Римские рассказы - Альберто Моравиа

Видимо, эти мысли можно было легко прочесть на моем лице, потому что Джоваккино, паренек из нашей компании, но не из тех, кто больше всех надо мной насмехался, как-то вечером, когда мы выходили из лавки, сказал:

- Вижу, у тебя не хватает мужества поговорить с Марчеллой. Завтра я сам поговорю с ней... И вот увидишь - добьюсь для тебя свидания.

Мне хотелось броситься ему на шею, но, боясь, как всегда, насмешек, я ограничился тем, что стал отговариваться, хотя в общем и не отказывался от его предложения. Джоваккино был белокурый тощий юноша с решительным лицом, казалось, он вечно куда-то спешит. Если бы он никому не сказал об этом, может, я и поверил бы ему. Но на следующий вечер, придя в винную лавку, я убедился, что наша компания уже обо всем знает. Вид у всех был выжидательный, таинственный, почти заговорщический. Они говорили мне:

- Будь спокоен, Джоваккино позаботится об этом.

Или же:

- Выпей еще стаканчик, сегодня твой вечер.

Короче говоря, они возбудили у меня подозрения. Я сидел спиной ко всем, и мне казалось, что спина моя пылает, потому что сзади была стойка, а за стойкой стояла Марчелла, обслуживавшая посетителей. Мы играли и пили около часа, потом Теодоро перешел от нашего столика к другому; тогда Джоваккино, не колеблясь, встал и шепнул мне:

- Сейчас я поговорю с ней.

Между витриной и дверью висело наклонно большое зеркало с рекламой пьемонтского вина. В это зеркало я увидел, как Джоваккино бойко подошел к стойке, облокотился на нее и, наклонившись к Марчелле, стал с ней о чем-то шептаться. Она смотрела на него и что-то отвечала вполголоса. Они разговаривали довольно долго, по крайней мере, мне так показалось, а тем временем остальные приятели все время подталкивали меня локтями, смеялись и подшучивали надо мной. Поговорив с Марчеллой и собираясь уже отойти от нее, Джоваккино сказал ей что-то такое, отчего она покраснела и засмеялась, потом вернулся к нашему столику.

- Завтра вечером, в семь, под колоннадой собора Святого Петра, справа, - шепнул он мне, усаживаясь с довольным лицом.

Все, конечно, принялись меня поздравлять: дело сделано, свидание назначено, я должен благодарить Джоваккино, поднести ему стаканчик, показать, что я не какой-нибудь неблагодарный. Я сделал все, чего от меня требовали; но если я и раньше не верил в свое счастье, то теперь уж я был твердо убежден, что все это только шутка.

Зимой в семь часов уже темно. Сначала я решил просто не ходить на свиданье. Но несмотря на все прежние разочарования, у меня еще оставалась хрупкая надежда, и в последнюю минуту я решил все-таки пойти, чтобы во всем самому убедиться. В этот час площадь Святого Петра, больше чем какая-либо другая площадь, была похожа на каменную пустыню; из глубины ее поднимался собор Святого Петра, погруженный во мрак. Но в свете белых ламп фонаря, которые висели гроздьями на высоких столбах, я различил стоявший около колоннады справа у фонтана автомобиль Раньеро, одного парня из нашей компании. Сквозь блестящее ветровое стекло я неясно увидел также лицо Джоваккино, и тогда я окончательно убедился, что все это была шутка. Притворившись безразличным, я подошел к машине, развязно помахал рукой, чтобы показать, что все понял, перешел площадь и поспешно удалился. Никогда еще я не чувствовал себя таким маленьким, как в этот вечер, когда я бежал, точно крыса, среди этих громад и прошмыгнул под обелиском, вершина которого терялась высоко во мраке. Я вскочил в проходившее мимо такси и с сердцем, переполненным бессильной злобой, вернулся домой.

Однако на этот раз я не простил им: слишком сильно я любил Марчеллу и чувствовал, что уже не могу, как прежде, кончить дело примирением. В винной лавке я больше не показывался; вдобавок еще я заболел, - верно, от огорчения и досады, - и больше месяца просидел дома, потом уехал на месяц в деревню; следующий месяц я провел без приятелей и выпивки - я нигде, кроме дома и магазина, не бывал. Несколько раз я встречал то того, то другого из нашей компании, но я здоровался издали и сразу сворачивал в сторону. Так наступило лето.

