Ошибка Марии Стюарт - Маргарет Джордж

Вернувшись в свою маленькую комнату, Мария не осмелилась рассказать Мэри Сетон или кому-либо еще о том, что произошло между ней и Рутвеном. Если кто-то узнает, позор станет еще более невыносимым. Немое распятие смотрело на нее, пока она ела безвкусный обед – вся пища теперь казалась безвкусной.

После обеда она попыталась заняться вышиванием. Ей привезли кое-какие ткани из Холируда вместе с нитками и пяльцами. Но у нее устали глаза, и ей было трудно сосредоточиться. Все напоминало об унизительном инциденте. Львиная грива на панели, которую она вышивала, напоминала цвет волос Рутвена, а зеленый фон походил на утиные перышки.

У нее уходили все силы на то, чтобы продеть нитку сквозь плотную ткань, на которой вышивали узор. Эта апатия и слабость заставляли ее чувствовать себя очень старой.

Когда она вытягивала особенно длинную коричневую нить, то почувствовала резкий толчок в нижней части живота. Ощущение быстро прошло, но через несколько минут последовал новый толчок, прокатившийся по всему животу. Прежде чем Мэри Сетон закончила песню, которую она начала за вышиванием, произошел третий толчок, более болезненный, чем предыдущие. На этот раз Мария поняла, что происходит, и пришла в ужас. Это были родовые схватки.

– Нет! – воскликнула она, выпрямившись и уронив шитье. Она прикоснулась к своему животу, как будто ожидая что-то найти. Мэри Сетон отложила лютню и посмотрела на нее.

– Я боюсь… – Мария села обратно. – Нет, наверное, все в порядке. У тебя не расстроился желудок от рыбы, которую мы ели за обедом?

Сетон покачала головой. В этот момент Мария снова почувствовала боль.

– Это ребенок! – воскликнула она. – Пошлите за врачом! – Глядя на выражение лица фрейлины, она добавила: – У Дугласов должен быть хотя бы один врач. Мне безразлично, кто он такой, если он разбирается в родах. Ох! – она встала и побрела к лестнице, ведущей в спальню.

Рухнув на узкую кровать, она задержала дыхание и стала ждать, надяясь, что схватки прекратятся. Внезапно вся ее апатия и безволие куда-то исчезли, и она поняла, что до сих пор страстно желает одного: родить ребенка от Босуэлла. Она не должна потерять его.

Врач замка, принявший много родов в Лохлевене, пришел быстро. Он заставил Марию раздеться и мягко ощупал ее живот.

– Пожалуйста, спасите моего ребенка! – плача умоляла она. Это были первые слезы, которые она пролила на острове.

Он стал рыться в сундучке, который принес с собой, что-то бормоча себе под нос.

– Микстура из крепкого вина, дурмана и английского паслена вполне подойдет. Но это опасно, потому что трудно подобрать правильную дозу. Слишком мало – и лекарство не подействует; слишком много – и вы отравитесь.

– Я готова рискнуть, – сказала она.

Врач достал две бутылочки и послал за крепким вином. Потом, работая на маленьком столике в центре комнаты, он тщательно отмерил растительные настойки и смешал их в бокале с красным французским вином. Мария наблюдала, как он размешивает содержимое и подносит бокал к свече. Пока она смотрела, то опять почувствовала схватки.

Врач немного разбавил микстуру и протянул ей бокал. Она выпила горьковатую жидкость.

– Теперь закройте глаза, – велел он. – Постарайтесь оставаться спокойной и неподвижной.

Мария слышала, как он ходит по комнате, переставляет вещи и к чему-то готовится. У нее не было колыбели: если ребенок родится, он может не выжить. Она слышала шелест разворачиваемой ткани: должно быть, это марля или тонкое полотно, которым пользуются для остановки крови и обработки травм, полученных во время родов. Послышался лязг медных тазов, которые ставили рядом: в одном будет теплая вода, а в другой будут собирать кровь и послед.

«Боже мой! – взмолилась она. – Пусть в этом не будет необходимости! Пусть не будет крови, не будет крови, воды и повязок. Я знаю, что подвела Тебя, и прошу прощения. Но не подведи меня, не оставь меня…»

Микстура возымела действие и сделала ее сонной, а мысли бессвязными. Но схватки шли своим чередом и заметно участились. Она слышала, как врач произнес: «Теперь нужно быть готовыми!» взволнованным, но расстроенным тоном, и почувствовала холодный край медного таза, подставленного снизу.

– Толкайте! – говорил он, но она не подчинилась ему и отчаянно пыталась удержать некую форму, готовую отделиться от нее. Эта форма двигалась вниз, несмотря на все попытки помешать этому. Она сжимала мышцы так плотно, как только могла, при этом выкрикивая бессвязные мольбы. Но процесс родов неумолимо продолжался, и через минуту врач держал в руках окровавленный скользкий комок. За ним быстро последовал второй, пока Мария извивалась и плакала.

