Горькое лето 41-го - Николай Ефимов

Владимир Петрович вспоминает, что каждый день — и в 1940-м, и особенно в 1941-м — над Шауляем пролетали немецкие самолеты-разведчики, беспрепятственно ходили над нашей территорией, потому что был приказ: не сбивать. Хотя наши истребители и взлетали, сопровождали нарушителей, но не трогали их, позволяли беспрепятственно возвращаться на свою территорию. Так что к началу войны немцы полностью знали всю дислокацию войск, находившихся в приграничных районах.

Но наши авиаторы тоже без дела не сидели — перед самой войной прошли маневры, и на самолете, где Буланов был штурманом, летал с одного аэродрома на другой полковник, представитель Главного управления Военно-воздушных сил РККА…

С начала июня поползли настойчивые слухи о скором начале войны. Местные жители говорили, что немцы нападут 15 июня. Восьмого июня молва дату уточнила: война начнется 22 июня.

…Разговаривать с ветеранами о событиях Великой Отечественной войны порой оказывается довольно трудно — ведь столько уже лет прошло с той поры. И не то, что многое забылось, а просто «отлакировались» их воспоминания, дополнились вычитанным из многочисленных книг, газетных статей, взятым из разговоров. Слушаешь порой бывшего рядового пехотинца, военный «кругозор» которого ограничивался стрелковой ячейкой и сектором обстрела, а он тебе уверенно рассказывает и про то, как фронт наступал, и что там решал маршал Жуков. Но вот как он сам воевал, что видел, что чувствовал, не говорит. По счастью, генерал Буланов излагал только то, что пережил сам. И потому, когда у него пытались уточнить причины, глубинный смысл неудач начального периода войны, он чаще всего пожимал плечами: «Я был рядовым штурманом, чего там особенного мог знать?»

21 июня полк Буланова перебазировался на полевой аэродром в Гурджяе [в составе 61 СБ и Ар-2, в том числе 11 неисправных]. Зачем — объяснений не было. Приказали замаскировать самолеты. Замаскировали. Но как? Машины стояли метрах в двадцати от кромки леса, и на них были навешены ветки березы…

Ночевали в палатках, а все вещи оставались в Шауляе, Их привезли уже потом, правда, не все, а лишь то, что удалось собрать в суматохе. Владимир был безмерно рад, что уцелели все его конспекты лекций, «Краткий курс истории ВКП(б)». А то, что пропало всякое житейское барахло, его совершенно не расстроило…

— В 4.30 нас подняли по тревоге, — вспоминает Владимир Петрович. — Как, что? Ничего не говорят. Около 5 часов дают первое задание: бомбить немцев, форсирующих реку Неман в районе Тильзита. Вылетает первая эскадрилья, вылетает вторая — по девять самолетов. Мы вылетаем третьей эскадрильей. Первая девятка отбомбилась, вторая отбомбилась… Мы уже подходили к Неману, и вдруг команда — вернуться. Я, естественно, этот разговор не слышал — командиру приказ передали по рации, без объяснений. Возвращаемся с полной бомбовой нагрузкой. Садимся. Мы-то все вернулись, а вот две первые эскадрильи возвратились пощипанными, с солидными потерями, процентов пятьдесят-шестьдесят…

Поставили самолеты, пошли завтракать — и тут вдруг пролетает немецкий разведчик, а за ним появляются бомбардировщики «Хенкель-111». Тоже девяткой. Немцы начали бомбить самолетные стоянки, а как отбомбились, прошли на бреющем и по кромке леса стали бить из пулеметов.

Наша справка. За 22 июня 1941 года 46-й СБАП потерял 20 самолётов, из них 10 — на земле. В спецсообщении 3-го Управления [военной контрразведки] наркомата обороны № 2/35552 от 28 июня 1941 года говорилось: «Основные потери [7-й авиадивизии] относятся к 46-му СБАП и объясняются неорганизованностью и растерянностью со стороны командира полка майора Сенько и начальника штаба подполковника Канунова, приведшим при первом налете противника весь личный состав в паническое состояние. За 22 июня 46-й СБАП потерял 20 самолетов, из которых 10 были уничтожены при налете противника на Шауляйском аэродроме, а остальные сбиты при выполнении боевых заданий по бомбардировке войск противника в районе Тильзит и ст. Киллен. Три девятки самолетов 46-го СБАП на выполнение боевых задач были выпущены без сопровождения своих истребителей. Посты наблюдения были не организованы, связи с ними штаб полка никакой не имел и не знал о их существовании».

