О моей жизни, книгах и читателях - Вера Панова

Но вот был май 1954 года, был майский день, сияли нежным золотом все ленинградские шпили, и я ехала куда-то в такси вдоль светло струящейся Мойки — от Марсова поля к Дворцовой площади, а рядом со мной сидел очень молодой, очень белозубый и очень приветливый шофер и держал на сиденье мою только что вышедшую книгу «Времена года». И, помолчав, вдруг обратился ко мне со странным вопросом:

— Вы за эту книгу получили премию?

— Нет, — сказала я, — за другие.

— Ну, это напрасно, — сказал он. — Я других ваших книг не читал, а за эту обязательно дал бы вам премию.

— Почему же? — спросила я.

— Потому что интересная, — ответил он, — это раз. А два то, что правду пишете. Не смотрите, какой он там начальник, а пишете то, что есть и что я тоже знаю. И вот по этим двум причинам я бы и дал вам премию, будь моя воля.

И верите, друзья: со всех шпилей и куполов звонко и певуче хлынуло на Ленинград солнце при этих словах, желтая краска на домах заиграла всеми цветами радуги. Голуби весело заговорили на карнизах старого казенного дома, мимо которого мы проезжали. А что начало твориться на серебряной Мойке, какие там вспыхнули фонтанчики из елочной канители и мелкой серебряной монеты — это и рассказать невозможно.

И все эти чудеса произошли оттого, что незнакомый мне человек, читатель моей трудно написанной книги, своей волей присудил мне за эту книгу премию. И премия была выдана так простодушно, искренне и весело, не на заседании, а в крошечной кабине такси, насквозь пронизанной весенними лучами, как вязальными спицами.

Я знаю, что такие случаи были в жизни почти каждого литератора. И что все мои однокашники дорожат такими читательскими отзывами не меньше, чем орденами и медалями: суд читателя, пусть совсем мало эрудированного, пусть даже не очень-то грамотного, — это наш высший суд, наш золотой фонд, это суд хозяина нашего — народа, для которого мы работаем и рады работать до последнего вздоха.

54. Вместо послесловия

Однажды на кладбище я видела могилу А. Фадеева. Уже многих моих сверстников не было тогда, поднимались новые писатели, новая шумела жизнь. Словно для них расчистили площадку, один за другим возникали молодые поэты, прозаики, драматурги, переводчики. Помню, в первые годы моей жизни в Ленинграде был принят в Союз один-единственный молодой писатель — Сергей Петрович Антонов; после XX партсъезда мы принимали молодых в Союз чуть не ежедневно.

Постепенно я полюбила общественную работу в Союзе, охотно участвовала в заседаниях, пленумах, руководстве семинарами. Приятно было видеть, что кому-то эта моя работа приносит пользу, что мы обрастаем новыми талантливыми людьми, что цепочка преемственности тянется из поколения в поколение, что русская литература живет и будет жить.

Помню один семинар в Ленинграде, которым мне выпала честь руководить, слушателями его были такие писатели, как Ю. Казаков, Ричи Достян — вполне уже сложившиеся дарования. Как было не порадоваться их приходу, их успехам. Как отрадно было затем следить за их ростом.

Я вообще думаю, что почти все молодые литераторы, даже безотносительно к их потенциалу, приходя в литературу, непременно что-нибудь в нее приносят — новый ли материал, свежую ли форму, необычную ли интонацию, необычную ли мысль, либо просто какое-то еще непривычное действующее лицо, где-то увиденное. И все это драгоценно, а потому дорог каждый приходящий, привет ему. И потому недобро, вредно поступает тот, кто отталкивает новоявленного литератора от Союза, от издательства, от писательской среды.

А. Нинов. «О МОЕЙ ЖИЗНИ, КНИГАХ И ЧИТАТЕЛЯХ»

Впервые: Нева. 1973. № 4, 5. Под загл.: Из повести моей жизни; Дорогие мои наставницы: Из воспоминаний детства // Костер. 1973. № 4 (более полная редакция главы «Мои учительницы»); Как я писала мои книги // Нева. 1975. № 3; Панова В. О моей жизни, книгах и читателях. Л.: Лениздат, 1975 и Л.: Сов. писатель, 1980; Крах (с сокращением). Свидание // Огонек. 1988. № 11. В изданиях 1975 и 1980 гг. печатались с изъятиями, без двух указанных глав и с некоторыми другими, менее значительными сокращениями. В настоящем издании впервые публикуется в полной редакции, уточненной по авторской рукописи.

Для однотомного издания избранных произведений, которые готовились к публикации в конце 1950-х гг., Панова написала краткий очерк «Из автобиографии» (1960), затем он неоднократно перепечатывался с некоторыми дополнениями и поправками под названием «О себе и своей работе» (см. сб.: «Трое мальчишек…»[1] С. 3–18). Этот очерк можно рассматривать как первый набросок большой автобиографической книги, замыкающей жизнь и творчество писательницы. К последней книге Панову вели и ее исторические сюжеты, и поездки в другие страны, и внимательное изучение творчества современников, особенно старших, и пытливый интерес к произведениям молодых. С годами возрастало стремление полнее осознать и передать другим собственный литературный опыт — так в автобиографическую повесть Пановой вошли рассказы об истории создания ее книг («Спутники», «Кружилиха», «Времена года», «Сережа», «Сентиментальный роман»), размышления о работе в историческом жанре, воспоминания о встречах с миром театра и кино.

Все это служило материалом и опорой для «книги жизни», начатой в конце 60-х гг. и завершенной перед самой смертью. Автобиографические главы о детстве и работе в ростовской газете «Трудовой Дон», опубликованные впервые в составе цикла «Из запасников памяти» (Нева. 1971. № 3), вошли теперь в новую книгу как ее составная часть, заняв соответствующее им по хронологии место (см. главы 13–14 — «Мои учительницы», «Гимназия Любимовой»; гл. 20 — «Володя Филов», гл. 23–24 — «Первые заработки», «„Трудовой Дон“ и „Ленинские внучата“»).

Впервые в хронику пережитого Панова ввела историю Бориса Борисовича Вахтина, молодого комсомольского работника и журналиста из Ленинграда, приехавшего в 1927 г. в Ростов-на-Дону, где он стал специальным корреспондентом «Комсомольской правды». Тогда же Панова и познакомилась с ним. В 1928–1929 гг. в ее доме собиралась группа начинающих литераторов и деткоров Ростова, читавших друг другу стихи и прозу. В эту группу входили Г. Брегман, Б. Вахтин, С. Деревянченко, В. Дмитревский, И. Коген, И. Покатиловский, А. Старосельский. После развода с первым мужем Панова и Вахтин поженились. «До его гибели было еще почти десять лет, — вспоминала Панова, — и мы успели полюбить друг друга, пожениться, и у нас родилось двое сыновей, названных, по вахтинской семейной традиции, Борисом и Юрием, старший в 1930 году, младший в 1932-м».