Доставить живым или мертвым - Александр Ольбик

Спустя минут сорок после совещания, Илья Клебанов вышел на улицу и прошел по аллее к дальней скамье. Он тяжело на нее уселся и, уткнувшись в ладони, тихо заплакал. Он пытался сдержаться, но плечи предательски вздрагивали, а слезы, не спрашивая разрешения, текли и текли и по мере того, как это свершалось, душа обретала отдохновение, с сердца сваливался непомерно тяжелый груз. "Все будет хорошо, -- Клебанов достал из кармана носовой платок и незаметно стал вытирать глаза, -- все будет хорошо... Не может быть, чтобы все так кончилось...Дай Бог, кого-нибудь успеем вытащить..."

Из Сочи Клебанов вылетел в тот же день и через три часа приземлился в аэропорту Северодвинска. И начались спасательные работы... Он сделал все, что в человеческих возможностях, однако оказался бессилен, как только может быть бессилен человек перед роком и матерью природой. И в этом не было его вины...

41. Заключительная, Бочаров ручей, 14 августа.

-- Володечка, пожалуйста, ничего не говори, --попросила Людмила, когда вошла в комнату и подошла к кровати, где он лежал. -- Ради бога, ничего не говори...-- Она встала возле кровати на колени и положила голову рядом с его головой. Удержаться от слез у нее не было сил, но и плакать на взрыд она не хотела. Очень противоречивые чувства терзали ее душу: и радость, и печаль, и разные страхи -- все слилось в одну воронку.

-- Ну вот еще новая мода -- оплакивать живого и вполне здорового человека, -- Путин обнял жену, прижал ее к себе. Боялся, чтобы она не подняла голову и не увидела его предательски повлажневшие глаза. Помолчал, лишнее сглотнул.-- Люся, а как насчет того, чтобы рассказать мне о наших девочках, о московских делах...Я же за эти три дня соскучился по вам, а не звонил...Ты же знаешь, горы есть горы, неосторожный спуск и -- готово, носом в снег, а нога в кровь...А потом заметелило, связь накрылась...-- слова давались ему с трудом, еще не отошел общий наркоз, и язык не очень проворно справлялся со словами.

Она нащупала рукой его лицо и закрыла ладонью рот.

-- Не надо, прошу тебя. Ты не умеешь врать, от тебя за версту несет порохом, а ты мне о каком-то снеге толкуешь. Если бы это было так, меня не стали бы сюда приглашать...Сам Патрушев звонил, прислал машину и взял в свой самолет...Так что не надо, Володечка, фантазировать...

-- Ну я все же президент, а ты жена президента, значит, внимание к нам по чину...Так что рассказывай, Люсечка, как вы тут жили без своего президента.

Однако им не дали поговорить: в комнату без стука вошел Волошин и тем самым поставил в неловкое положение супругу президента. Она поднялась с колен и отошла к окну.

Путин, взглянув на своего главного администратора, понял -- случилось что-то из ряда вон выходящее. Он был необыкновенно бледен, желваки на скулах ходили ходуном.

-- В чем дело, Александр Стальевич? -- Путин откинул с груди легкое одеяло и попытался приподняться на подушке, однако сил не хватило.

-- Речь идет о конфиденциальном...

Президент кивнул головой.

-- Людмила Александровна, оставь, пожалуйста, нас наедине, -- как можно мягче попросил Путин.

-- Да, да, я понимаю, -- Путина вышла, в комнату влетел теплый сквознячок.

-- В чем дело? -- повторил президент, -- неужели еще какая-то напасть свалилась на нашу голову?

Волошин смотрел за окно, где качала ветвями старая глициния, и, казалось, продолжения разговора никогда не последует. Глава администрации явно был в ступоре.

-- Ну что же вы молчите, Александр Стальевич? Может, Кремль обрушился или Москва-река потекла вспять?

-- Да нет, слава Богу, пока все на месте... -- Обильная испарина покрыла его ленинский череп.

-- Так в чем же дело?

Волошин на шаг приблизился к кровати, на которой лежал Путин.

-- Очевидно, наступил новый и совершенно необъяснимый виток техногенных катастроф, -- Волошин хотел подъехать издалека, но ему не позволили колесить.

-- Александр Стальевич, не темните, это вам не идет. Что случилось?

-- Накрылась атомная подлодка, товарищ президент. Если бы вы не поехали в Чечню, а отправились бы на учение в Баренцево море...Ведь это вполне могло случиться и с вами...

Президент, превозмогая боль в ноге, попытался еще выше подняться на подушке. И его лоб покрыла густая испарина, с ресниц упали капельки пота.

-- Дальше...Как звали лодку?

-- "Курск", лидер подводного флота.

