Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

— Значит, ты называешь меня монстром? — Я не шептала, но голос у меня был тихий и выдержанный.

— Я говорю, что ты должна выбирать, с нами ты или с ними. — При слове «с ними» он показал на Джейсона.

— Ты вступил в «Люди против вампиров» или в другую правую группу, Дольф?

— Нет. Но начинаю с ними соглашаться.

— Хороший вампир — мертвый вампир?

— Они и так мертвые, Анита. — Он шагнул ближе, оттесняя Зебровски. — Они вонючие трупы, у которых не хватает соображения лежать в своих проклятых могилах.

— Согласно закону, они живые существа, имеющие права и защищаемые законом.

— Может, в этом закон не прав.

С одной стороны, мне хотелось спросить: «Ты знаешь, что весь разговор записывается?» С другой стороны, я была рада, что он высказался. Если он начнет выступать как свихнувшийся расист, это поможет уберечь Джейсона. А то, что это повредит карьере Дольфа, тоже меня волновало, но не настолько, чтобы принести Джейсона в жертву. Я хотела бы спасти всех своих друзей, но если кто-то настроился на самоуничтожение, то приходится делать лишь то, что можешь. Нельзя выкопать человека из дерьма, если он не согласен сам взять лопату и тебе помочь.

Дольф не помогал. Он наклонился, оперся ладонями на стол и приблизил лицо к Джейсону. Джейсон отодвинулся, насколько позволял стул. Зебровски поглядел на меня, и я сделала страшные глаза. Мы оба знали, что, если Дольф пальцем тронет подозреваемого, на его карьере можно поставить большой и жирный крест.

— Как оно похоже на человека! — сказал Дольф. — Но все равно не человек.

Мне не нравится местоимение «оно» в применении к моим друзьям.

— И ты действительно позволяешь, чтобы он до тебя дотрагивался?

Он. Даже когда ненависть к монстрам слепит глаза, трудно разобраться, где «оно», а где «он».

— Да, — ответила я.

Зебровски стал обходить Дольфа — наверное, чтобы встать между ним и Джейсоном.

Дольф обернулся ко мне, все еще нагнувшись, слишком еще близко к Джейсону, чтобы не вызывать тревоги.

— А укус на шее — это тот кровосос, с которым ты трахаешься?

— Нет, — сказала я, — это новый. Я теперь трахаюсь с двумя такими.

Он пошатнулся, почти как от удара, и тяжело оперся на стол. Секунду мне казалось, что он сейчас свалится на колени к Джейсону, но он с видимым усилием овладел собой. Зебровски взял его за рукав:

— Лейтенант, спокойнее.

Дольф позволил Зебровски посадить себя за стол. Никак не отреагировал, когда сержант пересадил Джейсона подальше от него. Дольф не смотрел на них. Глаза, полные страдания, смотрели на меня.

— Я знал, что ты труположка, но не знал, что ты еще и шлюха.

Я сама почувствовала, каким жестким и холодным стало у меня лицо. Может, не будь я так вымотана, так выжата, я бы не сказала того, что сказала. Оправдания этому нет, кроме того, что Дольф ударил меня и я хотела ответить ударом.

— А как там у тебя проблема с внуками, Дольф? По-прежнему у тебя намечается невестка-вампир? — Я ощутила, как передернулся Зебровски, и поняла, что знала только я. — Не надо выводить из себя людей, которым ты доверялся, Дольф.

Сказала и тут же пожалела, но было поздно. Слишком, блин, поздно.

У него руки были под столом. Когда он встал, то перевернул этот стол на пол с жутким треском. Мы брызнули в стороны. Зебровски встал перед Джейсоном у дальней стены, я — в углу возле двери.

Дольф крушил мебель — другого слова не подберешь. Стулья полетели в стены, за ними стол. Наконец Дольф выбрал один из стульев, будто тот его больше других достал, и стал колотить им в пол — снова и снова.

Дверь в комнату распахнулась. Полисмены заполнили проем, держа стволы наготове. Наверное, они были готовы увидеть беснующегося вервольфа, и от вида беснующегося Дольфа застыли в дверях. Вервольфа они бы, я думаю, пристрелили с радостью, но вряд ли хотели стрелять в Дольфа. Однако схватиться с ним врукопашную тоже, конечно, добровольцев не было.

Металлический стул сложился пополам, и Дольф рухнул на колени. Комнату заполнило его хриплое дыхание, будто тяжело дышали сами стены.

Я подошла к двери и выгнала всех, говоря что-то вроде: «Все в порядке» или, там, «Все путем, вы только идите отсюда». Я отнюдь не была уверена, что все будет в порядке или путем, но действительно хотела, чтобы они ушли. Не надо им видеть, как их лейтенант теряет над собой контроль. Это пошатнет их веру в него. Мою, черт побери, уже пошатнуло.

Я закрыла за ними дверь и посмотрела на Зебровски, Мы просто таращились друг на друга — никто из нас не знал, что сказать, а тем более — что сделать.

Голос Дольфа прозвучал откуда-то из глубины, будто его пришлось вытаскивать, перебирая руками по веревке, как из колодца.

— Мой сын станет вампиром. — Он смотрел на меня с таким выражением гнева и страдания, что я понятия не имела, что тут сказать или сделать. — Ты довольна?

На его лице высыхали слезы — он рыдал, пока разносил мебель. Но он уже не плакал, когда сказал:

— Моя невестка хочет его обратить, чтобы он всегда был двадцатипятилетним.

И он издал звук, средний между стоном и воплем. Сказать, что мне очень жаль, было бы явно недостаточно. А ничего, что было бы достаточно, я не могла придумать.

— Мне очень жаль, Дольф.

— А чего жалеть? Вампиры тоже люди.

У него снова потекли слезы — безмолвные. Никогда бы не заметить, что он плачет, если не смотреть прямо на него.

— Ну да, я встречаюсь с кровососом, и у некоторых моих друзей нет пульса, но я все равно не одобряю обращения людей.

Он смотрел на меня сквозь захлестывающие гнев и страдание. От них его взгляд стал тверже, и в то же время его легче было вынести.

— Почему? Почему?

Вряд ли он спрашивал моего мнения. Мое мнение о вампирах было такое, каким оно было, — скорее всего это был всеохватный вопрос: почему я? Почему мой сын, моя дочь, моя мать, моя страна, мой дом? Почему я? Почему вселенная несправедлива? Почему не бывает всегда счастливый конец?

На это у меня не было ответа. Видит Бог, как мне хотелось бы его иметь.

Я ответила на очевидное «почему», так как на другие вопросы ответить не могла.

— Я не знаю сама, но меня жуть берет каждый раз, когда я встречаю вампира, кого раньше знала человеком. — Я пожала плечами. — Это как-то нервирует.

Он тяжело, с икотой, всхлипнул.

— Нервирует...

Он то ли всхлипнул, то ли засмеялся, потом закрыл лицо руками и снова зарыдал.

Мы с Зебровски стояли как два истукана. Не знаю, кто из нас ощущал себя более беспомощным. Зебровски стал обходить комнату, ведя с собой Джейсона.

Дольф ощутил это движение и сказал:

— Он никуда не идет.

— Он не имеет к этому отношения, — возразила я.