Как-то июньским воскресным вечером я шел по Корсо, затерявшись в уличной толпе, которая двигалась медленно, словно процессия. Мне было грустно, потому что я был один, а мне хотелось, чтобы рядом со мной шла женщина, и было бы так хорошо, если бы это была Марчелла. У светофора на перекрестке улицы Гольдони я остановился и вдруг прямо перед собой увидел Марчеллу: она шла об руку с каким-то мужчиной. Это могла быть только Марчелла - ни у какой другой женщины на свете не было такой маленькой головки на таком большом теле. Но на этот раз, впервые, мое внимание привлекла не она сама, а мужчина, который шел с ней рядом. Он был совсем маленький - не то чтобы карлик, но почти; скажем, такой же маленький, как я. Они остановились и, разговаривая, повернулись друг к другу лицом: действительно, это была Марчелла; ее спутник был мужчина лет под сорок, с крупной головой, с усами на широком лице. Оттого, что она была выше его ростом, он держал ее за руку - не так, как держит мужчина, а как ребенок. Но вот они снова пошли и вскоре скрылись в толпе. На этот раз на меня вдруг напала храбрость, которой мне так недоставало всю зиму. На следующий день, в понедельник, в самую жару, я отправился в винную лавку. Случайно Марчелла оказалась одна, лавка была пуста. Я подошел к стойке и одним духом произнес:

- Кто тот мужчина, с которым вы вчера прогуливались на Корсо?

Она подняла на меня глаза - в первый раз за все время, что я ее знал и сказала просто:

- Это Джованни, мой жених... разве вы этого не знаете?.. Мы поженимся через месяц.

Мне показалось, что что-то тянет меня вниз, словно пол разверзся подо мной, и я уцепился за стойку обеими руками.

- Так, значит, в тот вечер, - проговорил я, - у собора Святого Петра...

На этот раз она уже не была такой робкой. Она ответила, поворачиваясь к полке и доставая бутылку:

- В жизни нужно уметь пользоваться случаем, разве вы не знаете, Франческо?.. Ну а вы как поживаете?.. Не выпьете ли вермута?

Я жестом отказался и продолжал сдавленным голосом:

- А я думал, что все это была шутка.

Она ответила:

- Для них - да, но не для меня.

С этим я и ушел отсюда; я старался больше об этом не думать. Но если прежде я просто избегал приятелей, то теперь я их возненавидел. Они столько надо мной насмехались, что я поверил, будто я и впрямь стремлюсь к чему-то невозможному. А оказалось, что все это было вполне возможно. Инстинкт, который никогда не обманывает, подсказал мне истину: Марчелла была предназначена мне в жены. Не говоря уж о том, что она была высокая и сложена так, как мне нравилось, она и сама хотела иметь маленького мужа. Это не просто случай, как сказала она, это почти чудо. И я знал, что чудо это уже никогда больше не повторится.

Сторож

Я предпочитаю одиночество, потому что все смеются надо мной: я ношу очки, у меня тонкий женский голос, а когда я волнуюсь, я начинаю еще и заикаться. Поэтому, когда фирма предложила мне работать сторожем одного из складов на двадцатом километре шоссе Салариа, я согласился не раздумывая.

Склад был расположен в долине между холмами, поросшими редкими деревьями. Представьте себе выжженный, пыльный четырехугольник, обнесенный штабелями кирпича, несколько прижавшихся к ним длинных низких бараков, посредине уродливую бочку, а над ней изогнутую коленом трубу, из которой постоянно каплет вода. Чего только не было в бараках: мешки с цементом, водопроводные трубы, черепица, бочки со смолой, груды балок, кирпич. Один из бараков служил мне жильем: две голых комнатушки - койка, стол да несколько стульев. Казалось, что я живу среди природы, вдали от города и людей, но достаточно было подняться на один из холмов, чтобы увидеть совсем рядом прямое как стрела шоссе Салариа, тянущееся среди платанов с побеленными стволами, а немного пониже "Остерию охотничью", где я обычно питался. Мне выдали пистолет установленного образца, несколько обойм и ружье, с которым я иногда ходил охотиться на жаворонков. Словом, я был совсем один и, если не считать ночных обходов, делать мне было совершенно нечего.

Четыре месяца я прожил на этом строительном складе без всяких происшествий. Но вот однажды вечером в дверь постучали. Я пошел открыть, думая, что это кто-нибудь из служащих фирмы. Но вместо того увидел перед собой двух мужчин и женщину. Одного из них я хорошо знал, это был Ринальди, шофер. На стройке в городе, где я до этого работал, он был единственным, кто не потешался над моими очками и моим голосом.

Ринальди был полной противоположностью мне: я настоящая деревенщина, а он синьор; он черноволосый красавец, высокий и сильный, а я уродина; я не нравлюсь женщинам, а у него их было сколько угодно. И может быть потому, что Ринальди был так не похож на меня, а мне очень хотелось быть таким же, как он, я питал к нему теплые чувства.

Женщину, которая приехала с Ринальди, звали Эмилия. Она была маленькая, кругленькая, с бледным овальным лицом и большими серыми усталыми глазами. Углы ее рта были приподняты, и казалось, что она все время смеется.