Время больших отрицаний - Владимир Савченко

С особенным презрением он отстранялся от ТВ-триллеров со взрывными устройствами, на коих было крупное, демонстрационное, явно для зрителей, «табло времен», отсчитывавшее минуты, секунды и доли их до взрыва. И спасали положительных героев, ловили или убивали отрицательных тютелька в тютельку в последнюю секунду. Нет таких «табло» во взрывных устройствах.

… А вот завела человека обстановка, сделанные им самим выводы — верные! — и поднимается он по этажам руководимого НИИ с ломом в руках, полный решимости. Лицо раскраснелось, дыхание прерывистое, мышцы напряжены — просто лысый Шварцнегер или Сталлоне, а не астрофизик и экс-доцент.

Табло Времен на каждом этаже пикали, отщелкивали сотки. Не триллерное у них было назначение, для удобства работы — и вот, пожалуйста. Отмеряли Шторм-циклы по 5 сотых секунды — последние перед вспышкой.

Вышка ГиМ-3, К200

День текущий ноября 15.3342-й, от начала года

астрофизического 329.3342-й. В Катагани

по-старинке текла 2-я минута 15-я секунда 9-го часа

будет ли за ней 3-я минута, неясно: на уровне К150

пошло 28+50 октября, а от старта Любарского из

Овечьего истекли шестые К-сутки работ с ГиМ-3

подготовки к захвату МВ-астероидов. Даже от посадки

Любарского на вертодром, от начала его подъема

здесь минули семь часов

Миша Панкратов раздал Климову, НетСурьезу и Терещенко принесенные бутерброды. Открыли большой термос с кофе, разливают по стаканчикам.

Бутерброды эти для всей честной компании Аля приготовила уже в «верхней квартире».

У каждого свои дела, свои события. У нее их наверху оказалось немало.

Ну, во-первых, кот Мурчик. Он действительно отощал, запаршивел, даже малость одичал. Мишке было явно не до него. Пришлось кормить, мыть в ванной при участии Димки, Сашки и Игорька. А поскольку их ликующего визга и стремления подружиться Мурчик активно пугался, то получились и царапины, и замазывание их зеленкой, и неизбежное хныканье с переходом в плач. Пришлось пристыдить, напомнить, что они мужчины.

Во-вторых, уборка. В «люксе» был тихий ужас с разбросанной одеждой, немытой посудой и засохшими объедками. Два часа — и надо будет еще помыть пол.

В-третьих, осложнились снова отношения близнецов с котом, в результате чего Димку пришлось поставить в угол, а Сашка сам стал в другой из солидарности. Так у них было заведено с одного года, никто их этому не учил. Димка был старший и ведущий, соответственно и проказил больше; сейчас он из угла обличал семейные порядки, при которых ребенок не имеет права взять кота за хвост:

— Я только взял и почти не тянул!.. Если бы Мурчику было неприятно, он сам смог бы за себя постоять! Он умеет царапаться — и еще как! Вот и вот… А раз он меня снова не поцарапал, ему не было ни больно, ни неприятно. Он тебя не просил за него заступаться, даже не мяукал. А ты!..

Логика была безукоризненна, почти как у адвоката в суде. Речь тоже — с правильным выговором звука «р» и всех прочих. (Аля и Миша никогда не сюсюкали с малышами и не позволяли этого другим.)

Аля смотрела, прислонясь к двери. «Неужто им по два годика, не больше ли? Я в два года так не могла…»

Наиболее осознал несправедливость содеянного над ним сам Димыч. Дальнейшие эмоции уже не вмещались в слова, и в «А ты!..» звук «ы» сам по себе растянулся в «ы-ы-ыыыы!..» и затем перешел в «э-э-эээ!..» К нему присоединил свое такое же мнение и Сашич из другого угла.

Годовалый шатен Игрек Люсьенович участия в распре не принимал. Зубки у него уже прорезались, но личность еще нет; права не качал. Сейчас он поочередно смотрел на всех Панкратовых блестящими глазами и сосал палец.

