстро отец Николай овладевал собой после подобных проявлений эмоций. «Секунду спустя он уже улыбался», — с восторженным удивлением вспоминает Дмитрий. По словам Дмитрия, у отца Николая однажды наступило эмоциональное истощение, и он упал в алтаре. Трудность состояла в том, что прихожанки не могли войти в алтарь. Дмитрий и Серж Большаков, который также был другом отца Николая, помогли священнику подняться на ноги.
В комнате позади часовни находилась библиотека и кабинет отца Николая. Здесь висели фотографии, привезенные им из Царского Села, Тобольска и Екатеринбурга, и хранились тетради, в которых делали уроки Мария и Анастасия, а также пенал и колокольчик, принадлежавшие Цесаревичу. В бумагах нашлись даже меню, составленные в Тобольске. В последнем из сохранившихся значилось следующее: «Обед: борщ, рябчик [куропатка] с рисом. Ужин: телятина с гарниром и макароны». Впрочем, по словам Дмитрия, отец Николай был не склонен говорить о своих воспоминаниях. Но в последние годы жизни он изменил своим привычкам и стал подолгу рассказывать об этом Битти и студентам-художникам, которым сдавал комнаты. «Его восхищало царившее в Царской Семье согласие. Он никогда не
