Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая - Рахман Бадалов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…так о чём этот сюжет?
Она еще продолжала говорить, а я подумал вот о чём.
Всё думал, что это сюжет не социальный, а экзистенциальный, пусть и мелодраматический. Но теперь думаю, может быть этого всего-навсего элегия о шестидесятниках[443]. Попытка покаяния.
Что-то мы не смогли, что-то не сумели, но пытались быть живыми…
Пытались, и это не мало.
Сюжет второй
Две женщины или «…Да пошли вы…»
…ремейк американского фильма
В ремейке на американский фильм, да ещё на азербайджанском материале, уже содержится провокация.
Тем более, если это фильм о свободе.
Тем более, если это фильм о женской свободе.
Поэтому и название должно быть резким, шокирующим, сбивающим с ног, скажем: «Да, пошли вы…»
И конечно, как и название, фильм должен быть ироничным.
Печально ироничным.
Отчаянно ироничным.
Но обязательно ироничным.
Итак, ремейк американского фильма со скромным названием «Тельма и Луиза»[444]: реж. Ридли Скотт[445], в ролях Сьюзан Сарандон[446] и Джина Дэвис[447]. США, 1991 год.
О том, как две женщины решили провести уик-энд в горах, глотнуть свежего воздуха, чуть-чуть насладиться свободой.
И тут же столкнулись с миром мужчин.
С мужской экспансией.
С мужской тотальностью.
Или с чем-то ещё, всё таким же агрессивно мужским.
Одним словом, куда не сунься, одни мужчины.
Женщины эти о борьбе и не помышляли, не на что особенное не претендовали. Всё случилось само собой. Один раз сказали себе, «да, пошли они…», второй, третий, а там пошло-поехало.
Пока мужчины не спохватились.
Так дорога к свободе оказалась для них дорогой от мужчин, а дорога от мужчин, дорогой к смерти.
Сами того не подозревая, мужчины сделали их борцами.
…тяга к свободе
Американский выбор понятен.
Свободой они грезят уже больше двухсот лет.
Вечная тяга к свободе.
И сложилась своя атрибутика свободы.
Машина, пистолет, погоня.
Невольно получается американское кино.
…если не в жизни, то хотя бы в кино
А как быть с нашей жизнью? И с нашими женщинами?
Конечно, о «вечной тяге к свободе» у нас и говорить не приходится. Совсем наоборот. Страх перед свободой. От этого и прорастает всеобщее уныние.
Перефразируя Андрея Платонова[448], можно сказать,
уныло было в Азербайджане начала XXI века.
У Платонова,
пусто было в уездной России.
Стилистически чище.
Но кино это не только зеркало и скальпель, а прежде всего великая иллюзия и великая терапия.
Поэтому хотя бы в кино люди должны на что-то осмеливаться.
Чтобы, пусть только в кино, что-то изнутри выталкивало их к свободе, как к глотку свежего воздуха.
Конечно, уныло, но люди везде люди, а женщины везде женщины.
Конечно, уныло, но Большая история, проносясь мимо этой унылости, может хвостом задеть и нас.
Всё-таки великая телевизионная эра, где все обо всех всё знают.
А женщины народ чувствительный.
Вот здесь, на незримых глубинах, и зреет наш женский бунт, до поры до времени скрытый от постороннего взгляда.
Поэтому не надо думать, что если речь идёт о женской свободе, то это про них, а не про нас.
Не успеешь и глазом моргнуть, как окажется, что и про нас.
Поэтому и в кино пусть сначала осмеливаются наши женщины, если на самом деле их бунт зреет где-то там, на незримых глубинах.
Пусть потом мужчины говорят, «так не бывает».
Пусть говорят.
Упираясь лбами, в придуманные ими самими створки.
Но сначала надо придумать.
То, «что не бывает».
Как говорил Бертольд Брехт[449], «нужно изобретать реальность, чтобы она удивляла и шокировала».
Нужно сталкивать, совмещать времена, смотреть из одного в другое.
А можно даже остановить время, чтобы никакой информации, никаких растрясок со стороны.
Можете представить себе, что вырвется «изнутри» из этой нашей женско-мужской идиллии, если не будет разрядки вовне.
…давайте отважимся на «ваяние времени»
Так что давайте сначала отважимся на подобное «ваяние времени».
Вообразим женщин наших лет в 20 или в 30, но только таких, в которых энергия сохранилась, огонь не погас, страсть не иссякла.
А потом представим себе, что они не стареют вовсе, что они не подвластны времени, целых 20 лет им по-прежнему 20 или 30.
Страшно подумать, что они могут натворить, что им удастся вычистить из наших заросших паутиной, пропыленных мужских углов.
Получится трагико-комический триллер с психопатологической, садомозахистской, и прочей начинкой.
Или иной, – зеркальный, вариант.
Представим себе наших женщин в возрасте скажем так, от 40 до 50, тоже конечно не из тех, кто умер уже в 12 лет или того раньше.
Нормальных женщин со страстями и комплексами.
И вернём им их 20 лет.
Можете вообразить, как они отыграются на мужчинах за то, что у них было отнято мужским произволом.
Вокруг всё взорвётся похуже землетрясения.
Самые эмансипированные американки испугаются.
Так что, ещё бабушка надвое сказала, где больше жизни в этом «может быть», в придуманной реальности, или в том, что кажется само собой разумеющимся.
…начинаем придумывать наш фильм
Теперь давайте перейдём от рассуждений к самому придумыванию.
Прежде всего, договоримся, что в нашем фильме, как и в американском, будут две женщины.
Одной лет 35–37.
Другой лет 28–30.
Пусть и у нас одна замужем, та, которой 28–30.
А другая, которой 35–37, не замужем.
Не знаю, как в американском фильме, а у нас пусть у той, которой 28–30, не будет детей, а у той, которая не замужем, пусть будет дочка, девочка лет 10–12.
Чтобы реальность удивляла и шокировала, будем придумывать шиворот-навыворот.
Пусть у одной будет плохой мужчина, у той, которая замужем, а у другой, которая не замужем, пусть будет хороший мужчина.
Для начала начнём фантазировать по разряду жизненного.
Мы же всё-таки не фантастический фильм придумываем, хоть и шокирующий своей нереальностью.
…та, которой 28–30
Пусть у той, которой 28–30, характер будет двойственный, взрослый и ребячливый одновременно.
В детстве, на самом дне и чуть позже, была она взбалмошной. Так уж случилось – природа? родители? жизнь? – что эта взбалмошность и не исчезла вовсе.
Взбалмошность спряталась, укрылась, ушла в глубину, притаилась, но не исчезла вовсе.
Нет-нет и взрывается изнутри, в жестах, в детских интонациях, в спонтанных обидах, а потом снова прячется под маской взрослости.
Может быть, в этих остатках взбалмошности и есть её притягательность, или как принято говорить у мужчин, её сексапильность.
Муж по своему её любил, может быть в
