Не будем проклинать изгнанье (Пути и судьбы русской эмиграции) - Вячеслав Костиков

Материальное положение института, и без того не блестящее, еще более осложнилось с 1931 года. Жалованье профессорам пришлось сократить. Фактически в последние годы существования института они работали безвозмездно. Студенты института вынуждены были давать платные концерты духовной музыки, которые, к счастью, пользовались успехом не только во Франции, но и в соседних странах.

Хотелось бы сказать несколько слов о русских церковных хорах в эмиграции. Они играли в культурной да и бытовой жизни значительную роль. После первого бурного десятилетия эмигрантского существования "средний" эмигрант утратил к политике всякий интерес. Политические собрания, на которые в начале 20-х годов ходили сотни и тысячи людей, к началу 30-х заметно потускнели. Бывали случаи, когда они едва могли собрать несколько десятков человек. Политическая жизнь "русского" Парижа свертывалась и по мере старения эмиграции: старшее поколение уже не имело прежнего темперамента; что касается молодежи, то она была весьма деполитизирована.

В этой обстановке хоры несли важную миссию общения и объединения. Хор не только был певческим собранием, но и представлял собой как бы маленький интимный клуб. Хоры существовали почти при всех мало-мальски крупных профессиональных и земляческих объединениях: имелись солдатские хоры, хор при морском собрании, заслуженной славой пользовался хор донских казаков, хороший хор был у русских студентов. Чаще всего это были хоровые любительские кружки, не выступавшие на профессиональной сцене. Но хоры были неизменными участниками всех праздников, благотворительных концертов, вечеров отдыха. Развитию хорового движения среди русских эмигрантов способствовали не только древняя песенная традиция, давняя культура хорового пения в России, но и тот факт, что в эмиграции оказался целый ряд замечательных русских хоровых дирижеров. Русское хоровое пение было одним из важных средств сохранения национальной самобытности и культуры в эмиграции.

Среди хоровых дирижеров за рубежом оказались Ф. И. Потаржинский, Д. И. Аристов, П. Ф. Волошин. Они сумели передать свое мастерство и идущему вслед за ними поколению дирижеров и любителей хорового пения. Немалую роль хоры сыграли и в распространении русской культуры в Западной Европе. Русское хоровое пение пользовалось большой популярностью у западноевропейской публики, и многие хоры совершали успешные концертные поездки как по Франции, так и за границу. Выступления хоров сопровождались лекциями и докладами о русской культуре. Заслуженной славой пользовался хор при кафедральном соборе Александра Невского. До 1925 года им руководил Василий Федорович Кибальчич. Его преемником стал Николай Петрович Афонский. Об уровне хора свидетельствует тот факт, что вместе с ним выступал ряд известных в эмиграции русских певцов: А. Мозжухин, Д. Смирнов, Н. Кайданов, Г. Дубровский и др. С хором под управлением Н. Афонского напел две пластинки Ф. И. Шаляпин. Выросшие в хоре при кафедральном соборе талантливые регенты в последующие годы создавали собственные хоры и успешно гастролировали в европейских странах и в США.

...Эмиграция старела. Все больше становилось немощных старушек и стариков, за которыми некому было ухаживать. Ведь многие эмигранты за границей оказались в отрыве от семей, от родственников. Уезжали ненадолго, а оказалось - на всю оставшуюся жизнь. Церковь взяла на себя главные заботы по уходу за больными и немощными. Я уже упоминал о том, что монахини и "сестры" при русских храмах и подворьях ездили по больницам, богадельням, создавали при церквах небольшие приюты. Но по мере старения эмиграции этих крохотных богаделен стало не хватать. Нужен был основательный, большой старческий дом.

Такой дом, получивший со временем название "Русского дома", и был создан по инициативе княгини Веры Кирилловны Мещерской. Как это нередко бывает при благом замысле, делу помог и счастливый случай. Некоторое время назад княгиня В. Мещерская держала в Париже пансион для богатых американок. Такого рода пансионов в предвоенные годы в Париже возникло немало. Создавали их бывшие фрейлины императорского двора, воспитанницы Смольного института, просто русские дворянки, знавшие ритуалы и стиль светской жизни. Пансионы пользовались успехом у молодых богатых американок, приезжавших в Европу. Внешний лоск и светские манеры стали входить в моду в быстро богатевшей Америке.

Одна из таких американских девиц Доротея Педжет и оказалась в пансионе княгини Мещерской. Она была искренней, эмоциональной, отзывчивой девушкой. За время обучения успела полюбить и русскую культуру, и своих наставниц Веру Мещерскую и ее сестру Елену Кирилловну Орлову. Однако время "выпуска" неумолимо приближалось. Девушке хотелось чем-то отблагодарить своих воспитательниц. Незадолго перед отъездом богатой воспитанницы и возникла мысль попытаться при ее содействии помочь русским нуждающимся старикам. Доротея Педжет снеслась с родителями, и те одобрили благотворительную идею.

