Посланец небес - Михаил Ахманов

– Это случилось давно, – сказал Тревельян, – так давно, что имена ваших обидчиков если где и найдешь, так в самых дальних сундуках Архивов. Почему бы теперь вам не вернуться в обитаемые земли? Думаю, Сирам-Харт, правитель этой страны, одарил бы вас угодьями, и развели бы вы стада быков вместо этих тощих аншей.

– Может, и одарил бы, но жили бы мы под властью его людей, платили бы ему налоги, а наши юноши служили в войске или ломали камень, как я когда-то. А мы такого не хотим! Здесь мы свободны, и хоть скуден наш край, но нет над нами господина. Не мы платим, а платят нам, платят, потому что боятся!

– Нет, вождь, не боятся. Если Сирам-Харт пожелает, его солдаты разыщут вас в горах и перебьют всех до последнего младенца. Но он, вероятно, не жесток и помнит о вине своих предков. Ну и к тому же… – привычным жестом Тревельян коснулся бакенбард, – к тому же для воинов вы что-то вроде развлечения. Вы будто древний памятник, какие я видел в Мад Брунере, – стоят, никому не мешают, и даже полезны как свидетельство почтенной старины.

Лакасса тоскливо вздохнул.

– Жестокие слова, рапсод, но я не обижаюсь, я знаю, что это правда. Нам нужна свежая кровь, нужны женщины, но отыскать их трудно – не всякая пойдет в горы за своим избранником и согласится жить в пещере, рожать детей на каменном полу… Сам я в молодости искал жену четыре года… Жизнь здесь тяжела! Здесь не растет ничего, кроме кустов с жесткой корой, и даже лошадей мы забиваем на мясо, их нечем тут кормить. Забили бы и твоего коня, если бы ты не пришел за ним… – Вождь мрачно уставился на пламя догоравшего костра. – Но куда нам деваться, куда бежать? Говорят, что мир велик, но он принадлежит не моему народу. Все земли на востоке и западе под чьей-либо властью, и людям, привыкшим к воле, там места нет.

Ищи недовольных! – услышал Тревельян голос Хьюго Тасмана, да так отчетливо, что едва не вздрогнул. Вот и недовольные, подумал он, целое племя, что хочет убраться из Империи. Только живет оно в самой середине континента, и до любого из двух океанов отсюда десять тысяч километров. Но если бы они преодолели этот путь, что дальше? Эти люди не видели ни моря, ни кораблей, ни лодок, ни парусов и весел; как переправить их на новый материк? И как сделать это быстро и тайно, чтобы никто не помешал, не сжег корабли и не отправил горное племя в каменоломни? Об этом стоило поразмыслить, а сейчас Тревельян сказал:

– Кроме запада и востока, есть еще Дальний Север и Дальний Юг. Что ты знаешь о них, Лакасса?

– Я не такой невежественный дикарь, как можно подумать, да и другие наши старейшины бывали в Онинда-Ро и даже в Пейтахе. На севере – непроходимые болота с гнилой водой, а на юге – степи и леса, где обитают люди с бледной кожей и без волос. Места там много, но эти безволосые когда-нибудь отыщут нас и уничтожат. Да и как туда добраться? Между нами и югом – горы, Семь Провинций и море Треш… Слишком дальний путь и слишком опасные земли! Разве не так, Тен-Урхи?

– Так, – согласился Тревельян. – И все же ты ошибаешься, Лакасса. Ошибаешься!

– В чем же, рапсод?

– Ты сказал, что мир велик, и это верно. Но ты не представляешь, как он огромен!

Он разровнял остывший пепел и начал чертить карту.

