Ямщина - Михаил Щукин

Все эти десять дней в Огневой Заимке только и разговоров было, что про батюшку Георгия, про новый храм и про торжество в воскресенье, которого ждали все с великим нетерпением. Бабы по собственному почину вымыли, вычистили, протерли, только что не вылизали внутреннее убранство храма, расчистили всю ограду от снега, снежные валы прихлопали, выровняли и украсили по гребням еловыми ветками.

В воскресенье, с утра, нарядными ручейками из улиц и переулков Огневой Заимки народ потек к храму и там, на площади, сливаясь в одно целое, заколыхался, будто внезапно расплеснувшееся озеро. Все поздравляли друг друга и целовались, как на Пасху.

В храме, перед началом службы, Тихон Трофимович и Роман, а следом за ними плотники встали впереди всех и притихли, сами того не ожидая, от красоты и благолепия, которые только сейчас явились перед ними во всей полноте. Отражая отблески множества свечей, горел иконостас, золотом отсвечивали царские врата, а когда зарокотал голос отца Георгия и запели певчие и звук устремился вверх, под купол, людские души устремились следом, отрываясь от обыденной жизни, от забот и тревог, туда, где царствовали свет и радость.

Служба шла своим чередом. Тихон Трофимович молился вместе со всеми, осеняя себя размашистым крестом, и никак не мог избавиться от странного чувства — все казалось ему, что жить теперь он будет только с неизбывными светом и радостью. Душа у него тоже взмывала вверх, под купол храма, и оставляла внизу, на грешной земле, все заботы, хлопоты и суетные дела.

«Господи, радостно-то как!» — думал он и смаргивал нечаянно набежавшую слезинку.

Семейство Зулиных, кроме Павла и Федора, которые находились в извозе, стояло следом за плотниками, все были по-праздничному одеты, даже ребятишки, все истово молились и жарче всех — Митенька. Но молитва его была особой: почти не слыша отца Георгия, он повторял и повторял только одно: «Господи, не допусти! Господи, не дай свершиться». И рука его, когда он подносил ее ко лбу, часто и мелко вздрагивала.

Марья чувствовала, что с мужем творится что-то неладное, зорко взглядывала на него сбоку, готовая в любой миг прийти на помощь, и тоже молилась, жарко упрашивая Бога, чтобы он послал Митеньке исцеление.

Закончив службу, отец Георгий сказал проповедь, призывая всех к праведной жизни и выразив надежду, что теперь жители Огневой Заимки, имея свой Божий дом, никогда не забудут к нему дорогу. Отдельное слово в проповеди он уделил благодеянию Тихона Трофимовича Дюжева и благодарности всем плотникам и всему обществу за возведение храма.

— Душа христианина не может жить без гласа Господнего. А глас Господен явственней всего слышится в храме, в дому молитвы. Так пусть наш храм всегда будет наполнен молитвой и покаянием! — говорил отец Георгий, и прихожане внимали ему в полной тишине, нарушаемой только потрескиванием горящих свечей.

Отстояв службу, люди вышли из церкви, но долго еще не расходились, разговаривали друг с другом, поднимали головы и снова и снова смотрели на храм, который величаво стоял и будто парил над всей округой, освещая ее блеском позолоченного креста.

Тихон Трофимович тоже взглядывал вверх, поднимая голову и придерживая шапку, чтобы она не свалилась, тоже видел крест, горящий посреди яркого морозного дня, и от радости, переполнявшей его сердце до самого края, у него даже кружилась голова.

Вдоволь налюбовавшись, он заторопился домой, потому как скоро должны были явиться на торжественный обед гости, которых он пригласил еще загодя. Хотя мог бы и не торопиться: Степановна с Феклушей успели и приготовить все, и на службу сходить, и, вернувшись раньше него, накрыли столы.

Гости подходить стали только к обеду. Отец Георгий, староста Тюрин, Роман, плотники, Иван Зулин — никого не забыл Тихон Трофимович, приглашая отпраздновать торжественное событие. И когда после молитвы все расселись, когда установилась за столом тишина и он поднялся, чтобы сказать первое слово, увидел: не было за столом Митеньки Зулина. Старший брат был, а его — нет. Затревожился, но спрашивать не стал. Только по прошествии некоторого времени, улучив момент, тихонько задал вопрос Ивану. Тот в ответ лишь махнул рукой и неохотно сказал:

— Неладно у нас с парнем, да это другой разговор, не для нынешней минуты, после как-нибудь скажу…

С Митенькой и впрямь творилось неладное. Едва только вышли из церкви и направились домой, как он с полдороги, внезапно обернувшись назад, вдруг зарыдал и сквозь рыдания выдавил:

— Крест-то, крест, такой красоты… веревку привязали и сдернули!

Домашние плотно окружили Митеньку и, подхватив его под руки, торопливо повлекли домой, озираясь и боясь, как бы кто ненароком не услышал его слова. А Митенька, влекомый сильными руками по дороге, все выворачивал голову, оглядываясь назад, на храм и крест над храмом, и рыдал еще безутешней.

Дома, когда его раздели, он обмяк, успокоился и напоенный горячим чаем уснул. Марья осталась дежурить рядом с ним; горбясь, сидела на стуле и держала в руках его вздрагивающую ладонь.

Но Митенька спал недолго. Неожиданно вскинулся на постели, как от толчка, распахнул совсем незаспанные глаза и спросил:

— А где все?

— Маменька у себя, — отвечала ему Марья, — а братчики к Дюжеву, на обед, ушли.

— Напугал я вас, — раздумчиво произнес Митенька, передергивая плечами и скрестив на груди руки, — а пуще вас сам напугался. Вижу! Вот как тебя вижу… Люди из церкви все тащат, бросают на землю, орут, орут… Колокол вниз сбросили, он упал на землю и треснул… А к кресту веревку привязали, схватились за нее и крест вывернули…

— Да что ты такое говоришь, Митенька! — в страхе вскричала Марья, — это же богохульство!

— А я вижу, — опустил голову Митенька, — не хочу, а вижу, так ясно, даже слышу, как крест трещит. Страшно… Погоди, погоди, Марья…

Он вскочил и, как был в одной рубахе, без шапки, выбежал на улицу. Марья — следом за ним. Но далеко Митенька не убежал. За воротами остановился посреди улицы, откуда виден был храм, долго глядел на светящийся крест и говорил самому себе:

— Вот же он, на месте… Почему тогда мне другое видится? Марья, почему мне это видится?

Марья, ничего не отвечая, накинула ему полушубок на плечи и, приобняв, повела в дом.

Митенька послушно шел рядом с ней и больше уже не оглядывался.

12

Феклуша прямо-таки сразила Романа своей покорностью и смирением. Молча выслушала отца, не вставив ни единого слова, и просто ответила:

— Я согласна, батюшка, в город, так в город…

И сразу принялась собирать нехитрые пожитки.