Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы испугались? – спросил он.
Ингрид не могла признаваться при таком стечении народа в своём страхе, но и врать не хотела, а потому уклончиво произнесла:
– Я не могла кричать, у меня перехватило в животе, под грудной клеткой, а ещё сильно свело ноги от… И сейчас болит нога. А потом я услышала звон колокола, это звонил Керуб Монотон, и появились вы… Это было прекра-а-а-асно.
На последней фразе Ингрид растянулась в дурацкой улыбке. Рядом с Георгом Меркурием появился енот. Он запрыгнул ему на колени с хозяйским видом.
– Я только не поняла: как вы так быстро меня нашли? Нападение длилось всего-то, наверное, минуту-две… Хотя и они мне показались вечностью.
– В такие моменты время уловить очень сложно, теряется его ощущение. На самом деле мы искали вас минут пять. Вас спас Стрижик, фамильяр моего брата, – ответил Георг Меркурий.
– Спасибо ему. А как разведотряд оказался здесь?
– О, мы уже давно отслеживали последнее логово, – ответил Керуб, – следили по карте, получали сводки с маяков, прочёсывали все нечистые места. Ко Дворцу вышли в самый последний момент, как только убедились, что остальные возможные места чисты. Сегодня совпали время и место… Жаль, конечно, что до игры не успели, так бы никто не пострадал.
Ингрид, оглядев комнату, чуть шёпотом спросила у опекуна:
– А не слишком ли много ушей?
– Нет, чем больше свидетелей сейчас, тем меньше подробностей, которые потом припишут.
К Ингрид подошёл Дзоолог.
– Давайте вашу ногу, – сказал он, держа примочку.
Хельга всё это время расшнуровывала подол лыжной формы, который на женских костюмах плотно обматывали по берцу. Голень отекла и сделать это было не так-то просто.
– А-а-а-ай. – Ингрид согнулась на диване от боли, когда Хельга взялась за ушибленное место.
– Ушиб сильный, судя по всему, задета даже кость, – сказал Симеон Эскулюс.
– Да, тут написано «несите живокост», – как бы с намёком сказала Хельга.
– В общем, я не поняла, хорошо или плохо всё было… Но вы были очень красивыми… – сказала Ингрид куда-то в сторону. Мыслями она унеслась далеко на землю, где оставался тот единственный, ради кого она перемещалась в школу. Прямо сейчас ей захотелось, чтобы Антон Павлович появился здесь и увидел её.
С улицы раздался глухой звук сигнального рожка, и все, кто был в комнатах, поторопились – кто к окнам, кто на улицу.
– Ура, победили! Финальная мишень поражена! – раздались крики от окон. Оставшиеся в домике ликеисты и академисты кинулись к выходу.
– Ингрид, мы вернёмся за вами, а сейчас надо приветствовать победителей, – сказал Георг Меркурий и вместе с Ханной Литерой тоже удалился.
В домике остались Ингрид, девочка из класса Сольвей и ученик дома Стратигов – те, кто получил травмы и не мог легко и быстро ходить. И то академиста задержал Дзоолог, чтоб он не завалился где-то по пути.
Тишина повисла надолго, но зато пришёл Нафан. Он не хотел сидеть в толпе и зашёл к Ингрид рассказать новости и погреться у печи.
– Биатлон в этот раз выиграли, и наша команда была признана одной из лучших! Хотя Артемида и не поразила мишень, но попала в финальный этап! – сказал Нафан. – Даже не смотря на то, что ты сошла с дистанции, команду Арти особенно отметили. Как твоя нога?
– Болит, к сожалению. Вставать на неё не могу, вся отекла, – посетовала она в ответ.
Нога была синеватая, глянцевая, налитая, на ней чётко был виден след от шнуровки. После победы к ней зашли все участники команды и группа моральной поддержки – почти весь класс и некоторые другие.
Ингрид перенесли в лазарет, вернули лук, лыжи отдали Сольвей; разведотряд остался во Дворце до утра. Эдвард с восхищением смотрел на воинов отряда, поскольку своими глазами видел их работу в действии, и заваливал Керуба Монотона вопросами.
Несмотря на всё, Ингрид ощутила радость победы, которую в этот раз одержал весь Дворец.
