Отряд отморозков. Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу - Сэм Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь Дибнер был прав. В нарушение женевских конвенций британцы нашпиговали микрофонами весь дом и записывали каждый разговор.
По политическим соображениям команда «Алсоса» смогла появиться в Берлине только в конце июля 1945 г., через целых три месяца после того, как туда вошли советские войска. Чистая и вымуштрованная немецкая столица, какой помнил ее Сэмюэл Гаудсмит до войны, исчезла. Всюду бродили толпы советских солдат, свирепствовали тиф и вши. Еды и одежды не хватало, так что процветал безжалостный черный рынок: повсюду, где появлялись американцы, люди толпились вокруг их джипов, предлагая по 50 рейхсмарок (сегодняшние 70 долларов) за плитку шоколада или 100 – за пачку сигарет. Улицы были забиты взорванными автомобилями, а вместо очередного научного учреждения «Алсос» часто натыкался на табличку с адресом в куче щебня. (В последующие годы многим студентам университетов приходилось в обязательном порядке участвовать в расчистке завалов или заниматься строительными работами.)
Раскапывая одну из таких куч, Гаудсмит обнаружил череп младенца, погребенный в пепле. Он посетил музей искусства Древнего Египта, который когда-то был его любимым местом, и обнаружил, что тот уцелел, хотя тоже пострадал. Старый музейный охранник, не зная, чем заняться, все еще каждый день приходил на работу и грустно стоял на своем посту. Гаудсмит поделился с ним воспоминаниями о местной коллекции, и охранник был так тронут, что предложил Гаудсмиту забрать домой одну из мумий. Это было весьма соблазнительно (ведь Гаудсмит мог отправить в США все, что пожелает, заявив, что ему нужно проверить этот предмет на радиоактивность), но сувенир был слишком громоздким и не поместился бы в его джип; в итоге Гаудсмит взял с собой несколько расписных лоскутов ткани, в которую эта мумия была обернута.
Однажды в первую неделю августа, когда Гаудсмит осматривал развалины основанного Гиммлером «расового института», рядом с ним с визгом затормозил джип, из которого выскочил офицер. «У вас 15 минут, чтобы успеть на самолет», – сказал он Гаудсмиту. Тот спросил, почему такая спешка. Офицер ответил, что искал его по всему Берлину и наконец увидел эмблему с молнией «Алсоса» на его джипе. Ему велено срочно доставить Гаудсмита в аэропорт, откуда тот вылетит во Франкфурт, где его ждет Борис Паш. Объяснить причину офицер не мог.
Усталый и перепачканный Гаудсмит, целый день копавшийся в обломках, попросил сначала заехать за зубной щеткой и пижамой. «Нет времени», – сказал офицер и потащил его в машину. Гаудсмит прибыл на аэродром и обнаружил, что пропеллеры самолета уже вращаются, «прямо как в кино»; они вырулили на взлетно-посадочную полосу, едва он захлопнул за собой дверь. По прибытии во Франкфурт он обнаружил, что его ждет двухнедельный запас свежего белья, – стало ясно, что тут придется торчать какое-то время. Но на вопрос, зачем его вызвали, никто не отвечал. Даже Паш только бормотал извинения. Раздраженный Гаудсмит отправился ужинать со старыми соратниками по «Алсосу», жившими поблизости.
Вечером все объяснилось. После ужина Гаудсмит проводил секретаршу «Aлсоса» в ее отель. В вестибюле сидел сонный сержант и слушал по радио биг-бэнд. Внезапно трансляция прервалась на выпуск новостей: Соединенные Штаты сбросили на японский город Хиросиму новую бомбу невероятной разрушительной силы. Новости привлекли внимание Гаудсмита: слушая, сколько технических подробностей раскрывает диктор, он не верил своим ушам. После многих лет строгой секретности общественность теперь знала о ядерном оружии почти столько же, сколько он сам.
