Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

В моем кабинете — целая коллекция ножей. Иногда деловые партнеры радуют таким недорогим, но приятным подарком. Ножей, правда, могло бы быть больше, если бы не Рябов. Тот почему-то считает своим долгом пополнять свой и без того богатый арсенал за счет моего увлечения.

Этот кабинет, как и многое другое, достался мне в наследство от тестя, Леонарда Павловича Вышегородского, царствие ему небесное, а главное — вечный покой. И Велигуров мне тоже достался в наследство от него. Против этого я ничего не имею. Но главное наследство моего драгоценного тестя, конечно же, не миллиарды, не бесценная информация, не замечательные произведения искусства, которые могут украсить любой музей мира. И даже не этот дом, который теперь моя крепость. Главное его наследство — моя замечательная жена Сабина и чудесный сын Гарик, вызывающий вместе с любовными отцовскими чувствами такие же прекрасные ощущения, как при зубной боли.

С Сабиной все проще. Против нее я нашел неожиданное, но отлично действующее лекарство, причем совершенно случайно. Как-то она чересчур липла ко мне, а я до того строил из себя замученного тяжелой работой, что чуть сам в это не поверил. И вдруг неожиданно для самого себя гаркнул: «Разведусь!» После этого слова на Сабину напал нервный тик, она вообще чуть в обморок не грохнулась. И стала вести себя ниже травы, тише воды — вот что значит найти ласковое слово для супруги. С тех пор я изредка пользуюсь этим словом.

А с Гариком — все сложнее. С ним не разведешься. Ладненько, на тебе, дорогой сынок, кучу кассет, английский язык, поиграй в шахматы, три раза в неделю — каратэ. Мало каратэ, так еще и плавание добавим, так, чтобы ты еле до кровати доползал, и пусть кто-то скажет, что папочка о тебе не заботится. Я б еще его верховой ездой занял, но Сабина воет, что ребенок и так не высыпается.

Сабиночка моя бесценная теперь не только массажистке свой зад подставляет, но и по врачам бегает, как заводная. Они ж по моей просьбе столько болезней при ней нашли, что она давно сама себя убедила: на кладбище ей до сих пор ставят прогулы только потому, что она постоянно общается с этими Гиппократами и жрет импортные лекарства килограммами. Дорогие лекарства, но для жены родной, а тем более дочки Леонарда, мне ничего не жаль.

Когда Сабина попыталась закатить мне истерику насчет того, что Марина везде за мной хвостом вьется, так ее сразу этим самым «разведусь» успокоил. Честно говоря, был бы жив ее папаша бесценный, он бы мне так «развелся», что я костей бы не собрал. Вышегородский был единственным человеком, которого я опасался по-настоящему, но с его смертью жизнь все расставила по своим местам. Рябов, правда, шутя намекал, что я намешал какой-то микстуры в настой бузины, которую Вышегородский глотал с утра до вечера, хотя понимал — смерть Леонарда не просто развязала мне руки, но и добавила проблем. В том числе и тех, которые предстоит сейчас решать. И одна из них — Велигуров.

4

На небе уже высыпало столько звезд, что мой персональный астроном вряд ли пересчитает все, даже если вооружится мощным калькулятором. Может потому с наступлением сумерек звездочет оставлял свое рабочее место, понимая всю бессмысленность этого занятия.

Так что астроном давным-давно отдыхал, но я такой роскоши себе позволить не мог. Тем более, что у меня в гостях находился известный публицист, независимый журналист, заместитель председателя регионального правления общества «Факел» Игорь Владимирович Бойко. Общество «Факел» уже пару лет кропотливо занимается реабилитацией жертв необоснованных репрессий. Можно подумать, что в мире существовало когда-то государство, репрессии которого против собственных граждан были в конце концов кем-то признаны обоснованными.

Сегодня, конечно, все газеты у нас независимые, и журналисты тоже под стать им, но Бойко обрел эту самую свободу и независимость еще задолго до того, как печатные органы нашей родной партии стали пугать своих подписчиков со стажем словом «гласность».