– Близнецы! – удивленно произнес он. Крошечные существа появились на свет так рано, что у них не было никаких шансов выжить. Он аккуратно обмыл их и увидел, что оба ребенка мужского пола. Потом он завернул их в мягкую фланель, как раз в тот момент, когда Мария слабым голосом потребовала показать их ей. Мэри Сетон, стоявшая рядом с ней, держала ее за руку и пыталась успокоить.

– Вы знаете, что они родились преждевременно, – сказал врач.

– Дайте мне увидеть их! – всхлипывала Мария.

– Это не рекомендуется… – начал он, но Сетон кивнула.

– Дайте ей увидеть их. Ничто не может повредить ей больше, чем то, что уже случилось.

Он неохотно протянул маленький сверток и показал Марии мертворожденных детей. Она тупо посмотрела на них, потом протянула дрожащую руку и прикоснулась к каждому из них. Затем закрыла глаза и упала на подушку. Врач унес сверток.

– Вы похороните их, не так ли? – спросила Мэри Сетон. – Погребите их достойно.

Врач кивнул.

– Хорошо, если желаете, – он оглянулся на королеву. – Боюсь, ей понадобится много времени для полного выздоровления. Пусть отдыхает. Позовите меня, если что-нибудь случится.

Врач едва успел допить бокал вина перед сном, когда к нему пришла Мэри Сетон.

– У нее сильное кровотечение, – сказала она. – Оно началось внезапно и не останавливается.

Врач торопливо пересек двор замка и направился в круглую башню. Когда он поднялся наверх, кровать уже промокла от крови, которая продолжала течь. Он действовал так быстро, как только мог – он поднял ноги Марии, обернул место кровотечения чистой тканью и напоил ее микстурой из сушеного тысячелистника и репейника, смешанных с вином. Лишь к середине ночи кровотечение наконец остановилось. Но к тому времени Мария была смертельно бледной и так обессилела, что едва могла двигаться. Врач боялся, что в таком ослабленном состоянии лекарство возьмет верх над ней и она погрузится в беспамятство и, возможно, умрет.

К утру она то приходила в себя, то забывалась сном, ее глаза оставались закрытыми, несмотря на все усилия приоткрыть их. Борьба казалась бесполезной и бессмысленной. Дети умерли, Босуэлл пропал… но как ни странно, она продолжала удерживаться на краю тьмы – мягкой, дружелюбной, обволакивающей тьмы, которая снова манила ее. В конце концов, она хотела жить.

XXXVII

Мария лежала весь день, наблюдая за тем, как солнечный свет переходит от одного окна к другому вслед за движением светила. Мэри Сетон принесла ей суп, белый хлеб тонкого помола и красное вино, чтобы возместить потерю крови. Она лежала так же вяло, как алый шарф, наброшенный на стул, и чувствовала себя такой же невесомой и полупрозрачной.

«Моих детей больше нет, – думала она. – Как странно думать о детях, а не о ребенке. Мальчики. Они бы стали принцами, и если бы они унаследовали хотя бы половину силы и мужества Босуэлла, то прославились бы в исторических анналах Шотландии. А теперь… возможно, теперь у нас больше не будет детей», – подумала она, и горе, острое, как родовые схватки, снова пронзило ее.

«Босуэлл, Босуэлл… где ты? Я верила, что ты сможешь услышать мысли. Но теперь я даже не знаю, где ты.

Я совершенно одна. Раньше я никогда не оставалась в полном одиночестве. Рядом всегда находился кто-то, какой-нибудь мужчина, на которого я могла полагаться. Мои дяди во Франции. Лорд Джеймс. Риччио. Потом Босуэлл. Я всегда советовалась с ними, позволяла им направлять меня. Я никогда не была предоставлена самой себе, и мне не приходилось опираться только на свои знания».

Если бы она не была так обессилена, эта мысль показалась бы ей еще более пугающей. Но сейчас она являла собой лишь небольшую часть ее безмерных потерь.

На следующий день врач объявил, что доволен ходом ее выздоровления. Кровотечение прекратилось, и Мария смогла принимать пищу, хотя пока не проявляла аппетита.

– Продолжайте давать ей вино и добавляйте в суп немного рубленого мяса, – обратился он к Мэри Сетон, которая стала главной сиделкой. – И обеспечьте ей полный покой: никаких посторонних.

– Это может оказаться трудно, – неожиданно сказал Клод Нау, глядевший в окно. – Приближается лодка, и это не прачки, не рыбаки и не кто-либо из членов семьи, – лэрд содержал отдельное большое поместье, расположенное на берегу напротив острова.