Скоморошины - Сборник Сборник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если труп утонувшего чрез несколько времени будет вытащен посинелым, раздутым и вообще безобразным, крестьяне говорят, что это водяной подменил крещеного человека безобразным «обменом», а тело взял к себе, и всякий пренебрегает трупом утонувшего, а жалеет того человека, который, по их понятию, остался у водяного.
Рассказывают анекдот об одной утонувшей девушке; она, в продолжение нескольких лет, жила с водяным. Однажды, в ясный, летний день, подплыв к берегу, она услышала колокольный звон, свет солнца, зелень берегов, цвет неба; все это живо пробудило в ней воспоминание о том времени, когда и она могла свободно топтать эту зелень лугов, без боязни войти в Божью церковь. Грустная, поплыла она в чертоги водяного и плачет, и проситися из воды посмотреть, как живут люди. Водяной отказал, утешил ее и – все забыто.
Снова, в солнечный день, подплыла она к берегу: тот же церковный звон, то же солнце сверкает в листьях березняка, тот же стоголосный гул насекомых. Опять, рыдающая, приплыла она к водяному и снова отказ с крепким наказом не подплывать к берегу.
В третий раз подплыв к берегу, она не утерпела; выскочила на берег, и, опознав разные места, пустилась к отцу. Дома ее не признавали и дичились: «побеги от нас, мы тебя не знаем: дочь наша давно утонула».
Вечером одного дня возвращалась она от священника по берегу в деревню; выпрянувший из воды водяной схватил ее и через два дня мужики стояли около безобразного трупа, выкинутого волнами на берег, и разговаривали про чудесное возвращение и про скорую смерть утонувшей, а река шумела и волновалась в берегах: это водяной тосковал и плакал о невозвратной потере своей подруги.
В Петровском Правлении есть деревня; крестьяне зовут ее Монастырем; выстроена она на берегу озера, имеющего в окружности версты две. Рассказывают, что давно тому мужики этой деревни, неводя рыбу, вытащили из озера сетьми ребенка; ребенок резвился играл, когда опускали его в воду и плакал, томился, если вносили его в избу. Мужик-рыболов, поймавший ребенка, сказал ему однажды: «слушай, мальчик, больше тебя томить я не буду, пущу к отцу в озеро, только услужи и ты мне: я по вечеру расставлю сети, нагони, дружок, в них побольше рыбы». Ребенок, сидевший на шестке, задрожал и глазки его засверкали.
Мужик расставил крепкие сети на озере, посадил ребенка в ушат и вынесши на берег, бросил в воду.
Поутру приходит мужик осматривать сеть: полна рыбы! Мужичок обогатился рыбною ловлей.
Водяной, так же как и леший, гневается на того, кто ночью свистом побеспокоит его сон; если свистящий плывет в лодке, он опрокидывает лодку и увлекает пловца на дно; если он идет по берегу, водяной хватает его с берега. Здешний крестьянин боится купаться после заката солнца: «какое теперь купанье, теперь водяной зажил», самым опасным временем для купанья здешние мужики считают неделю пред праздником Илии пророка: рассказывают, что в это время водяной ищет себе жертв и разве отчаяннейший мужик решится купаться на ильинской неделе.
Некоторые из мужиков, проснувшись ночью от жажды, не позволят себе до вставальной поры утолить ее. Начало этого предубеждения следующее: мужик думает, что если он, ночью, выпьет ковш воды, то должен будет поплатиться за это здоровьем; он не потому опасается ночью пить воду, что она в состоянии испортить его медный желудок, нет, он этого не думает; настоящая причина страха его – какая-то темная, самому ему непонятная дума об этой воде… «Как я стану пить воду ночью, может, с этим питьем прильнет ко мне красная (водяная)! «Вот, по их верованию, корень водяной болезни. Смотря на одержимого водяною, мужичок самоуверенно говорит: „верно испил ночью, не благословясь, мудро пособлять“. Покачает головой и пойдет.
