Гитлер - Марлис Штайнер

В два часа ночи Риббентроп передал по телефону: пакт о ненападении с Советским Союзом подписан. «Это произведет эффект разорвавшейся бомбы», – прокомментировал Гитлер. Он не ошибся. Формально этот текст служил продолжением договора о нейтралитете от 1926 года. Он содержал семь статей и один секретный протокол. В преамбуле говорилось, что правительства обеих стран руководствуются желанием укрепления мира между Германией и Советским Союзом. Они обязались воздерживаться от любых насильственных действий и от любой агрессии как по одиночке, так и совместно с другими державами, а также не оказывать содействия третьей стороне в случае, если одна из них станет объектом нападения. Заявляли о своей готовности поддерживать тесные связи, проводить совместные консультации и обмениваться информацией. Отказывались от участия в альянсах, прямо или косвенно направленных против второй стороны. Споры и разногласия должны решаться полюбовным соглашением или с привлечением арбитражной комиссии. Срок действия пакта устанавливался на 10 лет; с молчаливого согласия сторон он продлевался еще на пять лет, если за год до истечения срока действия одна из сторон его не денонсирует. Пакт вступал в действие с момента подписания.

Секретным протоколом предусматривалось, что в случае территориальных и политических перемен в Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве северная граница Литвы будет служить одновременно границей зон влияния Германии и СССР (при этом обе стороны признавали интересы Литвы в области Вильны – сегодняшнего Вильнюса). В случае территориальных или политических перемен в Польше граница между зонами влияния Германии и СССР должна будет проходить по руслу рек Писса, Нарва, Висла и Сан. Поддержание независимости польского государства и его границы могут быть определены только в свете будущего политического развития. Этот вопрос должен будет решаться двумя договаривающимися сторонами. В том, что касается Юго-Восточной Европы, то если советская сторона проявит интерес к румынской Бессарабии, то с немецкой стороны возражений не поступит.

Гитлер надеялся с помощью этого договора отвратить западные страны от мысли помогать Польше. Правда, ему пришлось на время отказаться от заключения альянса с Японией – когда новость добралась до Токио, в стране начался тяжелый кризис, а премьер-министр Хиранума был вынужден уйти в отставку. Уже на следующий день фюрер убедился, что западные державы реагируют на пакт совсем не так, как он предполагал. Чемберлен подтвердил перед палатой общин, что намерен выполнить обязательства, взятые перед Польшей. С каждым днем становилось яснее, что локальной войной дело не ограничится. Это сделалось очевидным 25 августа, когда в Берлине узнали о том, что Англия и Польша заключили между собой альянс.

Но это было еще не все. Ближе к вечеру итальянский посол Аттолико вручил Гитлеру письмо Муссолини, в котором сообщалось, что Италия не готова к войне. Новость не удивила бы Гитлера, если бы он внимательнее прислушивался к тому, о чем говорил ему Чано. Но фюрер был настолько твердо убежден в том, что германо-советский пакт одновременно заставит отступить англичан и приведет к нему Муссолини, что пропускал мимо ушей любую информацию, не укладывавшуюся в заранее составленную им схему. На какой-то миг Гитлер почувствовал растерянность: еще утром он отдал приказ о введении в действие «Белого плана». Теперь, как и в ходе судетского кризиса, следовало дать делу задний ход, однако этого не произошло. Мобилизационные меры продолжали вестись полным ходом. Занимался ими, как и в прошлый раз, фон Браухич. Генерал-квартирмейстер вермахта Эдуард Вагнер отметил: «Полный хаос – и в решениях, и в командовании».

Готов ли был Гитлер к новому Мюнхену? Вряд ли. В тот же день он предложил Хендерсону заняться «общим урегулированием» проблемы, но речь шла только о периоде после ликвидации «македонских последствий» на восточной границе Германии. Он даже высказал готовность предоставить Британской империи гарантии ограничения вооружений, а в случае необходимости и помощь, а также дал обещание придерживаться «разумных колониальных притязаний». Он повторял те же предложения, что прежде были выдвинуты Великобританией с целью поддержания мира, однако руководствуясь совсем другими, воинственными, побуждениями, и ход мобилизации это доказывает. В течение следующих дней фюрер продолжал вести ту же игру. 26 августа Аттолико выдвинул ряд крайне высоких требований, касающихся поставок, подчеркнув, что они должны быть удовлетворены до начала военных действий. Гитлер, который заранее был предупрежден об этом шаге благодаря телефонной прослушке, сделал вид, что согласен выполнить эти требования, хотя прекрасно знал, что это невозможно. Из затруднительного положения его спас генерал Мильх, убедивший фюрера, что для успеха «Белого плана» гораздо полезнее будет доброжелательный нейтралитет Италии. Тогда фюрер попросил дуче просто немного «помахать саблей», удерживая тем самым часть вражеских сил на западе.

