Черный Гетман - Александр Трубников

— Здравствуй, Измаил!

Они сидели под низко опущенной веткой большого дуба, подложив под себя дорожные тюки и пили восхитительно горячий пряный отвар, который египтянин приготовил из каких-то нездешних трав. Рядом, добывая из-под тонкого снега прошлогоднюю траву, паслись стреноженные кони.

— Солнце встает, — щурясь на Восток сказал Измаил и погладил рукой голый череп.

— Маслена прошла, теперь день будет больше ночи, — ответил Ольгерд, рассматривая в лучах восходящего солнца покинутый с ночи острог.

Подожженная изнутри башня выгорела дотла и уже не дымила, так что теперь о бушевавшем всю ночь пожаре, который уничтожил вместе с деревянными перекрытиями всяческие следы былого разбойничьего гнезда, напоминали разве что темнеющие над окнами и отдушинами полосы черной сажи.

— Что ты решил? — спросил египтянин.

— А я должен что-то решать? — вопросом же ответил и Ольгерд.

— Должен. В двух милях отсюда тебя ждут русский князь, татарский бей и запорожский кошевой.

— Меня ли?

— Ну не тебя, конечно. А того, кто скажет им то, что они страстно хотят услышать.

— И что им всем надо?

— Того же, что и тем, кто был до них и придет вслед за ними. Власти. Богатства. Известности. Казаки, голося у каждого перекрестка о том, что свершилось древнее пророчество, сопроводят тебя на сечь, там изберут гетманом, отвезут в Киев и разместят в воеводском дворце. Московиты, которых привел сюда обиженный царем Алексеем князь, соберут всех недовольных бояр и голытьбу, готовую ради того, чтобы всласть пограбить, поддержать какую угодно смуту, заручатся поддержкой поляков и пойдут брать Кремль. Ногайцы объявят тебя прямым потомком Чингисхана и низложат крымских Гиреев.

— А со-мной-то что будет?

— То же, что было с теми, кто владел Черным Гетманом до тебя. Помнишь ночь на Днепре, когда я рассказывал тебе о судьбе князей Святослава Игоревича и Андрея Боголюбского? Будет власть и слава. Тысячи и непобедимых воинов в один голос будут выкрикивать твое имя, и в память о тебе останутся отвоеванные земли, покоренные племена, сожженные города и море пролитой крови. А потом, в один день сила твоя сама собою сойдет на нет, твое войско тебя покинет, твои соратники тебя оставят, ты погибнешь от предательского клинка, а я или кто-то другой из нашего братства, вынет Черный Гетман из твоих рук и возвратит туда, где ему надлежит храниться в веках.

Ольгерд поднялся на ноги, потянулся всем телом, обернувшись к взошедшему солнцу. Поглядел на собеседника, нахмурился, потом улыбнулся.

— Решать, говоришь, Измаил? Все уже давно решено. Отправляйся своим путем, а я пойду дальше своим!

— Как знаешь, — пожал плечами египтянин. Его лицо, как всегда оставалось бесстрастным. — Так или иначе, но это твой и только твой выбор. Если хочешь, я отдам тебе одну из своих лошадей.

— Не нужно, — ответил Ольгерд. — До лагеря казаков не так уж и далеко, а там я получу все, что нужно.

— Мы обязательно встретимся, — сказал Измаил. — Если не в этой жизни, то в одной из тех, что будут потом.

— Жизнь одна, — сказал Ольгерд. — И мой дом всегда будет открыт для тебя, когда бы ты не вернулся.

Рыскавший по лесу в поисках легкой добычи волк, спрятавшись за деревьями наблюдал за тем, как два человека, вышедшие из-под дуба, крепко обнялись, и не оборачиваясь, пошли в противоположные стороны. Первый, распустив путы, оседлал коня и отправился в сторону реки, второй же, не взяв ничего с собой, пошел вдоль опушки к месту, где остановилась на ночевку большая людская стая.

Конечно, татары то и дело воевали бок о бок с запорожцами и поляками, а запорожцы частенько вступали в союз с московитами. Да и сами русские князья, сказывают, не единожды ходили на своих же единоверцев вместе с мурзами крымчаков. Но чтобы, вот так, как сейчас, когда на поляне единым лагерем, перемешавшись, стоял татарский юрт, запорожский кош и стрелецкая сотня…

Окликнувший его часовой оказался куреневским казаком. Ольгерда он знал в лицо, а потому не чинясь пропустил к разбитым на ночь палаткам. Богдан Молява сидел у костра, баюкая перевязанную руку.

— Это ты, Ольгерд? — А мы коня твоего нашли. Решили, что погиб от шальной пули. Много народу полегло, пока мы с князем Барятинским не объяснились… А ловко ты удумал с гусарским нарядом. Если бы московитов не попугал, мы бы друг другу много еще шкур подырявили. Где же таким доспехом разжился? В трофей получил, или выкупом взял?

— Подарили. За честный ратный труд.

— И так бывает, — кивнул кошевой. — Где ночь провел?