Кстати о болезнях: знаете ли вы, что такое болезни во сне у человека и скота? Здешние мужики говорят, что всякий человек бывает одержим во сне различными болезнями: водяные, горячки лихорадки и все эти легкие болести необходимо должен претерпеть всякий из людей, как наказание Божие, за грехи наши. Но Бог, по милосердию своему, посылает эти болезни человеку во время сна и если кто-нибудь претерпевая во сне недуг, будет разбужен прежде окончания его, тогда разбуженный делается болен тою болезнью, которая посетила его во сне и которая необходимо кончилась бы, если б больной проснулся сам. Веря этому, крестьяне боятся будить на заре собратов своих; если же какая-нибудь необходимость заставит непременно разбудить спящего, тогда они с величайшею осторожностью начинают его беспокоить, как будто тем самым желают ускорить действие воображаемой болезни и привести ее к благополучному концу.
Водяной, по рассказам мужиков, иногда любит пошутить.
Мужики деревни Заватья рассказывают, как они ежедневно, в продолжение двух недель, были свидетелями игры водяного. Смотрят на реку: тихо; вдруг вода заклубится, запенится и из нее выскочит что-то такое, чего нельзя назвать ни человеком, ни рыбой, чудо скроется и опять все тихо, а в полверсте от того места клубится и пенится вода и выскакивает опять то же чудо. Мужики хотели поймать в сети эту чудную рыбу, но какой-то бывалый старик, бывший свидетелем этого, отговорил их пускаться на такое смелое дело.
Два мужика лучат рыбу. Один, стоящий в носу с острогою, снял шапку, перекрестился набожно и махнул товарищу рукою грести от этого места прочь. Когда они отплыли с полверсты от места, носовой, обращаясь к гребцу, спросил:
– Видел?
– Нет. А что?
– Да разве не видел человека: лежит на дне, и руки распустил; не мертвое тело – шевелится! Кому быть, опричь водяного!
Пришли мужички в деревню: «видели водяного, в озере нечисто» и рассказам нет конца.
Дня через два, некоторые из рыболовов посмелее, отправились досматривать чудо. Носовой, увидя что-то, действительно похожее на человека, лежащее на глубине двух сажен, сильно тял острогою. На остроге необычайная тяжесть, вынули, смотрят; огромная щука[254] держит в зубах лебедя. Плывшего лебедя она схватила зубами и, после упорной с обеих сторон борьбы, обессилевшая, она, наконец, упала на дно; а распущенные крылья лебедя в легко волнующейся воде, при свете огня, показались мужикам за движущиеся руки человека. Вот и все!
<…>
Гуменники живут в гумнах, банники в банях. О них так редко говорят мужики и все, что говорят они, так противоречит одно другому, что и писать об этом, по-моему, не должно бы. Про гуменника говорят, что он мужику, дружному с ним, заправляет, Бог весть откуда, хлеб, так что мужик в течение зимы и весны, не прибегая к купле, сам еще продает лишний хлеб на базарах; говорят, что он в своем владении, в гумне, не любит ночлежников и ни один благоразумный мужик не согласится один ночевать в овине, боясь быть задавленным. Покорное слово, как мы видели из рассказа про мужика, скрывшегося от еретика в овине, приятно и любо ему.
Про банника говорят, что он не любит того, кто позднее двенадцати часов ночи моется в бане; если этот моющийся один в бане, то банник убивает его камнем; в противном случае он выжидает случая, когда тот один будет мыться после двенадцати часов. Вообще, нужно заметить, что здешние крестьяне весьма боятся слишком поздно оставаться наедине в банях. Иногда банник любит подшутить над женщинами: ужасное храпенье, вой за каменкой, или хохот и свист внезапно выгоняют их с воплем и визгом из бани, в одежде прародителей до грехопадения.
Материалы по этнографии русского населения Архангельской губернии.[255] П. С. Ефименко
<…>
Народ сильно уверен в существовании духов в человеческом образе.
По понятиям жителей здешних, черт является и исчезает невидимо.
От верования в чертей – жители имеют ужасную боязнь, не только от призраков, но и от рассказов.