Хроника стрижки овец - Максим Кантор

Его суждений боялись: он смеялся над самым святым – над корпоративной этикой.

В течение последних позорных десятилетий постинтеллигенция оформилась в корпорацию – такую же корпорацию, как «Газпром» или «Норильский никель», хотя и с меньшим обеспечением. Корпоративные правила выдаются за нормативы русской интеллигенции, решено считать сегодняшнюю корпорацию правопреемницей моральных заветов Мандельштама и Чехова. От имени Чехова и Мандельштама поддерживали расстрел парламента и разграбление страны – с именами Короленко, Толстого и Достоевского на устах идут в обслугу к олигархии. О, служение вполне необременительное! Главная задача сегодняшней корпорации – казаться, имитировать существование интеллигенции. Страна переживает беспрецедентное горе, но требуется объяснить, что это не горе, а заслуженное наказание за недостаточную просвещенность. Основным правилом современной корпорации является круговая порука – и, соответственно, трусость: нельзя усомниться в легитимности корпорации. А Топоров – усомнился. Вы полагаете, суд Диогена или экзамены Сократа были приятны? Дежурная грубость Диогена бесила приличных обывателей – вот и Топоров был именно таким Диогеном.

Среднеарифметический постинтеллигент заглядывал на его страницы с любопытством, но и с опаской. Топоров писал так, что выжигал дрянь каждой фразой, – а ведь это оскорбительно для дряни. Так опасались афиняне Сократа – за то и приговорили к смерти. И Сократ сказал афинянам: вы можете убить меня, но будьте уверены, что вы повредите больше себе, чем мне.

Теперь Топорова нет. И может жирный правозащитник назвать Топорова государственником и охранителем, так будет спокойнее. А он не был государственником, он не государство охранял, а честь. Он был русским интеллигентом. Это трудная должность, но кто-то должен ее исполнять.

Всё, что здесь написано, – вещи объективные; всё это я говорю не от себя – есть много людей, знавших Топорова ближе; его близким принадлежит право рассказать, какой он был. Мы подружились два года назад – времени на дружбу было мало, но, как это случается с единомышленниками, подружившимися в зрелые годы, мы говорили ночи напролет. Поэтому добавлю несколько слов – не для общественного некролога, а от себя лично.

Сегодня трудно дышать от горя, но многие – вздохнули с облегчением. Ушел человек, который не давал покоя.

Ушел человек, который напоминал пустобреху, что он – пустобрех. Можно вдохновенно врать – пузырь сойдет за вольтерьянца. Можно продавать Родину – и тебя не схватят за шиворот.

Так вот, говорю – и надеюсь, что меня слышно. Смерть Топорова сплотила многих. Русская интеллигенция не умерла. Там, где Топоров говорил слово, теперь скажут два. Ваше время прошло. И это он сделал так.

Принцип Сирано

Некоторые мечтают о временах, когда Россия станет наконец Европой, есть такие, кто надеется на евразийскую идею и этническое возрождение.

Я считаю, что в России все имеется: и суд какой-никой присутствует, и религия не хуже, чем в других странах, чиновников и правозащитников столько, что в глазах темно. Есть даже своя Европа и своя Азия; не хватает русской культуре лишь одного – не хватает Сирано де Бержерака.

Нет независимого поэта, который сказал бы: я не с белыми и не с красными, не с Фрондой и не с Мазарини, я не с левыми и не с правыми – я сам по себе.

Пушкин остро ощущал нехватку такого героя – независимого и беззаконного – и написал «Дубровского». Однако от Дубровского всего полшага до Котовского, а Сирано разбойником не был, он был поэтом. Просто независимость Сирано де Бержерака была настолько вопиющей, что воспринималась столь же опасной, как разбой.

Сирано жил в те годы, когда Франция раскололась на партию мазаринистов и Фронду, когда (в точности как и сегодня) обывателю предлагали выбрать – вы за Конвент или за Пале-Рояль? Словно этот выбор менял что-то в жизни бедолаги – словно кукольная пьеса была взаправдашней. Отвечайте: вы за Конде или за Мазарини? Вы слышали последюю проповедь Скаррона? Вы ознакомились с памфлетом Шендеровича? Вы были на Болотной площади? Вы придете еще? Вы защищаете королеву и дофина? Вы солидарны с указом Магницкого? Тогда, в точности как и сегодня, возбужденным горожанам казалось, что свобода состоит в том, чтобы идти не слева направо – но справо налево. Шли в колоннах – и нравственное сознание волновалось.

Сохранить ясный разум в общем опьянении непросто; Сирано де Бержерак толпу не выносил – от природы был бретером и со всеми вступал в спор. Он не умел соглашаться – есть такие неуживчивые характеры, вечно им что-то не так. Все – люди как люди: перетерли – договорились, а у него не получалось.

