Походные письма 1877 года - Николай Игнатьев

Под конец прискакал ординарец главнокомандующего улан Дерфельден и подтвердил сдачу Османа, сказав, что главнокомандующий и принц Карл в Плевне. Чтобы удостовериться, будет ли на редуте Николай Николаевич, государь спросил ординарца: "А где брат?". "В Москву отправился", - был наивный ответ человека, ошалевшего и воображавшего, что в такую минуту государь спрашивает о брате тоже ординарце, заболевшем и вернувшемся в Россию. Начало темнеть, и государь решился ехать обратно. По дороге он сам объявлял конвою о победе. Весь Порадим огласился криками "ура!", и пьяных в этот вечер было немало. Русский человек.

30 ноября

Вчера в Плевне получил я милейшее твое письмо, бесценный друг мой, несравненная жинка моя, от 20-го. Спасибо за деловые подробности. Моя телеграмма, отправленная в четверг, обрадовала вас известием, что плевненский эпизод войны закончен, и дала понять, что государь возвращается в Россию и, следовательно, переписка наша скоро закончится. Надеюсь увидеть скоро твои ясные очи и вас всех обнять. Хотел бы провести с вами праздники, то-то будет елка! Замечание твое касательно турецких раненых верно. К вам отправляются теперь до 25 тыс. пленных и в том числе 3 или 4 тыс. раненых.

Теперь дам тебе вкратце отчет о вчерашнем дне, предоставляя себе дополнить вскоре словесно. Государь хотел отслужить молебен благодарственный в самой Плевне в большой красивой и главной церкви болгарской. Но оказалось, что грязь по улицам непроходимая и войск для церковного парада свести трудно к этому месту. Главнокомандующий приготовил аналой на самой главной позиции турецкой между Гривицею и Плевною на восточной оконечности последней, на высоте, с которой расстилался превосходный вид на самую Плевну и на все окрестности. У подошвы этой высоты видно еще место близ телеграфа, где разбита была зеленая палатка, в которой и прожил Осман все время. Я взял с собою Базили (у него не было экипажа) и приехал на позицию заблаговременно вслед за главнокомандующим и его свитою. Когда государь с принцем Карлом Румынским приблизился к этому месту, великий князь со всем многочисленным штабом и офицерами, съехавшимися с разных позиций, пошел быстро к нему навстречу, махая шапками и крича "ура!" Государь вышел из коляски и также снял фуражку и кричал "ура!". Оба брата поцеловались, и государь надел на Николая Николаевича на пальто георгиевскую ленту. Тут же даны был Георгий 2-й ст. Непокойчицкому, Имеретинскому и ...Левицкому!

Духовенство стояло в облачении. Оба конвоя - государя и главнокомандующего - и несколько батальонов 5-й дивизии Вельяминова, а равно батальон Калужского полка (пехота не ела со вчерашнего утра, то есть с рассвета 28-го, когда пошла занимать турецкие позиции и преследовать Османа) стали вокруг. Государь объехал ряды. Солдатики - обтасканы, похудели и, видимо, заморились накануне, но смотрели весело, бодро и гордо. От души кричали "ура!" и благодарили государя, выражавшего каждому батальону признательность свою за молодецкую службу вместе с поздравлением с полною победою. Начался молебен. Все лица были исполнены благоговения. Солнце пронизало тучки и как будто пригрело нас и землю, радуясь торжеству креста и прекращению пролития крови на этом месте. Ксенофонт Яковлевич читал молитвы с особенным чувством, и голос его звучал сильнее обыкновенного. Нельзя передать словом чувств, мною овладевших, когда государь и все мы преклонили колена на турецких батареях, на изрытой нашими снарядами почве при провозглашении вечной памяти всем павшим до этой минуты на брани за веру, царя, отечество и единоверных нам братии.

