Пряди о Боре Законнике - Александр Меньшов

— Пираты?

— Да, этакие разбойники, нападающие на торговые суда… Да и не только на них, но и на небольшие поселения… Я полагаю, что на «Филине» как раз были такие люди. Это изгои, идущие наперекор существующей власти… нынешним устоям. Они не брезгуют ничем… Что им Лига? Что Империя? Кто больше платит, с тем и водятся.

— Капитана «Филина» звали Брячеславом Яроцким, — сообщил я.

— Яроцкий… Яроцкий… Очевидно, из благородных зуреньцев.

— Ого! У вас, Эйвинд, обширные познания.

Гибберлинг вновь улыбнулся.

— Учителя были хорошие, — парировал он, подмигивая.

— Мне думается, что филинцы не только возили дикарям табак, но и занимались работорговлей.

— Да?.. Хотя, это вполне возможно. Что ургам или арвам стоит отдать кого-то из своих в обмен на товар? Одним голодным ртом меньше… Н-да! История занятная… Есть над чем поразмыслить.

Наступило молчание. Каждый из нас обдумывал услышанное, делал выводы.

Мне лично вдруг стало несколько обидно по поводу того, что касалось «сверра».

Это несправедливо… Почему надо моим именем прозывать каких-то уродов? Тем самым подменяя значение этого слова.

А с другой стороны: кто я сам, как не убийца? А? Не хочется верить в это, Бор? Знаю, что не хочется… На душе приятней, когда все принимают жертву Сверра, принимая её за подвиг.

Жаль, что события тех дней истёрлись со временем из памяти, как надписи на стенах джунских построек. Всё кажется полузабытым сном… Что же меня заставило тогда поступить именно так?

А если всё произошло случайно? Или, как говорят в такие моменты гибберлинги: «Так переплелись Нити Судеб».

Проснулась ли совесть… или чувство долга… мести за павших товарищей… А? Что же повлияло на Сверра… на меня?

Вся эта крутосваренная «каша» из эмоций, случайностей и прочего, сделала своё дело, а простой люд подхватил сию историю, как упавший на землю стяг: одиночка, отразивший нападение на свой родной аллод ценой жизни. И понеслось… и осталось в истории моё имя, как символ яростного стремления к свободе.

А что в Империи? Думаю, они принимают меня совсем за другого… Для них «сверр» — фанатик, не останавливающийся ни перед чем. Которому просто наплевать на свою жизнь… И ни на что иное, кроме как беспощадного уничтожения, он просто не способен. Этакий злобный человечек, которым пугают обывателей, мол, у них, в Лиге, там каждый второй такой.

А сейчас уже и у нас так начинают думать. «Сверр» — безжалостный убийца… Тьфу, противно!

Пиво в кружке кончилось. Я привстал, снова зачерпнул его из открытой бочки и опустился на место. Эйвинд сделал тоже самое.

В лагере бодрствовали только мы, да ещё стража.

— В сущности, мы все весьма наивны, — негромко заговорил Папан, — если полагаем, что сможем сами… да ещё самостоятельно управлять своей судьбой!

Мы встретились с гибберлингом глазами. Он не отвёл взгляда, как остальные.

Судя по всему, из него сейчас рвались наружу те страсти, что бушуют внутри… в душе. Он не мог остановить этот процесс. Да и не хотел. Желание выговориться, «освободиться» от накипевшего, было неудержимым.

— Только сила имеет вес в этом мире, — уверенным тоном заявил гибберлинг. — И она не у одиночек! Это, как мощный поток — сотни струй, текущих в одном порыве, в одном направлении… Ручейки впадают в речушки, те вливаются в общее русло… и потом всё дальше… и дальше… Так было всегда, так всегда будет.

— Но есть же тот, кто направляет все эти ручейки да речушки, все эти ваши струи, потоки? Есть? — и, не дождавшись ответа, я добавил: — Должен быть!

— А если нет? — сухо спросил Эйвинд.

— Тогда это никакая ни сила, а лишь случайность. Ваши потоки могут мешать один другому. Первому хочется течь на север. Второму на юг. Происходят водовороты и…

— Ха-ха-ха! Вы, Бор, всё же наивны. Северный поток, южный… Мы часть общей реки. И хоть это весьма тяжело понять… весьма… Однако когда придёт время — настанет прозрение.

— Прозрение? — хмель в голове развязал мой язык, хотя на каком-то другом уровне разум оставался трезвым и рассудительным. — Я уже давно прозрел. Мне в жизни приходилось столько видеть, что теперь… теперь… теперь я знаю…

— Ничего вы не знаете, господин Бор! Ничего-то вы не поняли! Белое потому называют белым, что так решило большинство. А на самом деле…

— На самом деле оно чёрное? — усмехнулся я недоверчиво. — Вы это хотели сказать?

— В этом мире только сила определяет «цвет». У кого её больше, тот и даёт название… Мы с вами говорили о подлости. Так?

— Говорили.

— А почему она существует в этом мире? Я скажу: потому что никто… повторю: никто… не верит в то, что её можно одолеть. Легче примириться… согласиться на её существование… Но не бороться. Да и зачем? Легче ответить тем же — подлостью… Ведь как при этом думают: «Им, значит, можно, а мне отчего воспрещается?»

— К чему эти громкие слова?

— К чему? — Эйвинд оставил в сторону кружку. — Я говорю о Лиге. А ещё о месте в ней для нас… гибберлингов…

— Месте? — переспросил я. — А что с ним не так?

Папан сразу не ответил. Он сделал большой глоток из своей кружки, потом долго потирал бороду и, наконец, собрался духом:

— Мне порой кажется, что Лига… это какое-то ярмо, которое навесили нам… Хотя, может, мы сами его себе навесили.

Ярмо? — вслух я не высказал своего удивления. И тем более недовольства. Но после этих слов Папана-старшего, мне вдруг снова вспомнился Невзор с «Филина». Ему Лига тоже казалась ярмом. Этот здоровяк считал, что людям навязывают некие условия сосуществования с иными расами, типа, гибберлингов. И при этом место человека в них сводится к самой низшей ступени.

Кто из этих двух прав? Эйвинд или Невзор?

Судя по всему, Папан уже несколько охмелел. Его речь стала слишком уж фривольной.

Гибберлинг отставил кружку в сторону, и неожиданно стал что-то декламировать. Я не сразу понял происходящего. Но, кажется, Папан вещал на эльфийском языке.

Остановившись, Эйвинд хитровато улыбнулся, мол, не ожидал от меня такого!

— Это из древней эльфийской поэмы «О скитаниях Уара Багряноносного».

— Кого?

— Святого Великомученика Уара, — пояснил Эйвинд. — Великого Мага Сарнаута… Поистине великого! Недаром его символом является солнце. И ещё золото…

После упоминания о золоте, я невольно скривился.

— Может, поведаете, что вы сейчас продекламировали?

Эйвинд вновь потёр бороду, а потом, согласно кивнув головой, произнёс несколько нескладно (видно, пытался художественно перевести текст):

О тех, чьей крови бурный нравКипит, клокочет, пламенея;О тех, кто ветром встречным пьянПоют в веках, не смеяНазвать трусливым их устав.И тайною в душе своей имеяЖелание свободы дар постичь, но страховЧерных рой лишь кружится сильнее.Они родят чудовищ…

Папан вздохнул и смущённо улыбнулся. Думаю, он чуть испугался, что так разоткровенничался.