21. Мозаика
После биатлона прошло почти три недели. Ингрид поправилась, уже ходила на занятия, хотя её отстранили от всех физических нагрузок. Нога быстро восстанавливалась, поскольку Хельга взялась лечить Ингрид со всей серьёзностью. Ещё, как ни странно, очень хорошо действовал свитер из шерсти горного барана, который ей подарили на ярмарке на Рождество. Девочка в нём спала и чувствовала, как становилась здоровей и энергичней. Дружба между ребятами только укрепилась, когда страх смерти холодно пронёсся над их головами; Ингрид видела по глазам её одноклассников, что была им дорога. Это вселило уверенность, и придирки Ураноса Пифагора уже перестали столь болезненно восприниматься.
Второе полугодие началось очень славно: впервые за долгое время Ингрид ощущала себя во Дворце на своём месте, а вот возвращения на землю стали даваться ещё тяжелее, чем раньше. Во-первых, в тот день, когда Ингрид наткнулась на Чумного Доктора в ущелье, её копия упала в школе на лестнице и сильно подвернула ту же левую ногу, а потому она одинаково хромала что в Междумирье, что на земле. Во-вторых, Ингрид на земле это не сошло просто так, теперь её обзывали Хромоножкой и не упускали случая задеть. Она по-прежнему старалась перемещаться на уроки химии, что стало сложнее, ведь там-то расписание изменилось, а в Ликее – нет. Ингрид решилась на отчаянный шаг и отправилась к опекуну.
Георг Меркурий был несколько удивлён просьбе выделить ей «часы земли» в другое время. Сначала он попросил объяснить, зачем ей это надо, но Ингрид в ответ молчала. Он внимательно посмотрел на неё, тогда она обречённо опустила лицо и уставилась в пол.
– Ингрид, на земле есть кто-то, кого вы можете видеть только в это время? – спросил он.
Она в ответ горько кивнула. От страха, что ей не разрешат, на глаза навернулись слёзы отчаяния.
– Тогда понятно. В какое время вам нужно быть свободной?
Ингрид подняла голову и судорожно написала на листке несколько букв и цифр, обозначавших дни недели и время.
– Я постараюсь что-нибудь придумать для вас, – задумчиво вздохнул Георг Меркурий.
Как назло, по новому расписанию химия на земле выпадала на урок геометрии в Ликее, а прогуливать его было никак нельзя, Ингрид пришлось перевести на другой день, чтобы она ходила на геометрию с другим классом, вместо урока истории, а историю она готовила самостоятельно по тетрадям и книгам.
Что касается встреч с Антоном Павловичем на уроках химии, то и они приносили не утешение, а только расстройство. Попав однажды в нишу клоуна всего класса, Ингрид уже не могла выйти оттуда на свободу. Ей припоминали при любом удобном случае и живую материю, и философский камень, и эфирное единение элементов, и память связей… Даже называли её теперь «Философская КамнИна». Ингрид беззащитно терпела и это, уставясь на брелок «мирный атом», который начинал её уже не на шутку раздражать.
Ради семьи и мамы Ингрид, конечно, тоже появлялась на земле. В один из таких вечеров, когда она, закончив все дела в Междумирье, перешла на землю, они с мамой пили чай на кухне под какую-то передачу по телевизору. Ящик вещал о засилье странных сект, адепты которых обрабатывают людей-недотёп, переписывают на себя их имущество, жильё, и оставляют пострадавших ни с чем.
Мама Ингрид возмущалась, громко и возбуждённо говорила, поддакивая диктору:
– Ингрид, ты же понимаешь, что нельзя верить никому! – яростно сверкала глазами мама. – Они тебе наплетут, что ты самая хорошая и красивая, а здесь тебя, видите ли, никто не любит, и потом ты очнёшься где-нибудь на аллее в парке. И не будешь помнить, как туда попала!
Девочке стоило большого труда не поперхнуться чаем.
– К тебе что, уже подходили на улице? – мама прищурила глаза так, будто пыталась заглянуть глубоко внутрь самой черепной коробки дочери.
– Нет, – ошарашено ответила Ингрид.
– Не ври мне, – настаивала мама.
Почему-то мама произносила эту фразу всегда, независимо от того, говорила ли ей дочь правду или литературно обогащала свой рассказ эпитетами. Впрочем, Ингрид не имела склонности к вранью – если только к бурным фантазиям и приукрашиванию, и эта фраза всегда
