Атомка - Франк Тилье

Белланже вспомнил о татуировках на телах детей и прервал рассказ биолога:

— Погоди. Говоришь, этих гидр сделали радиоактивными? А зачем?

— Думаю, это станет понятно, когда ты узнаешь обо всем остальном. Значит, дальше. Сегодня днем пришли результаты анализа кусочков, найденных в морозильнике. Конечно, сочельник не лучший момент говорить об этом, но…

— Мало ли что не лучший, надо — значит надо. Продолжай.

— В каждом маленьком пакетике содержится образец какой-либо части человеческого тела, какой-нибудь ткани. Какой хочешь: кусочек сердца, печени, почки, мозга, костей разного типа… есть фрагменты желез, семенников, кожи… Комплект дает почти полное представление о нашем организме.

Белланже поерзал в кресле, провел рукой по лбу:

— Образцы брали у живых людей?

— Да, у живых или, может быть, только что умерших: ни малейших следов разложения, скорее, наоборот. Кстати, эти частички были не просто заморожены, а быстро заморожены.

— Какая разница?

— А вот какая: в этом случае температура снижается куда быстрее, чем при обычной заморозке, и скорее достигает нужного уровня — примерно от минус сорока до минус шестидесяти градусов. Быстрое замораживание применяется в промышленности, потому что благодаря ему продукция дольше и лучше сохраняется.

Усталый донельзя Белланже потер виски. Вот бы сейчас лечь, но куда там…

— Так Шеффер-то зачем использовал быструю заморозку?

— Начинать надо с другого вопроса: зачем ему понадобилось замораживать разные части человеческого тела? С какой целью? Ты, как и я, знаешь, что человек в основном состоит из воды. Обычно за то время, пока тело переходит от температуры окружающей среды к быстрой заморозке, везде в организме образуются кристаллики льда. Их меньше, чем при обычном, классическом замораживании, но все же концентрация вполне внушительна. А тут… образцы совершенно гладкие, будто их воском покрыли. Я рассматривал их в лупу: ни на поверхности, ни внутри ткани — ни единого кристаллика!

— Но разве можно избежать образования льда? Как?

— Опять-таки в нормальных условиях — никак. В организмах некоторых антарктических рыб естественным образом вырабатываются определенные белки-«антифризы», которые не дают крови застыть, поэтому они спокойненько живут себе при низких температурах. Но там-то речь всего лишь о минус двух-четырех по Цельсию, а в нашем случае потребовалась бы мгновенная заморозка, какой просто не бывает.

— Ты сказал «в нормальных условиях»…

— Ну да, в нормальных. А теперь… ты прочно сидишь?.. Тогда слушай: я обнаружил, что во всех этих образцах человеческой ткани тоже содержится цезий-137. При пересчете на килограмм веса получается где-то в районе тысячи трехсот беккерелей.

Белланже вздохнул:

— Опять эти тысяча триста… У детей, которых привозит во Францию ассоциация, примерно столько же. И у нашего парнишки из кретейской больницы было тысяча четыреста на кило.

— Любопытное совпадение, верно? Ну и насколько я смог разобраться, именно эти самые беккерели, попав в клетки, мешают находящейся в ней воде замерзать при резком снижении температуры, понимаешь? Они словно бы разбивают лед. Да! Надо еще знать, что цезий-137 испускает бета– и гамма-излучение, а эти бета– и гамма-частицы обладают очень сильной энергией, они способны пронизывать весь организм и выходить наружу. В общем, радиоизотопы — идеальное средство для того, чтобы разрушать кристаллы, и к тому же радиоактивное излучение не зависит от температуры окружающей среды, то есть процесс идет постоянно, даже при самых низких температурах. — Ланглуа откашлялся и чихнул. — Прости, представляешь, подцепил какую-то чертову простуду… И еще. Ты помни: все, что я тебе говорю, пока только гипотеза, сам я сроду ни о чем подобном не слыхал, и, насколько мне известно, исследованием связи между быстрой заморозкой и радиоактивностью никто в научном мире не занимается.

— А зачем их разрушать-то, эти кристаллы? В чем смысл?

— Смысл? Что происходит с камнем, если во все его трещинки попадает вода, а потом он замерзает?

— Камень раскалывается.

— Вот-вот, и раскалывается как раз из-за этих кристаллов. Значит, помешай мы им образоваться, камень не раскололся бы, так? Ну и если приложить это к процессам в человеческом теле…

— …можно не дать полопаться замороженным клеткам.

Белланже замолчал, чувствуя, что взволнован куда больше, чем несколько минут назад. Пришедшая ему в голову чудовищная мысль постепенно обретала форму.