В свое время Игоря выперли из газеты за то, что он решил поддержать идею развития кролиководства для выполнения Продовольственной программы. Однако, после того, как Бойко подписал материал с интригующим названием «Кожний хати — вуха волохати», КГБ сделало обиженный вид вместе с такой подачей, что Бойко вылетел из редакции со скоростью мяча, пущенного Марадоной в «девятку», и долетел аж до Южноморска, где тоже никак не мог найти работу по специальности. С тех пор Игорь возглавляет пресс-группу, экспедиции которой носят поисковый и очень полезный лично для меня характер. Шедеврами, что раздобыла пресс-группа за годы ее существования, при большом желании можно было бы полностью обновить экспозицию южноморского музея Западного и Восточного искусства. Хотя пока такого большого желания у меня почему-то не возникло.

Как и не возникло опасений встретиться с Игорем в собственном доме. Потому что этот самый замечательный Петр Петрович осчастливил меня беседой после командировки Игоря в Москву. Как один из руководителей правления регионального общества «Факел» Бойко занимался восстановлением исторической справедливости, попутно выполняя мое поручение конфиденциального порядка, но, конечно же, не в ущерб своей общественной деятельности. Я почему-то явственно себе представил, как после титанических трудов компании Бойко скелеты необоснованно репрессированных с облегчением издают вздохи: «Историческая справедливость восстановлена, грохнули нас не по делу. Слава Богу, как нам полегчало».

— Какие новости о героическом прошлом нашей великой родины? — устало спросил я, взбадриваясь не помню какой уже по счету чашкой кофе.

— Тебя, наверное, интересует только один из героев бурных лет создания самого справедливого общества в мире? — усмехнулся, принимая мое ерничество, Игорь. — Товарищ Велигуров старался изо всех сил в деле построения коммунизма не только для советского народа, но и по всей планете.

— Слушай, Игорек, очень давно не выходило книг в популярной серии «Жизнь замечательных людей», как ты считаешь?

Я не мог удержаться, чтобы дополнительно не завести Бойко. В свое время наши органы испортили его блестящую карьеру, так что это мое поручение Игорь выполнял с особым удовольствием. И завелся он, конечно, с полуоборота.

— Очень замечательный человек, — зло бросил в мою сторону Игорь, словно я был родственником Велигурова. — Мне пока удалось раздобыть документы по его послевоенной деятельности. Чтобы подтвердить документально твои сведения, видимо, придется подключать сибирское отделение…

— Мне все равно, сибирское или женевское, главное — найди свидетелей. Нужны не только письменные доказательства, но и видеоматериалы. Я готов финансировать даже съемку документального фильма, поговори со своими людьми. Они, наверняка, этих самых спонсоров разве что в подворотнях не ищут…

— Это будет дорого стоить, — высказал волнение по поводу моих сбережений Игорь.

— А кто говорит, что подлинное искусство обходится дешево? — не стал спорить я. — Люди должны знать правду о проклятом тоталитаризме, так что в создание документального шедевра его авторам нужно вложить всю душу. И для начала — пять тысяч долларов. Твои десять процентов премиальных.

Выражение лица Бойко почему-то изменилось. Хотя он молча кивнул головой, но я сразу догадался, что это кино, по мнению экономного Игоря, должно стоить куда дороже.

— Только, Игорек, — не обращаю внимания на изменившееся настроение руководителя пресс-группы, — в связи с Велигуровым возникли некоторые осложнения, так что… Мне продолжать?

Игорь качнул головой и улыбнулся:

— Не нужно. Кстати, эти документы попали ко мне даже не через третьи руки.

Когда Игорь ушел, Рябов, наконец-то, соизволил открыть рот и глубокомысленно заметить:

— Эта операция может обойтись и в миллион.

— Учитывая появление Петра Петровича?

— Ага…

— Даже если бы там ничего стоящего не было, — медленно закипаю я, — готов потерять миллион, чтобы прищемить нос конторе. Нашли кого пугать…

— Твое самолюбие никогда не стоило так дорого, — намекнул на наши прошлые подвиги Рябов.

— Какое самолюбие, Сережа? То, что нахапал Велигуров, по оценкам Леонарда, стоит не меньше пятидесяти миллионов. Но ты же знаешь, когда речь заходила о долларах, наш старичок всегда считал в сторону уменьшения. Кроме того, я точно знаю, что в его, скажем так, коллекции есть подсвечник из платины.

— Зачем тебе столько света? — Рябову оставалось только шутить, хотя и терся он возле меня долгие годы, но в антикварных делах «плавал» не хуже большинства искусствоведов.

— Это подсвечник Береля. Он был первым золотых дел мастером, работавшим из платины. Разве ты не хочешь, чтобы самый первый подсвечник, созданный из платины, украшал мой рабочий стол?