Сирано в 1649 году написал памфлеты против Мазарини (называется «Мазаринады»), а в 1650-м написал «Письма против фрондеров». Мазарини он ненавидел, а гламурную оппозицию – презирал; это было совершенно против правил. Сегодня ему бы сказали так: ах, ты хочешь чистеньким остаться? Ты уж определись – с кем ты! Он отвечал честно: я с Дон Кихотом и Сократом – а с паяцами быть не умею. Этот ответ многим показался высокомерным. Ишь какой, с Дон Кихотом! А с герцогом де Лонгвиль кто будет стоять на ратушной площади? А Пусси Райот кто поддержит? Если не ты, то кто же?

Сказать, что Сирано избегал скандала, трудно: напротив, он как раз на скандал нарывался – просто это был скандал не конвенциональный. Он искренне считал фрондеров – прохвостами, а Мазарини – жуликом; согласитесь, при таких убеждениях трудно разделить радости баррикадной борьбы. Ему говорили: необходимо выбрать! Или эти жулики – или те! А он отвечал: хорошо бы что-нибудь еще.

Его называли выскочкой, а то, что он был поэтом, – ему друзей среди светских краснобаев не добавило. В те годы всякий маркиз полагал себя непревзойденным в эпиграммах и в салонных виршах – сочиняли все. Что ни танцор – то поэт, что ни фрейлина – то философ; обилие дарований соответствовало количеству сегодняшних колумнистов из интернет-изданий. Всякий салон рождал своих острословов, тогдашнее опенспейс не уступало нынешнему. Сирано на этом блистательном фоне смотрелся неважно: поэтом, как и сегодня, считался тот, кто вписан в определенный круг.

Не фрондер, и не роялист, и даже не поэт – кому такое понравится? К тому же наличие Сирано мешало противникам разрешать споры полюбовно: ведь на баррикадах мы от двух до пяти, а потом пора и на ужин. Мазаринисты чудесно уживались с фрондерами, противники (в точности как и сегодня) встречались на балах в Тюильри и на лыжных прогулках в Альпах, оппоненты были званы в те же самые дома, на те же самые выставки. Сирано ставили в упрек то, что он не соблюдает светских приличий, – ну да, мы все здесь непримиримые борцы, но на именинах у спонсора едим из одной общей тарелки. Вы что же, мсье Сирано, даже на лыжах в Куршевеле не катаетесь? И не стоите в очереди на прием во дворец? Вы вообще хоть кого-нибудь уважаете? Мы все за свободу, мсье, но не до такой же степени! Согласитесь, это дурной тон: политические убеждения своим чередом, а приличия надо соблюдать.

Вдобавок Сирано был социалистом – считал себя последователем Кампанеллы и Томаса Мора – это в ту пору, когда храбрые принцы боролись за барыши от налогов с жадным кардиналом Мазарини. Наивные булочники и бакалейщики, которые обороняли вместе с маркизами парижские баррикады, полагали, что борются они за отмену налогов, – ведь программы революции (как и сегодня) никто внятной не предлагал – однако в планы Фронды отнюдь не входило облегчить жизнь баррикадных борцов. Тогда, ровно как и сегодня, протестные демонстрации и митинги поддержки – набирались без всяких обязательств; толпу собирали легко – толпа вообще легко собирается.

Боролись фрондеры за то, чтобы сословные привилегии (сравни: независимые права корпораций) не ущемлялись государственными интересами – чтобы оброк с крестьян не делить с жадным двором. Вот ради этой благородной цели и звали умирать на баррикадах – мол, долой тирана в сутане, доколе терпеть иго временщика! Временщик Мазарини и алчная оппозиция рвали Францию на части, парламент кипел в бунтарских страстях, население собиралось под знамена сословных мятежников, и в это самое время Сирано, вернувшись с войны, написал про Государство Луны. Это было продолжение утопии Кампанеллы (см. Город Солнца), описывалось такое справедливое общество, где все распределяется поровну; данная утопия никому не понравилась.

Сирано относился к путешествию на Луну не менее серьезно, чем авторы космических программ нашего времени. Он считал, что требуется начать сначала, на новой почве. Земная несправедливость и земное неравенство находили разрешение на Луне, и Сирано описал, каким образом; для начала он предлагал способ, как отменить войны. В годы Тридцатилетней войны, точно как и сегодня, перманентная война была необходима для поддержания иерархии в обществе: рабочий корпорации потому ниже менеджера, что солдат всегда ниже офицера, а Сирано высмеял принцип армейского неравенства, внедренный в общество как двигатель прогресса. Сирано показал, как алчность аристократов (тогдашнего креативного класса) отлично уживается с алчностью временщиков двора (тогдашних коррупционеров) – это два агрегата угнетения, и бороться надо с обоими. Книга «Государство Луны» никому не понравилась. Вообще идеи социалистического устройства общества редко кому представляются разумными – и особенно когда автор соглашается с тем, что равенство возможно при ограничении потребления. Эта деталь, по мнению экспертов, свидетельствует о неразвитом сознании: зачем равенство, ведь всегда лучше иметь больше, чем у соседа! Собственно, ради этого и собиралась Фронда, за это и бился с аристократией Мазарини.