Искусство психотерапевта - Джеймс Бьюдженталь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Реплика в сторону – о процессе «поиска»
Описанный здесь процесс эволюции понимания психотерапии и психотерапевтического искусства в действительности представляет собой более фундаментальный процесс, свойственный человеку. Та же самая последовательность характерна для тех, кто живет наиболее полно и живо. По большей части это можно сказать и о попытке описать какое-нибудь предприятие человека. Когда я писал эту книгу, я постоянно сталкивался с тем, что идея, которую я когда-то сформулировал, становится более ясной, когда я к ней возвращаюсь. Так я находил новые компоненты или применения, или мне приходили в голову другие возможности, связанные с развитием этих идей. Это превращает написание книги в захватывающее приключение и в то же время обеспечивает разочарование – мне никогда не удавалось описать мой формирующийся опыт – только ту стадию, что я уже прошел. Когда я пробовал описывать то, что было на самом острие моего опыта, я сталкивался с ужасающим выбором: перестать расти или никогда не завершить решение этой задачи.
Специально развитая чувствительность. Как только мы признаем, что, в конечном счете, инструментом художника является сам художник, мы видим, что суть этого инструмента состоит в его чувствительности, чуткости. Без способности все лучше и лучше ощущать особенности и нюансы материала (все равно какого) все остальное бесполезно. Музыкант, имея отличный слух, способность пропеть любую ноту или узнать ее на слух без всякой помощи, может и не стать артистом, но если он выберет эту стезю, то получит огромные преимущества. Другими примерами могут быть прекрасное различение оттенков цвета для живописца, чувствительность актера к выражению неуловимых изменений чувств и умение из слов выстроить внутреннюю логику характера, которое отличает хорошего писателя.
Психотерапевт должен оттачивать свою способность выделять даже слабые намеки на чувства, внутренним чутьем угадывать изменения намерений клиента, даже если они еще только возникают, чувствовать, что́ клиент готов услышать и использовать, а что будет отвергнуто, и, если коротко, быть прекрасным резонатором, таким, какой мы описывали в главе 11.
Определенного рода результат. Вслед за Греем мы можем признать, что множество «немых беззвестных Мильтонов» бесславно лежат на кладбищах, но лишь Мильтон преодолел эту немоту и завоевал честь называться художником. В главе 12 мы видели, как решительный шаг в актуализации побуждения принципиально меняет переживание человеком своей воодушевленности. Принять вызов и актуализировать каким-то образом свое искусство, выбрать направление и сказать «Вот мое дело!» – значит сделать шаг, которого боятся многие одаренные люди. Естественно, есть и такие, кто мог бы стать виртуозным психотерапевтом, но боится взять на себя обязательство погрузиться в неисследованные глубины человеческой субъективности. Они остаются на безопасном берегу техник и ограниченных целей. В лучшем случае их искусство больше не развивается.
Личные стандарты. В конце концов, только сам художник может оценить свою работу, только он может сопоставить замысел с качеством реализации. Моя знакомая, с которой мы дружили, однажды, стоя посреди комнаты, стены которой были увешаны ее картинами, сказала мне: «Когда-нибудь я все-таки напишу картину!» Конечно же, она имела в виду, что в глубине души она знает, что́ она стремится создать, и надеется, что хотя бы раз в своей жизни она достигнет этого. Это и есть суть артистизма. Если художник устанавливает для себя слишком высокие стандарты, они могут задушить его творческий порыв; если же они слишком низкие, порыв тонет в посредственности.
В основном художник-психотерапевт творит для аудитории, состоящей из двух человек: своего клиента и себя самого (хотя почти всегда есть множество людей, которым кажется, что они тоже видят результаты его работы, и которые, не колеблясь, судят о них, например супруги, дети, родители, друзья, коллеги). Такая узкая аудитория означает, что негодный, безответственный психотерапевт может делать плохую работу с очень небольшой вероятностью быть в этом замеченным. И это значит, что некоторые из замечательнейших художников нашего дела могут быть совершенно неизвестны. Что бы там ни говорили, а те из нас, кто пишет книги, может быть, являются лучшими художниками-писателями, чем художниками-психотерапевтами.
Идентификация с работой. Художник идентифицируется со своей работой таким образом, как если бы работа была частью его самого, а он сам – частью работы. Создать эту взаимосвязь между тем, кто есть человек, и тем, что он делает, значит посвятить этому себя и свою жизнь. Это означает беззаветную преданность, которая так обогащает работу. Это означает также и некоторую «привязанность», которая может создать сложности в других областях жизни человека или препятствовать тому, чтобы человек оставил эту работу, если этого потребует эволюция его как личности. Мой друг, который в своей области создал себе репутацию авторитета национального масштаба, накануне своей отставки сказал мне, что боится умереть, если не продолжит работать в своей области.
Отбор и подготовка глубинных психотерапевтов[104]
Нам необходимо радикально переосмыслить подготовку психотерапевта, намеренного помогать своим клиентам производить важнейшие изменения в жизни. Эта работа очень сильно зависит от того, что происходит в субъективном клиента, и, следовательно, требует очень многого от субъективности психотерапевта. Ключевой элемент в данном случае – внимание к альянсу или взаимоотношениям, включая перенос и контрперенос.
Образование, тренировка или – что?
Слова, которые мы используем для описания важных материй, часто открывают больше, чем мы намеревались открыть. Чтобы до конца прояснить свою точку зрения, я хочу довести до абсурда понимание традиционных терминов, которыми мы обычно пользуемся, говоря о подготовке психотерапевтов.
В любой профессии есть специальные учреждения, планы и программы для тренировки вновь поступающих. Понятие «тренировка» предполагает, например, что животных заставляют проделывать определенные объективные действия – кружиться, притворяться мертвыми и т. д. Или заставляют спортсменов делать что-то по сути очень похожее. Так же можно сказать об умелых ремесленниках – они делают то же самое, но бесконечно более сложное: операции на мозге, изготовление мебели, приготовление мяса по-велингтонски.
Образование – нечто куда более достойное и академичное. Образование у нас ассоциируется с таблицей умножения, периодической системой, DSM-III или знаменитыми сражениями в Европе в XVIII в.
Читатель, наверное, заметил, что я использую совершенно другой термин – подготовка. Конечно, с ним тоже связаны определенные ассоциации. В памяти всплывает подготовка к конфирмации, к браку, к битве или к смерти. На мой взгляд, эти ассоциации больше подходят нашему делу – они лучше, потому что речь здесь идет о субъективной