Когда трансляция закончилась, Гаудсмита охватило недоброе предчувствие. Несколько месяцев назад, осознав, насколько сильно отстает немецкий проект бомбы, он сказал одному из заместителей Гровса: «Разве не прекрасно, что у немцев нет атомной бомбы? Теперь нам не придется использовать нашу». Заместитель взглянул на него: «Видишь ли, Сэм, если у нас будет такое оружие, мы его используем». Пророчество сбылось. Атомные бомбы были изобретены из страха, как защита от ядерной угрозы Рейха. Но по мере того как германская угроза отступала, уходила в небытие и оборонительная концепция. Незаметно, но неотвратимо бомба превратилась в нечто другое – в самое неприкрыто наступательное оружие в истории. Мир, осознал Гаудсмит, больше никогда не будет прежним.
В отличие от Гаудсмита, Отто Гана любезно предупредили о Хиросиме заранее. 6 августа перед ужином в Фарм-холле британский офицер отвел химика в сторону и сообщил ему новость. Услышанное ошеломило Гана. Как один из первооткрывателей расщепления ядра, он чувствовал моральную ответственность за весь нанесенный им ущерб, и прежний ужас ожил в его душе. Когда офицер предложил ему джина, чтобы успокоить нервы, он сделал несколько жадных глотков.
Ган передал новость остальным девятерым немецким ученым за ужином около 19:45. Немедленно поднялся шум: никто из них ему не поверил. Если уж Германии не удалось создать ядерную бомбу, то не удалось бы и никакой другой стране. Гейзенберг был особенно непреклонен. Он настаивал, что это пропагандистский трюк. Союзники просто дали название «атомная бомба» какому-то обычному взрывному устройству большой мощности. Кроме того, он уже спрашивал своего друга Сэмюэла Гаудсмита об американской бомбе, и тот бы рассказал, если бы она у них была.
Эти возражения продолжали звучать вплоть до новостной передачи Би-би-си в 21:00, которая всех заставила примолкнуть. Диктор сообщил убедительные технические детали и даже упомянул деление урана. Каждый из физиков, подобно Гану, внезапно почувствовал себя опустошенным. Гаудсмит позднее заметил: «Они впервые осознали, что Германия действительно проиграла войну. До этого они верили, что Германия, по крайней мере, выиграла войну в лабораториях». Теперь эта вера рухнула.
Ученые по-разному переживали горе. Дибнер молчал. Гейзенберг задавался вопросом, почему из всех народов их победили именно американцы. Ган, видимо уже не совсем трезвый, дал волю своему ехидному языку и начал язвить: «Если американцы сделали урановую бомбу, то теперь вы все второй сорт. Бедный старый Гейзенберг!» Вайцзеккер, естественно, ударился в политику. «Если бы американцы и британцы были хорошими империалистами, они бы завтра же напали на Сталина с этой штукой, но они этого не сделают», – заявил он.
Вайцзеккер также попытался сплотить своих товарищей и начал формулировать объяснения, которые позволили бы немецким ученым-ядерщикам сохранить лицо (и этот его шаг до сих пор вызывает крайне ожесточенную реакцию). Он изложил две идеи. Прежде всего они должны винить в своей неудаче нехватку ресурсов и жесткую экономию в Германии во время войны. Ясно, что они могли бы преуспеть, будь у них необходимые сотрудники и материалы. В то же время им следует подчеркивать, что они не хотели создавать ядерную бомбу и из моральных соображений сопротивлялись тому, чтобы вооружить ею Гитлера. Словно пытаясь суммировать все обсуждения того вечера, Вайцзеккер сказал: «Физики принципиально не желали этого делать. Если бы мы все хотели, чтобы Германия выиграла войну, мы бы добились успеха». Ган сразу же возразил («Я в это не верю»), его поддержал еще один ученый. Но надо отдать должное Вайцзеккеру – это была умная стратегия. Она убедила бы союзников в том, что они выступали против Гитлера, поскольку якобы не хотели создавать бомбу; убедила бы соотечественников-немцев, что их позиция не была предательским саботажем в стране, ведущей войну, поскольку создание бомбы было экономически невозможным; и, быть может, самое главное, убедила бы научный мир, что они могли создать бомбу, если бы располагали такими же финансовыми и материальными ресурсами, как американцы.
После того как далеко за полночь дискуссия прервалась, скрытые микрофоны в Фарм-холле зафиксировали некоторые драматичные сцены. Административный руководитель немецкого проекта создания атомной бомбы заперся в своей комнате