В тот же день 26 августа Гитлер принял французского посла Кулондра, которому накануне вручил заявление, адресованное Даладье. В своем ответе президент французского совета подчеркнул мирные намерения своей страны, которая, тем не менее, будет хранить верность «взятым на себя честным обязательствам перед другими странами, такими как Польша». Гитлер реагировал коротко: «Все уже зашло слишком далеко».

27 августа, выступая перед депутатами, Гитлер заявил, что он, как Фридрих Великий, все поставил на одну карту. Возможно, война будет долгой, возможно даже, она не принесет ожидаемого результата, но, пока он жив, он ни за что не капитулирует.

28 августа началась раздача населению продовольственных карточек. В питании немцев это ничего особенно не изменило: на протяжении довольно длительного времени они уже привыкли, что у них пушки вместо масла, в лучшем случае – сомнительного качества «народный конфитюр». Днем фон Браухич информировал Генеральный штаб армии, что назначена дата начала осуществления «Белого плана» – 1 сентября. В 22 часа 30 минут Хендерсон вручил английский ответ на сделанное накануне немцами предложение: польское правительство готово сесть за стол переговоров.

Реакцию Гитлера иллюстрирует отрывок из личного дневника Гиммлера. Проводив посла Его Величества, Гитлер принялся копировать английский акцент, с которым тот говорил по-немецки (фюрер был способным имитатором), а затем объявил, что намерен составить «дипломатический документ огромной важности». Этот документ был передан британскому послу 29 августа. В нем говорилось, что Германия готова вступить в прямые переговоры с Польшей до 30 августа и гарантировать неприкосновенность польских границ, но лишь с согласия Советского Союза; в настоящее время ведется разработка соответствующих предложений. Хендерсон позволил себе заметить, что это весьма похоже на ультиматум, на что Гитлер возразил, указав, что перелет Варшава – Берлин занимает всего полтора часа. И добавил, что его солдаты начинают нервничать. Чтобы произвести на британского гостя более сильное впечатление, в дверях был поставлен Кейтель – эта уже опробованная тактика снова пригодилась. Как и рассчитывал канцлер, поляки отказались подчиниться шантажу. 30 августа, в полночь, Хендерсон вернулся узнать, готовы ли немецкие предложения. Его принял Риббентроп. Готовы, ответил он, но это уже не имеет значения, потому что назначенный срок истек. Министр отказался дать Хендерсону текст немецкого меморандума из 16 пунктов и ограничился тем, что быстро его зачитал.

Между тем английский дипломат приложил все усилия для того, чтобы убедить поляков вступить в контакт с немцами. В течение 31 августа он продолжал действовать в том же духе. Ему даже удалось раздобыть через Геринга текст с 16 пунктами и передать его представителям Польши (сегодня точно установлено, что в тот момент маршал не хотел войны). Только днем 31 августа польский посол Липский обратился с просьбой о встрече с Гитлером или Риббентропом. Его заставили ждать до шести часов вечера. Принял его Риббентроп, первым делом спросивший, имеются ли у него полномочия на ведение переговоров.

Благодаря телефонной прослушке немцы отлично знали, что послу было разрешено сделать официальное заявление, но не вступать в переговоры по конкретным вопросам. Первая с конца марта встреча дипломатов продолжалась всего несколько минут. Едва она закончилась, в посольстве Польши были отключены все телефонные линии. Немецкое радио передало сообщение о «весьма разумном» предложении из 16 пунктов и тут же перешло к репортажам о кровавых инцидентах на границе (в том числе «польском нападении» на передатчик Глейвица) и других «провокациях». Это и были поводы, подготовленные Гиммлером и Гейдрихом.

В директиве, разосланной по немецким миссиям, говорилось, что наступление, начатое утром 1 сентября, является оборонительной акцией, которую ни в коем случае нельзя именовать «войной». Гитлер явился в рейхстаг в серой военной форме вермахта – он поклялся не снимать ее до победы – и сообщил, что Германия перешла в «контратаку». И добавил, что постарается вести военную кампанию таким образом, чтобы от нее не пострадали женщины и дети.