На деньги семьи Педжет под Парижем, километрах в тридцати от города, в местечке Сент-Женевьев-де-Буа, и была куплена старинная усадьба, принадлежавшая некогда одному из наполеоновских маршалов, - большой участок земли с парком и садом, красивый особняк с флигелями и службами. В первые годы жизнь в доме для престарелых шла "на широкую ногу". Благодаря щедрости семьи Педжет русские старики жили здесь на полном пансионе. Дом был обставлен хорошей мебелью, была прекрасная кухня. Доротея Педжет, наезжая время от времени в Париж, неизменно навещала русских стариков, делала богатые дары.

Даже и сейчас, хотя с тех пор прошло более 50 лет, в доме сохраняется достойная обстановка: прекрасный рояль в гостиной, мягкая мебель, накрываемая по давней традиции полотняными чехлами, картины. В неприкосновенности осталась и маленькая уютная часовенка, организованная при "Русском доме". Поскольку первыми пансионерами дома были состарившиеся представители аристократии, в доме имеется несколько ценных, уникальных икон. Сейчас пансионеров в доме совсем немного, а некогда их бывало до 250 и более человек.

Первым директором "Русского дома" стал генерал Вильчковский, врачом Е. Н. Бакунина, жена известного русского хирурга Бакунина, имевшего в Москве лечебницу. В ней провел последние дни своей жизни и там скончался патриарх Тихон. Сейчас в "Русском доме" (в последний раз мне довелось побывать там летом 1987 г.) осталось всего несколько русских стариков, и после их смерти дом, вероятнее всего, будет закрыт. Будущее его неизвестно. А ведь в доме немало предметов русской старины, хорошая библиотека, он хранит память о нескольких поколениях русской эмиграции.

Правда, сколько-нибудь выдающиеся с точки зрения русской культуры личности здесь не жили. До последних лет "Русский дом" сохранял налет русской обветшалой аристократичности. Жизнь этой привилегированной богадельни текла как бы в стороне от основного русла эмиграции. В своих воспоминаниях митрополит Евлогий пишет, что первый настоятель часовенки при "Русском доме" - протоиерей Дмитрий Троицкий так и не смог ужиться с пансионерами из-за вечных споров относительно родовитости. Митрополит приводит характерный спор русских старушек из знати, выбиравших место на кладбище поближе к церкви.

- Мой муж был губернатором...

- А у меня - генерал-губернатором...

- А мой муж был... - начала третья старушка и замялась. - Кто же был мой? Ах, запамятовала...

- Да вы же незамужняя! - воскликнули ее спутницы.

- Да ведь и в самом деле...

По мере того как обитатели "Русского дома" постепенно умирали, русских могил на местном кладбище становилось все больше и больше. К началу войны их здесь насчитывалось уже 400. Местечко Сент-Женевьев-де-Буа становилось все более известным в русской эмиграции, а кладбище - как бы пантеоном русского рассеяния. Многие из умиравших просили захоронить их именно здесь, среди других русских могил. Было немало случаев, когда прах для окончательного захоронения привозили из Америки, куда многие эмигранты перебрались после войны.

Поначалу кладбище имело весьма унылый вид. На старой фотографии в моем архиве за кладбищенской оградой проглядывает лишь несколько тощих березок. Теперь же здесь целая березовая и еловая роща. И в летний жаркий день дышится здесь совсем как в русском подмосковном лесу. Бродить тут можно часами от одной могилы к другой: ведь каждая из них - страница жизни русской эмиграции. Перечислить всех похороненных здесь русских знаменитостей писателей, художников, деятелей науки, ученых - просто невозможно. По сути дела, вся русская эмиграция покоится здесь. И бродя среди этих русских могил, с грустью думаешь о тех невосполнимых утратах, которые понесла русская культура.

Русские захоронения есть и на других парижских кладбищах: почти на каждом из них сыщутся две-три могилы с русскими крестами. Но большая часть эмиграции нашла свой вечный покой здесь, в Сент-Женевьев-де-Буа. По мере того как кладбище разрасталось, все нужнее становилась кладбищенская церковь. Во Франции этот обычай не принят, и, вероятно, поэтому русским долго не удавалось получить согласие местных властей. В конце концов удалось прикупить небольшой участок земли возле кладбища, и церковь строилась как бы вне его. Но со временем могилы подступили совсем близко к стенам храма. Тем не менее формальность соблюдена, и церковь от кладбища отделяет невысокая ограда, увитая плющом.