Иван Грозный - Борис Флоря

Все эти перемещения имели еще один важный объективный результат. Как уже неоднократно говорилось на страницах этой книги, основу вооруженных сил государства составляло дворянское ополчение. Оно формировалось из отдельных отрядов — так называемых «сотен», в которых объединялись дети боярские того или иного уезда. Боеспособность ополчения напрямую была связана со сплоченностью и организованностью входивших в его состав отрядов. В свою очередь, эта сплоченность достигалась благодаря существованию разнообразных связей между детьми боярскими уезда, практике совместной длительной службы. После опричных переселений привычные связи оказались нарушенными. В составе дворянских «сотен» теперь часто служили вместе люди незнакомые и раньше друг с другом никак не связанные. Все это не могло не сказаться отрицательным образом на боеспособности армии. Как представляется, царь и его советники (некоторые из них, как, например, Алексей Данилович Басманов, были опытными военачальниками) не могли не видеть этих отрицательных последствий своих действий. Но для них было более существенно, что уездная дворянская корпорация, утратив свое традиционное единство, становилась неспособной противостоять политике власти и предъявлять ей какие-то требования, как это произошло в 1566 году.

Другой важной чертой опричного режима начиная с 1567 года стало резкое усиление террора.

ЦАРЬ И БОЯРСКИЙ ЗАГОВОР 1567 ГОДА

Террор с самого начала был необходимой частью опричного порядка. Политика, которую проводил Иван IV, оказывалась в резком противоречии с интересами значительной части дворянства, наносила прямой и очевидный ущерб жизни, здоровью, имуществу весьма широкого круга людей. Соответственно, эта политика не могла не наталкиваться на сопротивление, хотя бы и пассивное, и такое сопротивление подавлялось с помощью террора.

Несомненно, царь был глубоко огорчен неповиновением подданных, которые, не удовлетворившись оказанными им милостями, стали добиваться упразднения опричнины. Однако поначалу все ограничилось казнью главных зачинщиков и наказанием костромичей, очевидно, как наиболее активной части недовольных. В 1567 году заботы царя были связаны с созданием укрепленных резиденций, где он мог найти себе надежную защиту против «измены». Вероятно, именно к этому времени превратилась в мощную крепость его любимая резиденция — Александрова слобода, где царь проводил все больше времени. Она постепенно становилась столицей его «удела», здесь были построены «избы» для приказов, управлявших опричными землями и опричным войском.

В январе 1567 года было завершено строительство особого опричного двора в Москве, куда царь и переехал из Кремля. Его подробное описание сохранилось в записках Штадена. Богато украшенный скульптурой — резными изваяниями львов и двуглавых орлов (один из этих орлов — черный, с раскрытыми крыльями — был обращен грудью в сторону земщины) — двор также представлял настоящую крепость, где многочисленная охрана несла стражу днем и ночью. Еще одну укрепленную резиденцию царь стал строить для себя на севере — в опричной Вологде. По-видимому, решение о строительстве здесь каменной крепости было принято царем при посещении им города осенью 1565 года. В феврале 1567 года, как отмечено в официальной летописи, царь снова направился в город «досмотрити градсково основаниа на Вологде и всякого своего царского на Вологде строениа».

Та же летопись отметила, что из Вологды царь «в Кириллов монастырь ездил молитися». В этом не было чего-либо необычного. Установление опричнины не отразилось на отношении царя к пользовавшимся его расположением общежитийным обителям. В своих путешествиях по стране он по-прежнему находил время для посещения монастырей. В Кириллов он ездил молиться и осенью 1565 года. Но на этот раз его визит положил начало особым отношениям царя с одной из самых знаменитых русских обителей. Несколько лет спустя в своем послании кирилловской братии царь вспоминал, как во время посещения монастыря он тайно призвал к себе в одну из келий игумена Кирилла и некоторых из старцев. Им царь «известих желание свое о пострижении». И дело не ограничилось одними словами. 15 мая 1567 года во время пребывания в обители царь дал игумену Кириллу 200 рублей для устройства для него в монастыре особой кельи. Когда келья была построена, царь продолжал о ней заботиться, посылая для ее украшения большие и малые иконы.

Чем был вызвано такое желание? Собирался ли царь действительно отречься от власти, найдя себе приют в далекой северной обители?

Представляется, что подобные настроения царя были вызваны его реакцией на все осложнявшиеся и обострявшиеся отношения с подданными. Не следует думать, что все происходившее в стране не оказывало на него никакого воздействия. Напротив, царь, как человек нервный и впечатлительный, тяжело переживал, что подданные не понимают его намерений, что приходится прибегать к суровым и жестоким мерам, чтобы подавить их своеволие. Когда после своего отречения от царства Иван IV вернулся в Москву, у него, по свидетельству Таубе и Крузе, выпали все волосы на голове — и это косвенное, но убедительное свидетельство пережитого им нервного напряжения, — а с того времени подданные дали царю все основания для новых огорчений.

В этих условиях царь искал успокоения в мечтах о том, что придет время, когда он усмирит «измену» и приведет в порядок государственные дела — и тогда он передаст царство сыновьям, а сам найдет себе успокоение в обители, где сможет погрузиться в идеальный, не знающий конфликтов и смут распорядок монастырской жизни, беседы со старцами о таинствах веры и других возвышенных предметах. Те практические шаги, которые царь предпринимал для достижения желаемой цели, позволяли ему убеждать самого себя, что миг желанного успокоения не так уж и далек.

Эти особенности умонастроения царя позволяют понять, почему он избрал местом будущего пострига Кирилло-Белозерский монастырь. Иван IV, несомненно, ценил преданность и волоколамских старцев, и старцев Чудова монастыря, участвовавших в создании «Степенной книги». Об архимандрите Чудова монастыря Левкии царь и позднее отзывался с большой похвалой, при нем монастырь «сравняся всяким благочинием с великими обители». Однако и волоколамские, и чудовские старцы были участниками политической борьбы, сражавшимися на стороне царя; в их обществе он не мог хотя бы на время отвлечься от конфликтов, терзавших русское общество. Отсюда — предпочтение не вовлеченной в эти конфликты далекой северной обители.

Если царь и тешил себя мечтами о близости своего избавления и успокоения, то события осени 1567 года должны были убедить его в обратном. Именно в это время царю стало известно о заговоре, угрожавшем его жизни.