Мысль, с которой он никак не мог смириться.

Нечто непостижимое.

Биолог помешал ему размышлять дальше:

— Поняв это и подумав, что Шеффер, похоже, сделал выдающееся открытие, я отправился к Фабрису Люнару, нашему химику, специализирующемуся на органических реакциях, и спросил его мнения на этот счет. Подоспел вовремя: Фабрис как раз перед тем нашел очень интересную информацию об Аррениусе, ученом с фотографии — той, где Эйнштейн и Мария Кюри.

Белланже полез в лежавшую перед ним на столе папку с делом и вытащил снимок, на котором трое выдающихся ученых сидели за большим столом. Эйнштейн, Мария Кюри, Аррениус… Провел пальцем по их лицам — ученые хмуро смотрели в объектив.

А Микаэль между тем продолжал:

— Так вот, значит, Люнар откопал научную документацию, имеющую отношение к открытиям Аррениуса, сделанным в то время, когда этот шведский физикохимик бурил в Исландии скважины и брал пробы льда. Судя по тому, что Фабрис прочитал, ученый нашел тогда вблизи одного из вулканов вмерзшую в лед гидру, причем образец с гидрой был взят с глубины, где возраст льда составлял больше восьмисот лет. Аррениус исследовал лед, обнаружил в его составе сернистый водород и частицы радиоактивной вулканической породы, но… но на этом остановился.

— Как это «остановился»?

— Странно, конечно, но после этого не нашлось ни единого документа, ни единого результата — будто Аррениус перестал что бы то ни было записывать.

— Записей не нашлось, потому что он продолжал их в той таинственной тетрадке…

— Да, скорее всего, так. Должно быть, он сделал выдающееся открытие. Выдающееся и основополагающее. И кажется, я теперь знаю, в чем оно состоит, Никола.

Белланже еще больше сосредоточился:

— Заинтриговал…

— Мне сразу пришли на ум крошечные гидры из аквариумов в подвале Шеффера. Потому я в его подвал и пошел — хотелось кое-что проверить самому. Я взял по три облученных гидры из каждого аквариума, положил их в полиэтиленовые пакетики, засунул в морозилку, надписав на каждом пакетике уровень зараженности, подождал часок, вынул пакетики и оставил размораживаться. Правда, ускорил процесс, пользуясь обычным феном, которым сушат волосы.

Белланже встал, повернулся к окну, постоял там, вцепившись руками в батарею и глядя на ночные огни. Он всегда любил рождественские праздники, особенно если шел снег. Улицы выглядели такими прекрасными, люди — такими счастливыми, такими нарядными… Смотришь — и забываешь о рутине. О преступлениях, о тьме, которая им сопутствует…

Он тяжело вздохнул, ему было сейчас так плохо.

Потому что он вроде бы понял.

И то, что дальше сказал Микаэль, подтвердило его догадку.

— Сколь бы невероятно это ни показалось, гидры, у которых был самый высокий уровень радиоактивности, вскоре начали шевелиться, Никола! Они были… они остались живы, но, пока эти гидры находились в морозилке, время для них остановилось! Вот они сейчас передо мной — в своем аквариуме: живехонькие и в отличной, как говорится, форме. Думаю, именно это Аррениус случайно и открыл, думаю, та пролежавшая восемьсот лет во льду гидра, которую он отогрел, ожила. Наверное, он написал об этом в вашей таинственной рукописи, оставил там протоколы своих экспериментов, свои выводы. И гидра, должно быть, так и осталась навсегда символом или… и подопытным животным для тех, кому попала в руки рукопись, в память об открытии Аррениуса. В память о животинке, которая не просто интересовала ученого, а, можно сказать, завораживала. Слушай, ты отдаешь себе отчет в том, что означает это открытие?

Молодой руководитель группы немножко постоял, глядя в пространство, потом, все так же молча, подошел к вешалке, достал из кармана куртки сигарету.

— Спасибо, Микаэль. Пока! Счастливого тебе Рождества!

— Но…

Но Белланже уже отключился.

Он так и не прикурил, так и не сдвинулся с места.

Позже он попробовал связаться с Шарко, и у него ничего не получилось — только и смог, что оставить на автоответчике комиссара сообщение с просьбой позвонить как можно скорее. Домой он не пойдет — надо свести воедино все разветвления дела, которое они расследуют. У него, как и у других — у сотрудников Интерпола и служб внутренней безопасности посольств, — не будет праздника. Не до сочельника, не до Рождества им сегодня.

Капитан полиции сел в кресло поглубже, обхватил голову руками.