Парацельс – врач и провидец. Размышления о Теофрасте фон Гогенгейме - Пирмин Майер

Если отождествить Венеру с исторической констелляцией, тягой к роскошной жизни, алчностью и сладострастием, а крепинус – с лечением язв, то кажется, будто учение Парацельса о сифилисе легко объяснимо. На деле же все обстоит гораздо сложнее.

В системе знаков, употребляемой Гогенгеймом, каждому внешнему признаку в силу известной аналогии и в соответствии с законами пропорциональности соответствует признак внутренний. Оба включают в себя похожесть и непохожесть. Человек не находится в безоговорочном подчинении у созвездий, но в то же время управляется ими. То же самое относится и к различным веществам. В этом смысле воздействие лекарств в рамках рассматриваемой системы понималось иначе, нежели в современной медицине. «При назначении лекарств, – писал Гогенгейм, – не нужно учитывать их массу. Ибо кто может взвесить солнечный свет или воздух, а тем более spiritum arcanum?» (VII, 300) Между этой концепцией и современной естественнонаучной фармакологией лежит огромная пропасть. Необходимо также отделять общепринятое понимание этой практики от астрологических теорий Гогенгейма. Планета Венера, будучи матерью этой болезни, распространяет свою ответственность на нижнее небо. Последнее включало в себя такие факторы, как время, инстинктивность, а также границы свободы (VII, 192), которые, впрочем, не обязательно навязывались людям извне. По мнению Гогенгейма, мудрый человек нейтрализует влияние созвездий (VII, 189). В то же время созвездия определяют основные тенденции в развитии природы и управляют ходом болезни (VII, 188). С Венерой связаны определенные впечатления и многие естественные импульсы. Она сравнивается с женщиной, «которая, если захочет, начинает виснуть на каждом мужчине» (VII, 397).

Для Венеры, которая, пребывая на небе, символизирует собой сеятеля, роскошь служит полем, на котором и всходят посевы. Как и Венера, роскошь приходится «матерью» болезни. С другой стороны, язвы, которые развиваются из отравленной матрицы и возвещают наступление сифилиса, выступают в роли «отцов» (VII, 192). Так называемая сладострастная «роскошь» скрывает в себе ядовитую или отравленную субстанцию, намерение или готовность. В мешанине причин болезни невозможно отделить друг от друга внутренние и внешние факторы. Страсть к роскоши сравнима с особым чувством голода, утоление которого ведет к переполнению желудка (VII, 252). «Человек обжирается и набивает свое брюхо, однако не утоляет при этом плотскую страсть» (VII, 262). Но плотская страсть также нуждается в пище! Так называемая роскошь одновременно и телесна (VII, 297), и духовна. Она обладает как женскими, так и мужскими свойствами (VII, 313). Неправильно отождествлять ее со спермой, «которую можно увидеть глазами» (VII, 297). Дух, который наделяет семя способностью к деторождению, не следует путать со spiritus peccans, в основе которого лежит страсть к роскоши и наслаждениям. Обе силы действуют рядом друг с другом. В то же время между ними происходит коварное расщепление, которое становится последней причиной болезни. Понятия роскоши и Венеры обладают одновременно и духовными, и вещественными характеристиками, а имея физическое измерение, они вследствие этого подвластны хирургическому искусству (VII, 314). Внешние и внутренние констелляции действуют совместно (VII, 390), и, без сомнения, в этой до конца непонятной мешанине причин существенную роль играет грех.

Давал ли Гогенгейм моральную оценку французской болезни? Был ли он согласен с императором Максимилианом, который думал победить сифилис путем издания сурового эдикта, приравнивающего это заболевание к богохульству? Одобрил бы он позицию одного немецкого богослова, который в 1987 году назвал СПИД «божьим наказанием за грехи гомосексуализма и промискуитета» [323] ? Изучение текстов Гогенгейма показывает, что он не отрицал связь между болезнью и греховностью человека, однако при этом избегал осуждать пациента и не ударялся в излишнее морализаторство.

Для Гогенгейма сила Венеры и другие небесные силы были «свободны от греха». С его точки зрения, было бессмысленно жаловаться на недоброкачественность небесного семени, вместо того чтобы бороться с болезнью. «Никто не вправе упрекать луну в том, что в урочный час она появляется на небе, – писал он. – Не она, но печать, которую получает человек, должна быть объектом нашего гнева». Под печатью автор имеет в виду развитие инфекции, некий процесс, который в древней медицинской системе был далек от материалистического понимания. В книге «О причинах и происхождении французской болезни» речь идет о трояком влиянии Венеры, которое стимулирует развитие болезни. Это imaginatio, воображение, которое оказывает определенное воздействие на телесные процессы, cupido, под которой подразумевается алчность и стремление к удовлетворению похоти, и actio, или собственно нецеломудренный акт. Эти три фактора являются составными частями плотского греха. Сифилис не всегда был непосредственным следствием последнего, однако разврат и плотская нечистота служили препятствием для исцеления от болезни на начальных стадиях ее развития. «Только там, где первый инфицированный акт Венеры (половой акт) не совершался, болезнь умирала и о ней более не вспоминали» (VII, 191). В противном случае независимо от положения созвездий люди теряли контроль над болезнью и их надежды на выздоровление становились все более призрачными.

У Венеры были две «дочери»: осквернение, или заражение половым путем при отсутствии элементарной гигиены, а также проникновение инфекции через кровь, когда болезнь в силу физиологических законов переходила на ребенка, находящегося в материнской утробе. Это могло быть следствием слияния отравленного семени с яйцеклеткой или позднейшего попадания spiritus peccans в матку. Кроме сухой констатации наличия греховного фактора, мы не найдем в сочинениях Гогенгейма о сифилисе морализаторства или упреков в невоздержанной жизни, обращенных к пациентам. В этой связи рассуждения о «дочерях» Венеры играют в его текстах непропорционально малую роль. Впрочем, сообразуясь с реалиями своего времени, Гогенгейм настаивал на общественной изоляции больных сифилисом. «Как и прокаженные, они должны жить отдельно. Им следует вообще запретить общаться с другими людьми» (VII, 191).

Алхимический образ мысли Гогенгейма особенно ярко проявляется в его размышлениях о тинктуре, особого рода болезнетворном веществе. В представлении Парацельса тинктура лежит в основе многих язвенных и кожных заболеваний. Она придает им сифилитическую окраску и в короткие сроки распространяется в народе, принимая формы эпидемии. Эти поражения кожи нельзя воспринимать только как внешние симптомы. Эпицентр их развития находится в сердце человека. По этой причине во время лечения нужно, помимо прочего, уделять повышенное внимание состоянию сердца пациента. «Любое лекарство, – писал Гогенгейм, – должно гармонировать с сердечным состоянием пациента. Любое лекарство, касаясь сердца, черпает из него силы и с удвоенной энергией устремляется на болезнь» (VII, 243). В экзосемиотике человеческая кожа понимается как пузырь, наполненный ядовитым материалом, который пытается вырваться наружу. Здесь наиболее рекомендуемой формой лечения автор называет извлечение ядовитой материи путем выпаривания. Этот процесс рассматривается не в свете учения о четырех жидкостях, но с точки зрения методов химии и алхимии. В этой связи 40-дневное потение, включенное Гуттеном в разработанный им терапевтический курс, как нельзя лучше соответствовало представлениям Гогенгейма.