Тщеславие - Джейн Фэйзер

— Нет нужды беспокоиться, мисс. Они уже никого никогда не потревожат.

В его голосе звучала такая холодная бесповоротность, что у Октавии замерло сердце. Раньше ей казалось, что она и сама не задумываясь задушила бы голыми руками предавших Руперта подонков.

На улице было тихо. Но через несколько мгновений Октавия заметила на углу какие-то тени. Материализовавшись, тени приобрели человеческие очертания, и Октавия увидела знакомые лица из «Королевского дуба». Друзья Лорда Ника собрались вызволять его из беды.

— Вы тоже пойдете? — спросила, отделившись от группы, Бесси. В ее тоне звучало почти одобрение, и, когда Октавия молча кивнула, Бесси обратилась к остальным:

— Ну что, за дело?

Улицы выглядели совсем иначе, чем несколько дней назад, когда Октавия торопливо бежала из Холборна, напуганная бесчинствующей толпой. Возможно, подумалось ей, это оттого, что сегодня она сама другая. В этом наряде, окруженная знакомыми из «Королевского дуба», она слилась с улицей, стала ее частью, а не возможной жертвой. Изнутри все выглядело по-иному, чем тогда, когда она наблюдала за происходящим со стороны. И тем не менее Октавия ясно сознавала, какой разрушительной силой является толпа. Ее окружали раскрасневшиеся от вина лица, в глазах билось пьяное безумие необузданной свободы. Бунтовщики жгли и крушили все, что попадалось им на пути. Им уже не было никакого дела до того, поддерживают католиков или нет обитатели сметенных ими домов. Октавия неслась вместе со всеми, стараясь держаться среди знакомых.

На Чаринг-Кросс огромная толпа в несколько сот человек всосала в себя гурьбу, в которой была и Октавия.

— В Ньюгейт! В Ньюгейт! — Призыв был у каждого на устах. Люди с ревом бежали к Холборну, тащили кувалды, дубины, фляги со скипидаром, просмоленные тряпки.

К своему ужасу и изумлению, Октавия почувствовала, что ее тоже захватывает эта неукротимая стихия. Она слышала, как кричит вместе со всеми, видела, что рукой возбужденно рубит воздух в такт тяжело топочущей по булыжнику и каменным плиткам человеческой массе, сотрясающей все вокруг. И нигде на пути не встретили они ни малейшего сопротивления. Казалось, власти покинули город, бросив его на милость беснующихся жителей.

Толпа остановилась у огромных решетчатых ворот Ньюгейта. Они стояли ряд за рядом, плечом к плечу, и лица их блестели в свете высоко поднятых факелов. Октавия протиснулась вперед — теперь ей уже не нужна была защита Бена и его друзей. Все ее существо было заодно с толпой: только бы прорваться в тюрьму, снести эти тяжелые железные ворота.

Вокруг нее мелькали дикие лица — городские низы, отбросы, люди, для которых Ньюгейт был проклятым символом их жалкого существования, концом убогой жизни и началом последнего путешествия в Тайберн.

На крыше своего дома появился встревоженный ревом толпы главный надзиратель тюрьмы.

Октавия замерла, пораженная мыслью о том, каким слабым и хрупким казался стоящий на крыше в сопровождении надсмотрщиков мистер Акерман. На что он надеялся? Неужели рассчитывал остановить эту неотвратимую силу?

Несмотря на явное преимущество осаждающих, Акерман отказался выполнить требование ревущей толпы — открыть ворота и сдать тюрьму. Октавия содрогнулась, когда реальность остудила безумную эйфорию похода. Надзиратель был представителем городского магистрата. Он олицетворял собой власть короля. Нет сомнений, что правительство пошлет сюда войска.

Акерман со своим отрядом с крыши исчез. Толпа ревела, призывая на штурм. Кто-то с кувалдой бросился к массивным воротам. А потом началось безумие.

Размахивая ломами, люди в каком-то пароксизме энергии кидались на мощные каменные стены. Они ворвались в дом надзирателя, и Октавия, словно зачарованная, с ужасом и в то же время с интересом смотрела, как оттуда выкидывали мебель, книги, деревянные панели, половицы, одежду. Сложив огромный костер перед воротами, полили его сверху скипидаром, а затем начали бросать в него подожженные промасленные тряпки.

Костер занялся, пламя взметнулось в воздух, превратилось в бушующий пожар, а толпа раздувала его больше и больше, скармливая огню все, что могло гореть. Выхватывая из костра головешки, люди бросали их через стены на крыши караулен и во внутренние дворы.

Вокруг огня сгрудились так плотно, что Октавия не могла бы оттуда выбраться, даже если бы хотела. Застыв на месте, она все так же завороженно не сводила глаз с пламени, которое уже лизало железные петли, тяжелые засовы и задвижки. Вокруг нее в багровом свете адского огня пламенели лица. Покрасневшие бессмысленные глаза без всякого выражения таращились на все пожирающий костер. И когда деревянные части оказались охвачены пожаром, раздался победный рев, прокатившийся по всему Лондону.

Внутри тюрьмы Руперт тоже услышал этот рев. В воздухе стоял сильный запах гари, а под окном в колодце двора он видел летящие через стену раскаленные головни. Языки пламени уже добирались через мощенный булыжником двор к установленному в центре деревянному помосту.

В последние несколько дней, когда тюрьма тщательно запиралась на все замки, Эми была просто переполнена рассказами о бунте. Всех заключенных — и тех, кто только еще ждал суда, и тех, которые были осуждены и приговорены, — заперли в камерах, ведущие во внутренние дворы двери закрыли на все засовы. И все же, несмотря на красноречие маленькой прачки, Руперт не был готов к этому штурму.

Облокотившись о широкий подоконник, он не отрываясь смотрел на ведущий к воротам узкий проход. Видно было плохо, так как пожар внизу во дворе охватил основание деревянного помоста. Руперт уже начал побаиваться, что ему придется сгореть здесь заживо.

Совершенно очевидно, что его товарищи по несчастью опасались того же. Крики и шум раздавались теперь во всех уголках тюрьмы. Заключенные изо всех сил трясли решетки своих камер в надежде узнать, что происходит. Где-то слева от Руперта визжала женщина.

Руперт отошел от окна. Он был босиком, в одной рубашке. Он обулся, застегнул на талии ремень и надел камзол для верховой езды. Если его величество случай постучится в дверь темницы, Руперт постарается его не упустить.

Разглядеть, что творится во дворе, он по-прежнему не мог, но рев обезумевшей от возбуждения толпы становился все неистовее.

Руперт не видел, что происходит, а Октавия с пылающими от жара костра щеками снаружи наблюдала, как ворота, соскользнув с верхних петель, накренились набок, образуя наверху узкую щель. Под напором толпы ворота лениво отошли в сторону под тяжестью собственного веса. На секунду воцарилась тишина: люди, затаив дыхание, смотрели, как ворота медленно-медленно падают на кучу золы и мерцающих углей.