Аденауэр. Отец новой Германии - Чарльз Уильямс

Вместе с тем чем дальше, тем сильнее у Аденауэра росло разочарование американскими проконсулами. «Малые дети в том, что касается науки управления» — так отозвался он о них в разговоре со швейцарским консулом Вейсом — «дядей Тони», как его звали в семье. Все распоряжения американских администраторов касательно расчистки улиц, снабжения населения продуктами или восстановления транспортной системы казались ему абсурдными, не учитывающими «немецкий менталитет». «Малые дети» — это была самая безобидная характеристика; он говорил об американцах еще и как о «плохо воспитанных», «распущенных» детях. Когда они ушли из города, передав его под управление англичанам (это произошло 21 июня 1945 года), Аденауэр нисколько об этом не сожалел.

Его, однако, ждало новое разочарование. Он рассчитывал, что его отношения с британскими оккупантами будут развиваться по тому же сценарию, как и после Первой мировой войны, но не учел, что ситуация 1945 года коренным образом отличалась от той, которая была в 1918-м. Тогда англичане вошли в город, который практически не был затронут военными действиями, в котором сохранилась вся административная инфраструктура. Тогда они могли позволить себе особенно не вмешиваться в сферу компетенции бургомистра, и тот, по сути, не испытывал особых ограничений со стороны оккупационных властей. Ныне все было по-иному: Кёльн представлял собой груду развалин, в котором число жителей уменьшилось с семиста девяноста тысяч в канун войны до тридцати тысяч, причем и эта горстка уцелевших горожан вынуждена была ютиться но подвалам; старая нацистская администрация рухнула, а новую еще только предстояло создать; в мировом общественном мнении преобладало чувство ненависти и отвращения к немцам как таковым вне зависимости от их личной ответственности за нацистские зверства. На внеслужебные отношения с немцами был наложен строжайший запрет, предусматривалось проведение в жизнь программ «денацификации» и «перевоспитания». Позицию британского военного истеблишмента исчерпывающе выразила фраза из относящегося к ноябрю 1945 года меморандума бригадного генерала Джона Барраклоу: «Для военной администрации любой немец — персона нон грата».

На все это накладывались и чисто технические трудности. Не было телефонов, бумаги — и прежде всего не было подходящих людей, которых можно было бы использовать в органах немецкого самоуправления. Почти все, кто занимал соответствующие должности на протяжении последних двенадцати лет, были нацистами и подлежали увольнению. Проблемы были даже с подысканием помещения для бургомистра: для работы ему и его немногочисленному аппарату нашли здание, в котором раньше располагалась страховая компания, а для жилья им с Гусей предоставили две комнаты в госпитале Гогенлинд. Для человека, приближавшегося к восьмому десятку, это был не самый удобный вариант. Более того, все, что он делал или собирался сделать, подлежало строжайшему контролю со стороны оккупационных властей. Хозяевами в городе были именно они, а вовсе не бургомистр. Неудивительно, что Аденауэр стал быстро терять интерес к городским делам.

Мысли его все больше начали обращаться к проблемам политического будущего Германии, и все больше он концентрировался на попытках сыграть, как и раньше, на противоречиях между победителями. Он знал, что, когда в феврале 1945 года на Ялтинской конференции было решено предоставить зону оккупации Франции, то для нее выкроили несколько кусков из американской и английской зон. Знал он и то, что французы, в частности генерал де Голль, крайне недовольны незначительностью предоставленной им территории и хотят ее расширить: в ходе состоявшейся в июле 1945 года беседы между швейцарским консулом Вейсом и французским генералом Бийоттом последний недвусмысленно высказался за включение Аахена и Кёльна во французскую зону, и «дядя Тони» тут же сообщил об этом своему другу Аденауэру.

Тот воспринял это известие как сигнал к активным действиям. В период между августом и октябрем 1945 года Аденауэр имел по меньшей мере шесть тайных встреч с французскими эмиссарами — обычно в присутствии Вейса. Первая состоялась в Бад-Годесберге, ее участники (среди них была и супруга Аденауэра, Гусей) якобы просто откликнулись на приглашение швейцарского консула вместе поужинать. После этого место встреч было перенесено на территорию французской зоны. Во время одной из них, состоявшейся 1 сентября, Аденауэр, согласно донесению французского капитана Гуссо, позволил себе ряд уничижительных высказываний по адресу английских администраторов: они-де по уровню образования и общей компетентности сильно уступают своим предшественникам времен первой оккупации, так что, если можно было бы создать на территории Германии ряд небольших государств и включить в одно из таких государств Рейнланд, Рур и часть Вестфалии, то он, Аденауэр, был бы за то, чтобы это новое государство находилось под протекторатом Франции. Ясно, кого он имел в виду в качестве главы этого предполагаемого государства — разумеется, себя собственной персоной.

Вейс оформил эти идеи в виде специального меморандума, который он 22 сентября направил в Берн (текст этого меморандума скорее всего был написан самим Аденауэром). Там содержались следующие знаменательные строки: «После создания Рейнского государства из оставшихся частей (Германии) можно было бы организовать еще два государства… Каждое из трех государств должно было бы проводить свою собственную внешнюю политику и иметь свои собственные представительства за рубежом».

Как и можно было предположить, в политическом департаменте швейцарского МИДа пришли в ужас от подозрительной активности простого консульского чиновника, вознамерившегося втянуть нейтральную Швейцарию в дела великих держав. Из Берна Вейс получил строгое внушение, в котором, в частности, говорилось: «Мы не одобряем вашу инициативу в данном вопросе и предлагаем незамедлительно прекратить всякие попытки активного воздействия на позиции обеих сторон и всякие посреднические усилия в плане выработки ими согласованных (сепаратистских) вариантов».

Вейс явно превысил свои полномочия, за что и получил выговор. Но еще более опасную, даже бесшабашно-азартную игру вел в данном случае Аденауэр. Если бы англичанам стало известно об этих интригах, это означало бы конец его политической карьеры в британской зоне: никто не потерпел бы на ответственном посту бургомистра крупнейшего города человека, поддерживающего тайные и несанкционированные контакты с представителями другой оккупирующей державы. Эти контакты сами по себе свидетельствовали о явном ухудшении отношений между Аденауэром и британскими властями. Одна из конфликтных ситуаций была вызвана его отказом выполнить приказ о вырубке деревьев в кёльнском «зеленом поясе». Правда, согласно версии бывшего сотрудника английской администрации в Германии, лорда Аннана, которую тот изложил в интервью автору этой книги 6 октября 1998 года (незадолго до своей кончины), оппозицию бургомистра вызвало не само решение о заготовке древесины за счет внутригородских ресурсов, а запланированное применение этой древесины в качестве топлива; Аденауэр считал, что было бы более продуктивно использовать ее в качестве крепежа на шахтах региона. Трудно сказать, так ли это было на самом деле, во всяком случае, данный конфликт был далеко не единственным; британские власти были крайне недовольны медленными темпами расчисток развалин и почти полным отсутствием каких-либо мер по расселению возвращавшихся в город беженцев.