Глава 16

ТИЛИМ

Вставало и садилось солнце, подмигивала изумрудным глазом Ближняя звезда, дул ветер, то прохладный, то жаркий, гнал по небу облака и тучи, падали теплые недолгие дожди, и дорога вновь струилась под копытами Даута, временами прямая, как древко копья, или петляющая среди горных отрогов, переброшенная по мостам над реками, прячущаяся в ущельях и тоннелях, протянувшаяся серой каменной лентой от города к городу, где она неизменно распадалась на озера площадей, протоки улиц и паутину переулков. Из Онинда-Ро Тревельян перебрался в местность, называемую Пятиречьем – здесь по великой западной равнине текли пять крупных медленных рек, сливавшихся на протяжении тысячи километров в одну гигантскую, что несла свои воды через Верхний и Средний Понс к Запроливью и Мерцающему морю. Но в Понс он не свернул, а направился на юго-запад в небольшую страну Шии, граничившую на юге с Тилимом и Сотарой. От Пятиречья и Сотары ее отделяли отроги Кольцевого хребта, ставшие для Шии божьим благословением; в доимперскую немирную эпоху горы хранили от вражеских нашествий, так что Шии не сделалась провинцией Сотары и не попала в клыки владык Пятиречья, жадных до чужих земель. Теперь эти беды и страхи остались в далеком прошлом; Империя, гарант стабильности и нерушимости границ, поддерживала здесь такие же порядки, как в Этланде, Хай-Та, Пибале и других восточных странах. Посты, сигнальные вышки и воинские лагеря встречались с прежней регулярностью, а между ними стояли пилоны, и каждое второе изречение напоминало о казнях, которые ждут нарушителей мира.

С Тилимом, лежавшим между Сотарой и прибрежным Шо-Ингом, Шии традиционно связывали добрососедские отношения. Дело не в том, что тилимцы отличались меньшей воинственностью, чем сотарцы, – как раз наоборот, в древности они точили клинки и секиры по любому поводу, и без повода тоже. Но рубеж с Тилимом не имел естественных препятствий вроде гор и рек, так что жители Шии поступили мудро, выбрав себе повелителем принца из младшей ветви тилимского правящего дома. Его потомки, став королями, помнили о беззащитном рубеже и мощи Тилима, превосходившего Шии величиной раз в десять, и брали в супруги только тилимских принцесс, дабы укрепить трон и династию выгодными родственными связями. Теперь это тоже стало частью прошлого, так как в Тилиме, Шии и большинстве западных стран, быть может, повсюду, кроме Шо-Инга, правили короли-полукровки, метисы, происходившие от древних законных владык и самых знатных нобилей Семи Провинций. Их женщины были по-прежнему красивы, а что до мужчин, носивших иногда местные тилимские, иногда имперские имена, то бакенбарды росли у всех, хотя уже не темной масти, а светлые или рыжие.

Но Тилим отличался не только красотою женщин и храбростью мужчин. Пользуясь земными аналогиями, эксперты ФРИК обычно сравнивали его с Францией в последние десятилетия перед Столетней войной, когда держава Людовика Святого и Филиппа Красивого была на пике своего могущества. Что до Тилима, то он давно уже не воевал, но оставался самой богатой, самой просвещенной и самой притягательной из западных держав. Этому способствовали и плодородие его земель, и роскошь древних городов, и пышные, изысканные празднества, и процветающие искусства, но более всего – центральное расположение среди западных стран и проходившие через Тилим торговые пути. Купцы и богатые горожане были здесь в таком же почете, как местная аристократия, и браки между этими сословиями не являлись редкостью. Если же говорить о самом примечательном в Тилиме, то славился он вином, которое конкурировало с торвальским, ювелирными и стеклянными изделиями, тканями, гобеленами и коврами, картинами, что рисовались на пергаменте особой выделки, а также мастерством своих танцовщиц. Это был отдельный класс, такой же, как гейши Японии и куртизанки Рима, женщины свободные, искусные в любви, прошедшие долгое обучение и нередко весьма богатые. Они не только украшали жизнь мужчин в самом Тилиме, но и являлись важным предметом экспорта.