Первая мировая война. Катастрофа 1914 года - Макс Хейстингс

30 августа страна узнала, что правительство эвакуируется в Бордо, забирая с собой золотой запас Банка Франции, и что немцы удерживают Компьень. Сэр Фрэнсис Берти в британском посольстве жег конфиденциальные документы. «Немцы, кажется, не сомневаются, что возьмут Париж», – писал он в расстроенных чувствах, и вскоре после сам перебрался в Бордо вместе с большей частью дипломатического корпуса{598}. Дорога на поезде заняла 14 часов вместо обычных семи; Берти жаловался, что его ведомству пришлось тесниться в трех купе, тогда как русские забрали себе восемь и разместили не только семьи дипломатов, но и слуг с детьми{599}.

Государственный служащий Мишель Корде, уехавший из Парижа вместе со своим отделом, с презрением отзывался о своем министерском начальстве: «Стыдно на них смотреть… раскатывают в личных автомобилях… ездят особыми поездами. Горько видеть, как открыто и беззастенчиво они пользуются служебным положением»{600}. Немалым насмешкам подвергались бежавшие из столицы министры, ставшие завсегдатаями знаменитого ресторана Au Chapon Fin («У толстого каплуна»), название которого острословы переделали в Au Capon Fin («У толстого труса»). Именно там Корде в компании нескольких политиков с поразительной вульгарностью обсуждал за аперитивом злободневный лингвистический курьез: почему в языке есть отдельное слово для женщины, потерявшей мужа (вдова), и нет обозначения для матери, потерявшей ребенка. Нелепое соревнование разыгралось между соперничающими парижским и бордосским военными цензорами: оба по очереди огорошивали журналистов, одобряя к публикации материалы, запрещенные другим. Правила публикации новостей в Бордо считались менее строгими, однако Франция, как и все воюющие страны, запрещала обнародовать общие цифры потерь.

Примеру правительства, покинувшего столицу, последовали миллионы горожан более скромного сословия. Среди них был и Пруст, который удалился в свой любимый Кабур на побережье Нормандии. Привычная пятичасовая поездка растянулась до 22 часов. Узнав, что крошечная городская больница переполнена ранеными, Пруст каждый день приносил туда небольшие сувениры – игральные карты, игры, шоколад. Несколько эвакуировавшихся герцогинь сообща открыли благотворительные столовые для бельгийских беженцев, однако писатель заметил, что местные кокотки справляются с раздачей супа куда проворнее.

Перед тем как уехать в Бордо, военный министр в числе последних своих распоряжений успел назначить генерала Жозефа Галлиени военным комендантом Парижа. Сухопарый, в очках, 65-летний генерал с большим опытом колониальных войн за плечами, Галлиени в 1911 году уступил Жоффру должность главнокомандующего Франции. По словам Ллойда Джорджа, который лично встречался с ним в те дни, «это был глубоко больной человек, отощавший и осунувшийся. Смерть, казалось, постепенно вытягивает жизнь из его вен»{601}. В апреле того года Галлиени ушел в отставку, однако, вернувшись в строй в час крайней нужды, он призвал на помощь все свои скрытые резервы, и его энергия, решимость, проницательность и мудрость сослужили стране отличную службу{602}. Как и Ланрезак, он одним из первых посетил ставку главнокомандующего в Витри-ле-Франсуа и 14 августа напрасно пытался отговорить Жоффра от наступления в Арденнах.

Теперь же Галлиени оказался как нельзя кстати. Хоть французы (на взгляд англосаксов) и склонны к чрезмерному проявлению эмоций, старый генерал никак не ожидал, что Мессими расцелует его, назначая на должность коменданта 26 августа. Галлиени немедленно принялся сооружать оборонительные рубежи вокруг города, не питая, впрочем, иллюзий, что, если немцы прорвут фронт, Париж выдержит осаду, аналогичную пережитой в 1870 году. Галлиени раздражала несговорчивость бюрократов, которые не могли перестроиться с реалий мирной жизни на требования чрезвычайной ситуации и, опасаясь вызвать недовольство жителей, отказывались сносить дома для расчистки секторов обстрела.

27 августа в правительстве случился кризис и в Кабинете министров произошли перестановки. Премьером, пусть и дискредитировавшим себя, остался Рене Вивиани, однако впервые за все время в правительство вошли два социалиста. Депутаты Национальной ассамблеи возмущались очевидной неспособностью Мессими как-то воздействовать на Жоффра: к ярости Пуанкаре главнокомандующий отказался пускать на фронт даже президента. В итоге Мессими выжили из Военного министерства, но его преемник Александр Мильеран ничем не облегчил трудности Галлиени. Военному коменданту достался парижский гарнизон числом 100 000 человек, которых удалось наскрести в войсках, однако на внушительную оборонную единицу он не тянул. Чтобы удержать столицу под натиском немцев, по подсчетам коменданта, требовалось три регулярных корпуса (от резервных толку не будет), но получить их от Жоффра не стоило и надеяться.