(— Люсь, а от кого он? — допытывалась Аля у его матери.

— Ко мне все трое наведывались, я никому не отказывала, — лихо созналась та. — Когда еще так подфартит: одна на всю «открытку» целый год.

— И Дусику Климову?

— А что, он еще вполне. Он мне стихи читал, про звезды рассказывал… А Игорек, наверно, все-таки от Васеньки. От Шпортька. С ним было лучше всего. Недаром его Нюська теперь на меня волчицей смотрит…)

Ну, далее было умывание, обед — в компании с привыкшим уже к ним Мурчиком (но без папы, заработавшимся наверху… так и дети от него отвыкнут). Мертвый час, приготовление бутербродов и большого термоса с кофе. Выход со всеми троими на крышу — пообщаться.

Конечно, все им были рады: и Димычу, и Сашичу, и Люсьенычу. Скоро должна была появиться и его мама для участия в пусковом опыте. Даже Буров, появившись из люка, задержался около близнецов; он их особенно любил.

Вскоре лифт доставил ГенБио с верным ассистентом Витюшей Статуей командора. Иорданцев частенько сюда наведывался, особенно после разрушения Аскании; не скрывал нетерпения: ну, черти, скоро вы что-то смикитите с Материком-то?.. Сейчас они оба нацелились подняться прямо на вышку. Но Виктор Федорович подошел поприветствовать академика.

День текущий 15.33425 ноя ИЛИ

16 ноября 8 ч 01 мин 19 сек

на крыше 16+50 ноя 3 ч 12 мин

N = N0+702145580-й Шторм-цикл над нею

(здесь он длится 6–7 секунд)

Мир внизу болотен: сумрачен, беспомощен и темен

«Чудище обло, озорно и лайяй.» (Из Радищева)

Сигнал-запрет от Петренко между тем на площадку пришел. У видеоинвертера оказался Миша, принял он. Он вызвал у Панкратова недоумение. Белый широкий ствол Ловушки ГиМ-3 отнивелирован строго по вертикали, прицелен в центр накаляющегося в МВ очередного Шторма.

— Кого еще ждем? — спросил НетСурьез, откусывая и жуя. — Настройка держится. Буров здесь. Пора начинать.

— Да Бармалеич что-то бузит. Чего-то он невразумительное передал, чтоб без него не включали… Надо повременить, неудобно, директор же.

… и дождались.

16 ноября 8 ч 01 мин 22 сек 12 соток Земли

на крыше 16+50 ноя 3 ч 18 мин

Варфоломей Дормидонтович, одинокая мошка со вселенскими мыслями и увесистым ломом, выскочил из люка на площадку на крыше, как черт из табакерки. Промчал мимо дружелюбно шагнувшего навстречу с протянутой рукой Бурова: «О, Варфоломей Дормидонтович! А что случи..?» — ринулся к вышке. Люлька была поднята, загремел ногами по железным ступеням.

На пределе сил он поднялся на площадку ГиМ — там были трое: Миша и Климов у перил, запивали бутерброды кофе из стканчиков, Терещенко склонился над клавишами скошенного куба пульта, что-то выверял — метнулся к нацеленному в МВ белому стволу и что есть силы шарахнул по нему ломом. Гул пошел, как из пустой бочки — и перешел в неутихающую реверберацию. Ствол двуступенчатого ЛОМДа сместился. Это у Любарского было четко продумано: прежде всего сбить прицел, тогда НПВ-луч отклонится, не пойдет в МВ, ничего не захватит.

— Растакую мать!.. — только и успел произнести Климов.

Пси-заряд у директора был еще не весь. Он повернулся с поднятым ломом к пульту — и гахнул им во всю мощь прямо перед лицом ошеломленного бригадира по индикаторной панели, по рукоятям точной настройки, по табло времен, по каре клавиш… Тоже гул, звон, что-то лопнуло, заискрило, погасло, загорелось, дало дым и запах.