Чувство времени (СИ) - Евгения Федорова

Надо сказать, что нас кормили хорошо и поили чистой, горячей водой, иногда добавляя в нее мяту и лемонграсс, но в сыром холоде подвала это было как нельзя кстати. Каждый день на полу меняли траву на свежую, а ведро выносили достаточно часто, чтобы мы не мучались запахом собственных испражнений. В какой-то степени это заботливое отношение было насмешкой надо мной и моим лицемерием, попыткой заставить нас поверить, что мы сами виноваты в том, что происходит. Я понимал, что правду можно попробовать вытащить из меня одним махом и, если я не умру, когда он будет отрезать мне нос и уши, или кастрировать, я, наверное, заговорю, не в силах заставить свое сердце замереть. Но Гевор от чего-то медлил.

День ото дня все повторялось, он приходил утром, хмурый, с легким состраданием во взгляде, сопровождаемый двумя неизменными големами, не нуждающимися ни в еде, ни во сне. Он отпирал дверь, и мы шли в ненавистный тупичок, а после кажущегося вечностью часа я сам возвращался обратно, сдержано прощался и, дождавшись щелчка замка, заходил в свою маленькую клетку. К этому времени на полу уже лежали свежие травы, дразня обоняние сильным ароматом сока, и от этого запаха меня мутило еще больше. И я даже не мог смотреть в тот угол, где на небольшом раскладном столике стоял свежий графин с водой или исходил ароматным паром высокий чайник с длинным носиком; лежали фрукты и мясо.

Все это оставалось пустым, как и попытки Марики сделать что-то для меня. Мне кажется, настал момент, когда у нее закончились слезы. Она каждый раз помогала мне лечь и поудобнее устроить замотанную чистой тканью со свежими пятнами крови руку, и неторопливо смачивала мне губы водой, потому что знала, что я не могу пить. Капля за каплей она вливала в меня жизнь, терпеливо ожидая, когда мне станет немного легче. С каждым днем мне становилось все сложнее возвращаться из болезненного забытья, а сон мой стал поверхностным и наполненным бредовыми снами, от которых не оставалось даже обрывков, когда я приходил в себя. Эти сны заставляли меня метаться, и Марика теперь частенько не спала ночами, не давая мне биться в конвульсиях, а сжимая в своих объятьях.

Порою я слышал собственные стоны, сгорая в пламени лихорадки, но проснуться не мог…

— Зачем вы это делаете с ним?! — закричала Марика, и я с трудом разлепил склеенные коркой гноя глаза. — Неужели вы готовы на все, лишь бы вырвать из него то, что всех нас уничтожит?!

— Что ты знаешь об этом, девочка? — мягко спросил Гевор. — Быть может, оно лишь уровняет шансы. Сделает его не властителем мира, а всего лишь еще одним хранителем знания. Почему ты так веришь магам материка, девочка? Веришь, что они никогда не воспользуются этим знанием в собственных целях? Не значит ли, что единолично владея тайной, они имеют над нами бесконечную власть? В этом ты не видишь опасности? Знания одного — это сила, которой сложно что-то противопоставить.

— А если вы не сможете его удержать? Умения в неловких руках несут смерть, даже я это понимаю! Это как ураган, который не слушается твоих слов! — я хотел одернуть Марику, но за время сна губы так слиплись, что я не смог произнести и слова. — Они сдерживают его, они его не выпускают. Демиану нет дела до власти, но ты калечишь именно его! Самого достойного из тех, кого я знаю. Ты не видел, как под его руками затягиваются раны, не видел, как он в одиночку заставляет воду скрепиться коркой льда, чтобы только корабль не утонул! Это зависть движет тобой, но блоха никогда не превратится в бабочку! Ты боишься его, признайся!

— Совершенно верно, девочка, совершенно верно, — печально согласился Гевор, открывая дверь, противно скрипнувшую ржавыми петлями. — Демиан, пора, а то твоя боевая заступница сейчас обвинит меня не только в трусости…

— Я не пущу его! — Марика встала в проеме двери между нами, отважная и глупая в своей уверенности, что может что-то изменить.

Гевор нагнулся, чтобы их лица оказались на одном уровне, и доверительно спросил:

— Он совсем плох, девочка? Не сверкай на меня взглядом, я знаю, что накануне немного перестарался. И за день до этого. Он, знаешь ли, выводит меня из себя своим упорством. Иногда мне кажется, что Демиан сделан из камня, будто он один из моих големов. Не поджимай губы, я знаю, что ему нужен отдых, и сегодня он получит его, не волнуйся. Мы ведь на самом деле с ним так и не поговорили.

Плечи девушки опустились, когда я положил ладонь здоровой руки ей на голову, погладил по грязным, слипшимся от пота волосам.

— Давай-ка я пройду…

Она взглянула на меня так, будто я ударил ее, а Гевор внимательно следил за происходящим, и мне его интерес крайне не понравился. Мое сердце сжалось от предчувствия беды, но что-то изменить было невозможно.

Мы снова прошли до тупика, где, как обычно, тлела жаровня, стояла кружка и кувшин с водой, с краю лежал камень. Я было шагнул в сторону столба солнечного света, но один из големов тут же преградил мне путь.

— Присаживайся, — позвал Гевор.

Я сел, привычно налил себе воды, напился.

— Что изменилось? — прямо спросил я.

— Многое, — Гевор поморщился. — Сними эти тряпки и посмотри на свою руку.

Он постучал ладонью по столу — уже знакомый знак, что мне надо предъявить руку. Теперь все было сложнее, и мне пришлось поддержать левой рукой запястье, чтобы выполнить этот приказ. Это простое, казалось бы, действие, сбило мне дыхание, разметало мысли, и я вздохнул, усмиряя боль. Я был замкнут в себе, но все же мне удавалось разделять чувства, загонять их вглубь и отстранять.

Маг земли глядел на меня с любопытством и не торопил.

Справившись с собой, я выполнил вторую часть сложнейшей задачи и осторожно смотал повязку, теперь уже не бледнея от каждого движения. Впрочем, смотреть на переломанные, будто расплющенные, обожженные пальцы я не желал и, скользнув по ним взглядом, вопросительно уставился на мага земли.

— А теперь еще раз. Внимательнее, — посоветовал Гевор.

Я помедлил и снова посмотрел на руку, на запекшиеся коркой раны там, где палач сдирал кожу, на растертые фаланги… и содрогнулся.

— Ты спросил, что же изменилось, Демиан? Пора. Еще немного, и будет милосерднее отсечь руку в кисти и молиться, чтобы омертвение не затронула предплечье. Поверь, я сделаю это, иначе ты умрешь. Только поэтому. Это будет такая боль, какой ты еще не знал, а потом все начнется с начала.

— И что же мне остается?

— Надежда. Даже сейчас все еще можно обратить. Огонь, воздух, вода и жизнь соберут поврежденные части воедино, чтобы восстановить и напитать их новой силой. Подумай хорошенько, Демиан. Сейчас ты решаешь не только за себя.