— Там, — Ольгерд кивнул в сторону невидимого из-за деревьев острога.

— Вот как! — вскинул голову кошевой. — А мы уж собрались, как солнышко повыше поднимется, идти все вместе ворота ломать. Нужно ли?

— Ломать, пожалуй что нужно, — ответил Ольгерд. — Только вот того, за чем приехали, там нет.

— А что есть?

— Пустой двор и горелая башня.

— Твоя работа?

— Можно сказать и так.

— А… Черный Гетман? — ожидая ответа, старый казак затаил дыхание.

— Нет там его, — со спокойной душой ответил Ольгерд. — И Дмитрий этот Душегубец никакой не Рюрикович. Простой разбойник, какому захотелось в самозванцах покрасоваться. Да и тот весь вышел.

— То-то мы и глядим, что призвал нас к себе, а сам в остроге заперся и сидит как барсук в норе, — протянул сквозь зубы Молява. — Стало быть, говоришь, обман это все?

— Обман, кошевой! — твердо произнес Ольгерд. — Хочешь, могу тебе перед иконами на том присягнуть. Хотел Душегубец вас тут всех лбами столкнуть.

— Хотел, да не смог, — проворчал Молява. — Ну да ладно, как кулеш сварится, поснедаем и двинем все вместе ворота ломать. Ты с нами?

— Поеду я, пожалуй, кошевой. Мы же уговаривались, что я с вами только по пути в Ольгов, а до него отсюда где-то полторы сотни верст, так что думаю, дня за четыре управлюсь. Только своих лошадей и поклажу заберу, да к татарам схожу, с Темир-беем повидаюсь.

— Как знаешь, воля твоя. Надумаешь в киевский полк на службу пойти, всегда рады будем. Если б не ты со своими гусарскими перьями, перещелкали бы нас стрельцы, как бекасов на болоте. Кони и поклажа твоя все в целости. А с Темиром никому уже не говорить, зашибло его насмерть случайной пулей. Уже и похоронили в лесу. У них, у мусульман, положено до рассвета…

Град Ольгов

По лесной дороге, в сторону Ольгова, оставляя в мокром снегу глубокие черные следы, шли, сгибаясь под тяжестью огромных вязанок хвороста и сухостоя, два крестьянина. Хозяйка здешних угодий, опасаясь татарских набегов, настрого запретила прореживать ближний лес, чтоб не было через него проходу ничьим коням, и потому за топливом приходилось гулять за четыре версты к дальней роще, за которой проходил Курский тракт, пересекавшийся невдалеке с оживленным Свиным шляхом, что тянулся от пограничного Рыльска через Брянск и аж до самых Волховских берегов.

Оба добытчика жили в этих местах недавно. Иван, каневский черкас, сбежал на вольные здешние земли от непрерывных войн, чехардой сменяющихся панов и нескончаемых разбоев, в которых ляхи, пришлые московиты, браты-казаки и татары с крестьянской колокольни не отличались друг от друга ничем, кроме ругательств и молитв. Его спутник Касим, оседлый татарин из-под Астрахани, переселился на берега тихой речки Семь с двумя женами и пятью детьми. Точно так же, как и его украинский приятель, он оказался не в силах вытерпеть гнет воеводских оброков и набеги лихих донцов, меж которыми мирные земледельцы жили словно меж молотом и наковальней.

Лошадьми ни Иван, ни Касим пока еще не разжились, жили в одном общем доме, выделенном переселенцам ольговскими хозяевами и обрабатывали издольно барские земли. Можно было конечно и не батрачить, а взять себе в стороне от селения любое дикое поле, либо уйти вниз по Семи или Дону, да промышлять там охотой и рыбной ловлей, но безлошадному целину поднимать — дело почти немыслимое. К тому же гулящий человек, не приписанный к помещику, по здешним порядкам начисто лишен крепостного права и в случае войны или татарского налета никто его не пустит под защиту стен барского острога. Есть и такие, кому в гулящих вольготнее, чем в тягловых, но свобода для мирного человека, она ведь что выпущенное из рук дышло — куда повернет, того и ударит.

До последнего поворота, за которым кончался лес и начинались тянущиеся до самой деревни пойменные луга оставалось не больше чем полверсты, когда за спинами у черкаса с татарином послышался топот многих копыт. У обоих крестьян имелся собственный, — и немалый опыт встреч с такими проезжими отрядами, а потому хотели приятели от греха подальше в лес рвануть, но не смогли. С вязанками на плечах по кустам не поскачешь, а бросить хворост прямо на дороге — еще хуже будет: подумают неведомые всадники, что в лесу засада и враз отловят по ясным и четким следам, а потом, не разбираясь, перестреляют, как зайцев. Пусть уж лучше издалека их рассмотрят, с крестьян-то что взять? Понадеявшись на привычный украинско-татарский авось, Иван с Касимом сошли на обочину, и стали ждать, приготовились в случае чего, немедля согнуть спины в земном поклоне. Чем мельче начальник, тем больше любит, когда ему еще меньшие угождают.