Путин закрыл глаза и, казалось, на мгновение его куда-то поволокло -- в узкий холодный лаз, откуда несло мазутом и человеческими запахами. Он ощутил ледяной холод и вместе с тем неподъемную тяжесть в грудной клетке. Словно вся вселенная навалилась на него и он не в силах был сбросить с себя этот космический гнет. Первой мыслью было постучать рукой об обшивку чего-то непонятного, но сковывающего его движения, однако рука не осилила элементарного действия. И главное, где-то рядом он отчетливо слышал, как плещется вода, от которой его отделяли миллиметры, и глоток которой неистово жаждал его рот...А говорил он совсем не относящееся к его бедственному положению. Его губы произносили чудовищно несовместимые с реальностью слова: "Срывается пресс-конференция, которая должна была состояться еще вчера..." И в ответ голос Волошина: "Это исключено, Владимир Владимирович, ибо такое положение, -- он неопределенно повел рукой, -- исказит ваш имидж. Сегодня в России должен быть энергичный, здоровый и... владеющий ситуацией президент...Речь идет о большой политике, а тут на лужайке акулы пера и пираньи телеэкрана, которые только и дожидаются сенсации..." И опять губы перебирают ненужные слова: " Ну и черт с ними, на всех не угодишь..."

Волошин, глядя на лежащего без движения президента, на его быстро и беззвучно шевелящиеся грубы, понимал, что его шеф сейчас недосягаем. Но когда он отступил на шаг от кровати, услышал отчетливые слова:

-- Скажите Людмиле Александровне, пусть войдет.

Однако первой в комнату зашла пожилая, похожая на чеченку, медсестра, которую позвал Волошин, и сделала президенту два укола -- внутримышечный в ягодицу и в вену руки. Какое-то время он оставался один и тишина, которую накопили в себе светлые стены комнаты, цветы на тумбочке, а за окном -южный день, вселяли в душу мир и спокойствие. Но память, словно челнок в ткацком станке, беспокойно сновала туда и сюда, туда и сюда, порождая в сознании хаос и сумятицу. И как-то не сочетались возникающие в воображении картинки: темный, смрадный провал подземелья, который неотступно стоял перед глазами, с этим спокойствием и теплым умиротворением, окружающим его в Бочаровом ручье...

Ему было нехорошо, хотелось пить, а главное, хотелось перевернуться на бок -- лицом к стене...

...Людмила принесла отменный виноград "дамские пальчики" и две бутылки холодного русского кваса. И он выпил его почти полный фужер.

Какое-то время она сидела молча, пристроившись в конце кровати. Она, конечно, помнила, что у него больна нога, и потому старалась сесть так, чтобы ее не задеть.

-- Ты же упадешь, садись как следует, -- Путин немного отодвинул ноги к стене. -- Теперь уже все позади...Дай руку и почитай мне своего любимого Рильке...

Женщина смотрела на него и думала о своем. А он смотрел на нее и в голубизне его глаз она считывала скрытое, принявшее хроническое состояние, беспокойство. И, видимо, это наблюдение и подтолкнуло ее задать вопрос, который она заготовила еще в Москве и который сейчас жег ей язык. Но вместе с тем ей не хотелось быть навязчивой и она стала нервничать -- поднялась, подошла к тумбочке, поправила цветы в вазе, затем, одернув одеяло, снова уселась на кровать...Улыбнулась, что, впрочем, далось ей не без труда.

-- Товарищ президент, можно задать один вопрос от имени вашего электората? Я же, как никак, за вас голосовала...

Он кивнул и тоже улыбнулся. Но то была болезненная, беспомощная улыбка.

-- Скажите, товарищ президент, вы решили все свои проблемы, побывав в горах?

А он, глядя на солнечные блики на стене, напрягся. Скулы заострились, веки набухли, словно под них закачали силикон. Путин пытался что-то сказать, но слова не складывались. Видимо, начал действовать противошоковый укол: глаза помимо воли сомкнулись, дыхание утяжелилось, хотя язык продолжал беззвучно укладывать букву за буквой, пока не образовалась простенькая фраза: "Позволь мне остаться в своем заблуждении"... Но она так навсегда и осталась невысказанной, и, очевидно, стала достоянием ноосферы, если, конечно, эта самая ноосфера не выдумка, не аппетитный плод фантазий соскучившегося по возвышенному философа...Еще он попросил включить приемник, но и эта просьба, не успев сорваться с беззвучно шевелящихся губ, осталась навсегда в нем...

Он тихо спал, она недвижно сидела у его изножья, а за окном ускользаемо тихо катился к закату южный день. Но в душе Людмилы Александровны было по маскарадному весело и ярко, она в любой момент могла протянуть руку и дотронуться до самого для нее дорогого человека. И она восславила его, прошептав, как молитву, стихи их любимого поэта: