Сын Альбиона - Майн Рид
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И менее чем через пятнадцать минут он его нашел. Еще немного погодя оба стояли на углу N-стрит, явно обсуждая какое-то небесное явление, которое поглотило все их внимание.
Они дали достаточно времени леди и джентльмену. Спустя какое-то время оба вышли из отеля — леди первой, джентльмен спустя несколько минут за ней.
Суинтон с приятелем не окликнули леди, и она прошла мимо, по-видимому не заметив их.
Но когда мимо проходил джентльмен, оба повернулись к нему.
Он тоже сделал вид, будто не замечает их, но вздрогнул и пошел быстрее. Это свидетельствовало, что по крайней мере одного из них он узнал, и это не доставило ему радости!
Оскорбленный супруг и не думал его преследовать. Пока джентльмен, считая себя в безопасности и веря, что он — и уж во всяком случае леди — не узнаны, поздравляя себя с удачей, пошел дальше по Пикадилли.
Он был бы менее радужно настроен, если бы слышал слова своего протеже, которые тот произнес, расставшись с «приятелем».
— Теперь он у меня в руках! — сказал Суинтон. — Титул для Ричарда Суинтона, или развод и позор! Да благословит Господь дорогую Фэн, она так отлично подыграла мне! Да благословит ее Господь!
С таким богохульством бывший гвардеец сел в кэб и направился в Сент Джонз Вуд.
Глава LXXII
НЕОБХОДИМ ПРЕДВОДИТЕЛЬ!
Став из солдата писателем, Мейнард не бездельничал и в своем новом облике.
Книга за книгой выходили из-под его плодовитого пера, и каждая усиливала репутацию, которую он приобрел при своем первом появлении на литературной ниве.
Молодые журналисты называли его труды гениальными. Но писаки постарше, те, что составляют «Клуб взаимного восхищения», эти разочарованные писатели, которым приходится становиться критиками, писали, что его книги — всего лишь дань моде.
Черпая вдохновение в зависти, а влияние — у своего «магистра», ведущего журнала, от одного кивка которого они начинали дрожать, — они пытались принести удовлетворение этому деспоту прессы, преуменьшая заслуги молодого автора.
Они применяли два способа. Некоторые ничего не говорили. Это были более мудрые: молчание критика есть его самое красноречивое суждение. К тому же они не опасались, что им могут возразить. Другие говорили, но насмешливо и презрительно. Они находили выход для своего дурного настроения, используя термины «мелодрама», «беспочвенная выдумка» и множество других расхожих фраз, которые, подобно определению «сенсационное», можно применить к любым самым классическим концепциям автора.
Сколько лучших произведений Байрона, Шекспира или Скотта избежали категории «сенсационных»?
Они не могли отрицать, что книги Мейнарда приобрели определенную популярность. Но она была достигнута без их помощи. Для них это лишь свидетельство извращенного вкуса века.
Но когда же существовал век без извращенного вкуса?
У его произведений нет будущего. В этом они были уверены.
Но романы Мейнарда выжили. Они с успехом продаются, с их помощью уже составлены с полдесятка состояний — конечно, не самим автором, а теми, кому он неосторожно доверил свои книги.
Его произведения обещают еще долго попадать на книжные полки. Может быть, великой славы у них и не будет, но и пыли много они тоже не соберут.
Наступит день, когда критики будут давно мертвы, а мысли капитана Мейнарда, изложенные в его книгах, уже не будут считаться всего лишь сенсационными.
Но он не думал об этом, когда писал их. Просто шел по следу, который открыла перед ним жизнь.
И ему это не очень нравилось. После юности, проведенной в самых разнообразных приключениях, спокойная атмосфера кабинета была ему не по вкусу. Он выдерживал ее, считая, что это всего лишь эпизод в его жизни.
Любая новая тропа, обещающая приключения, искушала его вскочить со стула и бросить перо в огонь.
Но пока таких троп не встречалось, и он продолжал писать — писать и думать о Бланш Вернон.
Он думал о ней, но не смел ей написать. И не только потому, что это опасно. Мешало его чувство чести.
К тому же он не знал ее адреса. Он слышал, что сэр Джордж снова отправился за море, и дочь была с ним. Куда именно, он не знал и не предпринимал никаких попыток, чтобы узнать. Достаточно знать, что та, чей образ постоянно в его мыслях, была для него недоступна.
Иногда воспоминания о ней причиняли ему боль, и тогда он искал отвлечения в работе.
В такие времена ему все больше хотелось взяться за саблю, она обещала стать лучшим утешителем. Но никакой возможности не подворачивалось.
Однажды вечером он думал об этом, думал о какой-нибудь опасной экспедиции, в которой смог бы участвовать, когда кто-то постучал в его дверь, словно дух, рожденный его желанием.
— Войдите!
На его приглашение ответил Рузвельдт.
Граф поселился в Лондоне и тоже искал занятия.
У него оставались еще остатки состояния, которые позволяли жить безбедно, а титул открывал ему доступ во все двери.
Но, подобно Мейнарду, он тоже стремился к активной жизни и с отвращением смотрел ежедневно на свою саблю, которая бесславно ржавела в ножнах.
Судя по тому, как он вошел, Мейнард почувствовал, что кончается время раздражающего бездействия. Граф раскраснелся, он был возбужден, дергал себя за усы, словно собирался совсем их оторвать.
— В чем дело, мой дорогой Рузвельдт?
— Вы не чувствуете запах пороха?
— Нет.
— Но он уже горит!
— Где?
— В Милане. Там началась революция. Но у меня нет времени на разговоры. Кошут послал меня за вами. Он хочет, чтобы вы пришли немедленно. Вы готовы?
— Вы, как всегда, торопитесь, мой