Англичанин, оставшийся в Париже в первые дни сентября, огорчался запустению, воцарившемуся в самом блестящем городе Европы. Террасы модных кафе почти обезлюдели. Некий знаменитый бульвардье сидел понурый и одинокий, «покинутый своей свитой». Один язвительный парижский редактор утверждал, что дорога из города в Фонтенбло пестрит брошенными на обочине автомобилями, владельцы которых, привыкшие пользоваться услугами шоферов, уселись за руль сами, спасаясь бегством, но машины заглохли на полдороге. Дворец инвалидов осаждали перепуганные граждане, жаждущие получить разрешение на выезд, а вокруг вокзальных касс змеились длинные очереди. Парижане с болью в сердце смотрели, как рубят деревья на заграждения и строят баррикады поперек улиц. Как-то днем высоко в небе над Булонским лесом закружил орел, вызвав множество споров о том, как толковать это знамение. Что это – бронзовый наполеоновский символ или фамильная птица Гогенцоллернов? На самом деле это оказался улетевший из зоопарка гриф{603}.

2. Сэр Джон в отчаянии

Осенью 1914 года у Ллойда Джорджа, британского министра финансов, состоялся разговор с командующим 2-й армией Кастельно. Обсуждая встающие перед союзниками трудности, валлиец вспомнил о величайшем военном Франции: «Ах, Наполеон, Наполеон! Будь он сейчас с нами, предпочел бы оказаться “где-нибудь еще”»{604}. Но потом на вопрос, сможет ли Франция прогнать немцев со своей земли, Кастельно уверенно ответил: «Должна!» Своей уверенностью в том, что обсуждать здесь нечего и выбить врага – это единственный возможный исход, он обозначил стратегическую проблему, вставшую перед французами на долгих четыре года. Проблема состояла в том, что немцы оккупировали крупные участки французских и бельгийских земель, в результате чего союзникам приходилось постоянно проводить наступательные операции, чтобы отвоевать у кайзеровских войск их трофеи.

Но каким образом? Поклонники Галлиени доказывали впоследствии, что в том великом переломе, которого добилась французская армия в сентябре 1914 года, есть и его заслуга – не в последнюю очередь из-за падения веры в Жоффра. В первые недели войны главнокомандующий в стремлении исполнить «План XVII» устроил череду кровопролитных сражений, унесших жизни более 100 000 человек. Не разобравшись в намерениях и дислокации немцев, он обрек свои войска на катастрофу. Скончайся Жоффр 1 сентября, история запомнила бы его только как мясника и головотяпа. Однако он успеет совершить и другие просчеты, обходящиеся стране еще дороже, прежде чем в декабре 1916 года его наконец снимут с должности.

И все же в те несколько недель на рубеже августа – сентября 1914 года, когда генерал еще не метил в самые выдающиеся полководцы всех времен, он получил свой «момент славы». Первым существенным достижением Жоффра было то, что череда разгромов в Пограничном сражении не обернулась для него нервным срывом. Это поколение европейских генералов было готово к серьезным потерям в любой крупной битве; большинство офицеров высшего командного состава списки потерь не пугали, напротив, героическое сопротивление врагу считалось признаком доблести. Тем не менее это не спасло нескольких командиров с обеих сторон от приступов депрессии осенью 1914 года.

Жоффр же устоял. Пусть с опозданием, но этот медлительный, степенный, жесткий человек разгадал намерения противника. И он сохранил самообладание, когда его теряли все вокруг – французы, британцы и немцы; его олимпийское спокойствие и железная воля помогли отобрать победу у кайзеровских армий. Переход Жоффра от роли наблюдателя за кровавой расправой в Пограничном сражении к роли спасителя союзников состоялся 25 августа, когда он начал масштабную переброску сил из Эльзаса-Лотарингии на север. Рассчитывая, что сооруженные до войны грозные укрепления сдержат немецкие массы, он передислоцировал 20 пехотных и три кавалерийские дивизии в центр и на левый фланг союзного фронта. Передислокация требовала составления нового железнодорожного расписания, поэтому завершиться могла не раньше 1 сентября. Тем временем продолжалось отступление на левом союзном фланге, однако по центру фронта французские армии успели провести несколько важных и успешных контратак – в частности, 25 августа против немецких войск, движущихся на Нанси. Кастельно, командующий этим сектором, проявил мастерство, обороняясь от наступающих со стороны Моранжа войск кронпринца Рупрехта.