По окончании молебна сели мы все на коней и отправились в Плевну. Везде кладбища и свежие могилы павших турок. Часть города около Раденицы пострадала от бомбардировки, но в остальных улицах едва заметны следы снарядов. Зато грязь, вонь и состояние мостовой поистине ужасны. С трудом пробрались мы до отведенного для главнокомандующего дома болгарского.

С бугра вид на Плевну прелестен. Вблизи - такое же разочарование, как и во всех почти восточных городах, не исключая Константинополя. По всему видно, что болгары тут зажиточны и есть дома очень большие и приличные. Следы грабежа так и бросаются в глаза. Болгары стали грабить турецкие лавки, но румыны всех перещеголяли и наделали такие безобразия, что великому князю Николаю Николаевичу пришлось (28-го) сломать свою любимую палку на румынском сержанте, не слушавшем никаких его увещаний. Беспорядок в городе еще полный, несмотря на назначение коменданта и полицеймейстера.

Завтрак, с нами привезенный, был приготовлен в доме, где мы все слезли с лошадей. Тут произошла презабавная сцена: кто-то из старшин болгарских узнал от придворных служителей, что я - Игнатьев. Тотчас же ко мне бросились два священника со всеми наличными болгарами и стали целовать у меня руки. Один из священников стал было обнимать меня, но так как заметно было, что он давно не мылся, то я предпочел отдать ему мою руку, которую он долго держал, покрывая поцелуями и приговаривая: "Слава Богу, увидел я нашего освободителя и от греков, и от турок". Насилу отделался я от этой демонстрации, скрывшись в толпу генеральскую. Но болгары не унимались и потом на улицах показывали на меня пальцем, низко кланяясь.

После завтрака Османа привели к государю. Он ранен в левую ногу ниже колена в то время, когда лошадь его [была] под ним убита. Его умное и интересное, энергическое и исхудалое лицо всем понравилось. Роста небольшого, вошел он скромно, опираясь обеими руками на плечо своего адъютанта и ординарца главнокомандующего князя Б. (последний собственноручно изрубил трех турок и известен своею силою), так как ступать мог лишь на одну ногу. Рана его была открыта и только перевязана, вместо сапога башмак, и штаны разрезаны. С государем держался он почтительно. Сказал, что у него было в строю в последнем деле от 27 до 28 тыс., что он попытался прорваться, хотя знал, что безнадежно, но для удовлетворения военной чести до конца. Государь возвратил ему саблю. Когда Осман проходил через двор, наполненный нашими и румынскими офицерами, то все ему кланялись, толпясь и бросаясь, чтобы близко рассмотреть. Вдруг кто-то крикнул: "Осман, браво!", и наши стали повторять и даже аплодировать. Бестактная манифестация эта сначала озадачила Османа, но потом он стал приятно улыбаться личностям, аплодировавшим ему под нос!

Я доложил государю, что в двух шагах от дома была болгарская церковь, и его величество туда зашел к крайней радости болгар, громко его приветствовавших на церковном дворе. При обратном шествии нашем мы проехали версты полторы по Софийскому шоссе, по обеим сторонам которого стояли войска наши, турецкие пленные и раненые в живописных группах и громадный обоз (на волах) с мусульманским населением, вышедшим из Плевны вместе с войском. Больных и раненых турецких множество. Осман за ранеными не ходил. Ганецкому и двум дивизионным начальникам (2-й и 3-й) даны Георгиевские кресты. Напор турок был очень стремителен, и гренадеры оказались достойными своей славы. Осман сам вел атаку и взял у нас 8 орудий (вся прислуга была перебита на орудиях), выгнав из ложементов две роты сибирских гренадер (осталось в живых всего 15 чел.). Но скоро подоспел Астраханский полк и вместе с Сибирским выбил штыками. Припертый к мосту, заваленному повозками, Осман после некоторого колебания сдался. Около 3 тыс. турецких трупов валялось к вечеру в долине р. Вида. Крики "ура!" раздавались издали с позиций, когда государь поехал назад в Порадим.