— Представляете впечатление? — продолжает рассказывать генерал. — Я хоть и молодой был, бесшабашный, но, как говорится, инстинкт заставляет что-то делать. Слышишь — с той стороны летят. Быстро, как заяц, выбираешь толстое дерево, за него ложишься. Они раз сделали заход, прочесали, второй… Истребителей наших никаких не было, никто им не мешал. Третий заход! Немцы отбомбились по цели, часть бомб сбросили в лес и ушли без потерь. Наконец все утихло. Начали мы к аэродрому собираться… Только стали подходить — тут начали наши же бомбы в самолетах взрываться. Мы — обратно деру!

Потери в остававшейся на аэродроме технике оказались значительные — СБ ведь горел как факел. Был и один погибший — не считая, разумеется, тех, кто не вернулся с боевого задания: под бомбежку попал инженер, похороны организовали сразу…

К обеду на аэродроме собрались все оставшиеся и получили приказ лететь на Румбово, под Ригу — это уже было отступление… Ар-2 Буланова уцелел, все у него было нормально. А потерявших машины летчиков рассаживали по другим бомбардировщикам…

Переночевали в Румбово. Только проснулись — вдруг сообщают, что немцы. Выскакивают, смотрят — действительно, цепь идет. Эскадрилья построилась — и вперед, на них. Вдруг кто-то закричал: «Да это Вадька!» Узнал товарища! Оказывается, эскадрилья на эскадрилью воевать вышла… Все тогда еще непонятно было, все перепуталось, перемешалось.

Тогда же утром дали команду лететь в Опочку, что в Псковской области. Но как лететь? У штурмана даже карты не оказалось — по тревоге подняли, ничего не дали. На счастье экипажа, к Ар-2 подбежал один «безлошадный» летчик: «Ребята, возьмите с собой!»

«А у тебя карта есть?» — «Есть!» — говорит и достает «двадцатипятикилометровку». Конечно, по ней не очень-то сориентируешься, но что делать? Впрочем, ясно было одно: курс — на восток.

Кажется, полк уже терял управление — тогда многие части, да и не только части, но и дивизии, и даже армии теряли управление, превращались в неорганизованную массу людей. Самолеты взлетали сумбурно, кто откуда, с любого направления. Как они тогда не постукались друг с другом, этого Владимир Петрович не понимает до сих пор. Летели тоже, кто как решил…

Опочку он нашел достаточно быстро. Но там оказалось чистое поле, на котором никого и ничего не было. Зато неподалеку находился аэродром Идрица с бетонной полосой — вот и пошли на посадку на этот аэродром.

Заходят — и тут по Ар-2 открывают с земли огонь из пулеметов — видимо, приняли за немецкий. «Выпускай скорее шасси, чтобы видели, что мы идем на посадку!» — закричал штурман летчику. Тот выпустил шасси, огонь прекратился, сели.

Вскоре появился еще один самолет — летел заместитель командира полка на СБ. По нему, разумеется, уже не стреляли, но другая беда случилась: отказал выпуск шасси. И все было бы понятно, если бы в этом самолете не сидел инженер полка — тот самый человек, который учил весь личный состав, как это делается! Но тут он сам не смог выпустить шасси. Война есть война, она всех по местам расставляет… По счастью, СБ нормально сел «на пузо».

К вечеру экипажи перелетели в Опочку, где уже находились несколько самолетов из полка, а поутру началась настоящая боевая работа — летали бомбить скопления немецких танков в районе Шауляя.

Места были знакомые, только теперь там находился враг и все было буквально забито техникой — танками, автомобилями. Пилот вел самолет по курсу, штурман наблюдал в бомбовый прицел и, выбрав цель, нажимал на кнопку для сброса бомб. Как бомбы падали, как они взрывались, он уже не видел. А снизу по самолетам стреляли из всего, чего можно было: летели на высоте трехсот метров, любая винтовка достать могла. Повсюду вокруг, как жучки красные, мелькали трассеры. Но немецкие истребители, по счастью, не появились ни разу.

Роковым оказался девятый вылет — было это 25 или 26 июня. В очередной раз отбомбились по скоплениям немецкой бронетехники, но, возвращаясь, получили пробоины — очевидно, достали из пулемета. Пролетая мимо Даугавпилса, увидели, как стал садиться на горящий аэродром подбитый СБ командира полка Жихарева… Но их самолет еще продолжал лететь.

— Потом — раз! — движки у нас остановились! — вспоминает Владимир Петрович. — Командир решает садиться, но куда? Даугавпилс — район холмистый, нет никакой площадки. Что-то находим, снижаемся — и перед нами дом! Сейчас врезаться должны, но летчик как-то умудряется немного машину задрать, она на критической скорости переваливает через дом и плюхает в огород. Кабина штурмана впереди. Я сижу и вижу, как из-под кабины уходит всё. Уже когда мои ноги чуть ли не грунта стали касаться, самолет остановился.