Договорились. Часть 2 - Ирина Воробей

Несмотря на драматичность ситуации, все смеялись. Парочку пришлось всю дорогу до набережной разнимать. Игнатьева подговорила Карину окружить Настену и тесно держать между собой, чтобы не сбежала. Зайкин и Гога возились с Варданяном. Тот сходил с ума. А всем было весело.

Пока Варданян, вскочив на гранитные перила, угрожал кинуться в воду, если его не сведут с любимой, Игнатьева уводила ее дальше. Парни вместо того, чтобы стаскивать его на тротуар, подталкивали друга. Настена постоянно оборачивалась и хихикала.

— Давай, уже. Раз решил, — кричал Гога. — Тебя все равно к ней никто не подпустит.

— Вард, мы напишем на надгробии, что ты первый в мире человек, который умер от переизбытка любви в организме, — издевался Зайкин.

Девушки шагали быстрее и уходили все дальше. Мужские крики стали тише и менее разборчивы. Наконец, Игнатьева остановилась, но Настену из объятий все равно не выпускала. Карина подошла к мраморным плитам, чтобы ближе рассмотреть спокойную реку.

Небо было еще ночным, хотя по часам наступило ранее утро. Солнца не было даже в зачатке. Город освещали фонари, фары машин и подсветка зданий. Золотой шпиль напротив вонзался в небо, прямо в звезду, далекую и едва заметную. Снизу доносилась сырая вонь и всплески воды. Вокруг галдела пьяная молодежь. Такие же тусовщики, вывалившие из ночных баров развеяться под утро.

— Держись, Настен, — утешала Игнатьева. — А то накосячите. Потом…

Настена понятливо кивала, пыхнув на прядку волос, которая выбилась из пучка, а потом резко опрокинулась на перила и завыла.

— К черту все! В монастырь уйду!

У Карины сердце сжалось. Она обняла подругу за плечи. У той уже текли слезы. Игнатьева к ним прильнула.

— Я устала, девочки, — уже ревела Настена. — Устала от этой вечной… неудовлетворенности. Мне всегда как будто чего-то остро не хватает. Нервы буквально чешутся! Невыносимо.

Подруги слушали внимательно, не нужно было ничего говорить и перебивать не нужно. Никакие слова тут не имели смысла и эффекта. Карина гладила ее по спине от самой шеи до поясницы и про себя тоже плакала.

— И я даже обвинить его толком не могу, потому что он никакой не козел, — тянула Настена утонченным до лески голосом. — И не портил мне жизнь. И Сиран у него хорошая. И семья это, действительно, важно. Но мне так обидно…

Всхлипывания мерно совпадали с плесками волн о гранит. Вода медленно точила камень.

— Иногда я загоняюсь и начинаю думать, что он просто мной играет. И собой играет. Что, на самом деле, решение ведь очевидно. Ему просто так удобно. И я тут под боком. И Сиран, и семья. Неплохо устроился. А я только унижаюсь и страдаю.

Собственная совесть точила Каринину душу. Сделав одну дыру, переключалась на другое место и тыкалась в него, пока не пробивалась наружу, а потом опять меняла локацию. И так всю душу превратила в решето. Живых мест почти не осталось. И боль просто перетекала из одной полости в другую. Карина ее муссолила по миллионному разу, пытаясь выбраться из бесконечной петли, а это был вечный двигатель, подпитываемый ее страданием. Она решила, что сегодня ночь откровений, даже если эта история опять все откатит назад. Друзья перестанут ей сочувствовать и вновь начнут презирать. Но хотелось объяснить все Настене и защитить Варданяна.

— Поверь, ему тоже плохо, — выдавила Карина, продолжая гладить подругу по спине. — Потому что он и тебя любит, и их любит. И я знаю, каково это разрываться вот так.

Настена успокоилась, высморкалась в салфетку и втерла остатки слез в щеки. Игнатьева выпрямилась и нахмурила брови. Карина словила ее сконцентрированный взгляд и пояснила отчаянным полушепотом:

— Я заставляла Зайкина спать со своей сестрой.

Обе выпучили глаза и переглянулись. Потом вытаращили их опять на Карину. Игнатьева сглотнула. Настена застыла то ли в недоверии, то ли в омерзении.

— Она девственность свою продать решила, — голос дрогнул, но Карина уже не могла не дорассказать. — Я уговорила Зайкина ее купить. А она влюбилась, и я… попросила его с ней встречаться, чтобы не разочаровывать. Она не в курсе, что это мой Зайкин. И я… — всхлип ее перебил на пару секунд, — … не могу ей об этом рассказать, потому что она меня возненавидит. Даже если все закончилось.

Игнатьева вся сморщилась и уже оскалилась, чтобы сказать что-то едкое, но Настена остановила ее суровым взглядом, а сама обняла Карину крепко.

— Так вот чего ты выпендривалась…

Карина активно закивала.

— А что значит, закончилось? — спросила Игнатьева.

— Зайкин все разрулил. Наврал ей, что обанкротился и вынужден уехать из страны. Расстался, в общем. И она мне жалуется на это, а я… — девушка закрыла себе рот рукой — оказалось, не все еще сегодня выплакала. — Она щас там рыдает, а я тут вот… наслаждаюсь счастьем…

Подруги молча глазели.

— Поля мелкая еще, творит глупости. А я только защитить ее хотела.

— Пипец тупая ситуация. Я в шоке, — сказала Игнатьева. — Собственного парня под сестру подложить.

— Есть такое, — Настена раскрыла широко глаза и моргала редко.

— Да я знаю, я сама загнала себя в этот тупик. Но блииин… Он ведь тоже мне подыграл изначально. Мы с ним договорились. А Поля просто пубертатная девчонка.

Настена поглаживала ее по голове. Игнатьева смягчилась. Карина видела ее лицо сквозь слезы. Оно казалось печальным и сочувствующим.

— Но я бы так ничего и не решила, если бы не Зайкин.

Карина опять высморкалась и закивала, заливаясь беззвучными слезами. Вместе с ними выходили те самые душевные токсины, о которых говорила Настенина бабушка и которыми она себя кормила долгое время. Кровь разжижалась. И сознание очищалось от шлаков. И сердцу стало проще. Оно постепенно возвращалось к спокойному ритму.

— Бедный Зайка, как же он тебя любит, — Игнатьева запрыгнула на парапет и задрыгала ножками в розовых колготках с цветочками, став в глазах Карины совсем маленькой.

— Да я знаю, я та еще стерва…

Карина прислонилась к холодному и грязному мрамору, без опоры было сложно стоять ровно. Настена гладила ее взглядом, скрестив руки. Игнатьева отвернулась к реке и задумалась, изучая блестящую гладь между берегами, а потом выдала ровным тоном:

— Думаю… могу тебя понять. У меня тоже есть брат. Он совсем мелкий, семиклассник. Иногда такой кринж творит, я голову ломаю, как его прикрыть.

Девушки умильнулись. Настена распустила руки и тоже подошла к плитам.

— А у меня только старший брат. И я такой кринж не творила. Но если бы он решил продать девственность, я бы, наверное, тоже была против. И не хотела бы,