Час Презрения - Анджей Сапковский

Гиселер так и не узнал, почему эльфы осудили Аэниеведдиен на изгнание, за какие провинности послали на смерть — ведь для свободной эльфки одиночество в узкой полосе ничьей земли, отделяющей Свободный Старший Народ от людей, было смертным приговором. Одинокой эльфке предстояло погибнуть. Если она не найдет спутника.

Аэниеведдиен нашла спутника. Ее имя, в вольном переводе означающее «Дитя огня», для Гиселера было слишком трудным и чересчур поэтичным. Он назвал ее Искрой.

Мистле была родом из богатой дворянской семьи из города Турн в Северном Мехте. Отец, вассал Рудигера, присоединился к повстанческой армии, проиграл бой и пропал без вести. Когда население Турна, узнав о приближающейся карательной экспедиции широкоизвестных «миротворцев из Геммеры», бежало из города, семья Мистле последовала за всеми, а сама Мистле затерялась в охваченной паникой толпе. Прекрасно одетая, изящная дворяночка, которую с юных лет носили в лектике, не поспевала за беженцами. После трех суток блуждания в одиночестве она попала в руки следовавших за нильфгаардцами ловчих. Девушки моложе семнадцати были в цене. Нетронутые. Ловчие не тронули Мистле, предварительно проверив, не тронута ли она. После проверки Мистле прорыдала всю ночь.

В долине реки Вельды обоз ловчих был разгромлен и вырезан под корень бандой нильфгаардских мародеров. Прикончили всех ловчих и невольников мужского пола. Пощадили только девушек. Девушки не знали, почему их пощадили. Неведение длилось недолго.

Мистле была единственной, кто выжил. Из рва, в котором она оказалась, ее, голую, покрытую синяками, нечистотами, грязью и засохшей кровью, вытащил Ассе, сын сельского кузнеца, гоняющийся за нильфгаардцами трое суток, озверевший от жажды отомстить за то, что мародеры сделали с его отцом, матерью и сестрами и что ему довелось видеть, укрывшись в конопле.

Однажды все они встретились на празднике Ламмас, Празднике Жатвы, в одной из деревенек в Гесо. Война и нужда в то время еще почти не коснулась земель над Верхней Вельдой — кметы веселыми играми и плясками традиционно отмечали начало Месяца Серпа.

Мистле, Гиселеру, Искре, Реефу, Ассе и Кайлею не пришлось долго искать друг друга. Слишком многое их выделяло в толпе. Слишком много общего было у них за плечами. Объединяла их любовь к крикливой, цветастой, причудливой одежде, краденым безделушкам, роскошным лошадям, мечам, которых они не снимали даже на время пляски. Их выделяли дерзость и кичливость, самоуверенность, задиристость и грубость.

Презрение и пренебрежение.

Они были детьми Часа Презрения. И только презрение чувствовали к остальным. Признавали только силу. Ловкость во владении оружием, которую они быстро приобрели на дорогах. Решимость. Признавали быстрого коня и острый меч.

И друзей. Товарищей. Дружков. Потому что одинокий должен погибнуть — от голода, от меча, от стрелы, от кметской дубины, от веревки и пожара. Одинокий гибнет — зарезанный, забитый, оскверненный, изнасилованный, словно игрушка перебрасываемый из рук в руки.

Они встретились на Празднике Жатвы. Угрюмый, почерневший, тощий Гиселер. Худой, длинноволосый Кайлей со злыми глазами и губами, сложенными в мерзкую ухмылочку. Рееф, все еще говоривший с нильфгаардским акцентом. Высокая, длинноногая Мистле с остриженными, торчащими щеткой соломенными волосами. Глазастая и яркая Искра, гибкая и воздушная в танце, быстрая и убийственная в схватке, с тонкими губами и мелкими эльфьими зубками. Плечистый Ассе со светлым, курчавящимся пушком на подбородке.

Атаманом стал Гиселер. А назвали они себя Крысами. Кто-то когда-то так их нарек. Им это понравилось.

Они грабили и убивали, а их жестокость стала притчей во языцех.

Вначале нильфгаардские префекты недооценивали их. Были уверены, что по примеру других банд они вскоре станут жертвами концентрированных действий разъяренного крестьянства, вырежут и перебьют себя сами, когда страсть к награбленному возьмет верх над бандитской солидарностью. Что касается других банд — префекты были правы, но их ждала осечка, когда речь заходила о Крысах. Потому что Крысы, дети Часа Презрения, презирали добычу. Они нападали, грабили и убивали ради развлечения, а отбитых у войсковых транспортов лошадей, скот, зерно, фураж, соль, деготь и сукно раздавали по деревням. Горстями золота и серебра расплачивались с портными и ремесленниками за то, что любили сверх меры: оружие, броскую одежду и украшения. Одариваемые ими кормили их, поили, принимали и укрывали и, даже истязаемые до крови нильфгаардцами и нисарами, не выдавали Крысиных нор и троп.

Префекты назначали высокие награды — и вначале сыскались было такие, кто польстился на нильфгаардское золото. Но по ночам халупы доносчиков охватывало пламя, а убегающие от пожара умирали от клинков призрачных наездников, кружащих среди дыма. Крысы нападали по-крысиному. Тихо, предательски, жестоко. Крысы обожали убивать.

Префекты ухватились за испытанные в борьбе с другими бандами способы — пытались заслать к Крысам предателей. Не получилось. Крысы не принимали никого. Плотная, сдружившаяся шестерка, порожденная Часом Презрения, не желала чужаков, презирала их.

Так было до того дня, пока не явилась ловкая, как акробатка, пепельноволосая неразговорчивая девочка, о которой Крысы не знали ничего, кроме одного: она была такой же, какими некогда были они, каким был каждый из них. Одинокая и переполненная обидой за все, что отнял у нее Час Презрения.

А в Час Презрения одинокий должен погибнуть.

Гиселер, Кайлей, Рееф, Искра, Мистле, Ассе и Фалька.

Префект из Амарильо невероятно удивился, когда ему донесли, что Крысы разбойничают всемером.

— Семеро? — удивился префект из Амарильо, недоверчиво глядя на солдата. — Говоришь, их было семеро, не шестеро? Ты уверен?

— Чтоб я так жил! — невнятно ответил единственный уцелевший после резни солдат.

Пожелание было вполне уместным — голова и половина лица солдата были перебинтованы грязными, набухшими кровью тряпками. Префект, которому довелось побывать не в одном бою, знал, что солдат получил мечом сверху, самым концом клинка, ударом слева, метким, точным, требующим опыта и скорости, направленным в правое ухо и щеку — в места, не защищенные ни шишаком, ни железным воротником.

— Рассказывай.

— Шли мы берегом Вельды в сторону Турна, — начал солдат. — Конвоировали один из транспортов господина Эвертсена, идущий на юг. На нас налетели у разведенного моста, когда мы через реку переправлялися. Одна телега завязла, тады мы выпрягли коней с другой, чтобы ее вытащить. Часть конвою поехала дале, я приостался с пятерьми и с коморником. И тута нас обскочили. Коморник, прежде чем его забили, успел крикнуть, мол, это Крысы, а потом уж они сели нашим на шею… И вырезали всех до одного. Кады я это увидел…