Альфа и Омега. Книга 3 (СИ) - Сейд Анна

Она молчала, и я была даже не уверена, что она слышит мои слова и они не слились в нее в один нечленораздельный шумный поток. Но я должна была сказать все это, должна была хотя бы попытаться — чтобы потом, если все пойдет не по плану, я могла быть уверена, что сделала абсолютно все, что могла. И ни о чем не жалеть.

— Ты… представить себе не можешь, на что это похоже, — наконец через силу выдавила она, не глядя на меня. — Когда ты чувствуешь его боль всем своим телом, будто это тебя режут, жгут и скручивают до вылетевших суставов. Когда понимаешь, что любовь всей твоей жизни умирает, а ты совершенно беспомощна и бесполезна. Но самое страшное это даже не физическая боль. Знаешь, о чем я думаю каждое утро, Хана? — Она подняла на меня глаза. — О том, что другого такого, как он, у меня уже никогда не будет. Можно пережить смерть любимого, потому что где-то в твоей душе теплится надежда, что ты еще познаешь любовь, что она придет к тебе в лице другого партнера. Пусть не такая же сильная, пусть другая, но она будет. А когда убивают твое близнецовое пламя, у тебя нет этой надежды. Ты продолжаешь жить по инерции, но эта боль всегда внутри тебя. Она не уходит, она не становится легче, она день за день разъедает тебя изнутри. И нет ни защиты, ни способа ее облегчить. Когда я стала главой Общества, то поклялась, что не допущу, чтобы еще хоть кто-нибудь из моих подопечных испытал нечто подобное. Я решила, что моя непреходящая боль будет своего рода предохранителем от любых необдуманных поступков и что я никому не позволю ошибиться так, как ошибся Алонсо. Думаешь, я в восторге от того, где нам приходится жить и как вести дела? Думаешь, я не мечтаю о небе над головой и возможности наслаждаться рассветами и закатами каждый день? Но сейчас Церковь нас ищет, и на поверхности еще опаснее, чем раньше. И если выбирать между необходимостью прятаться под землей и риском испытать то, что испытала я — уж прости, Хана, для меня выбор очевиден.

— Но мы сможем вас защитить! — воспротивилась я, тем не менее испытав своего рода эмоциональный подъем благодаря тому, что мы наконец-то начали говорить по фактам, а не просто обмениваться категоричными мнениями. — У Йона достаточно средств и влияния. Церковь до вас не доберется.

— Ты можешь поставить на это жить своего альфы, Хана? — прохладно поинтересовалась Гвин. — И свою собственную, как неразрывно с ней связанную? Можешь пообещать мне, что если хотя бы один из наших попадет в беду, Йон будет готов обменять его на себя? Ты говоришь мне о безопасности, но где гарантии? Ты сама сказала, Иерарх и на вас точит зуб. По-твоему будет лучше, если он накроет нас всех сразу?

— А по-твоему будет лучше, если мы разобьемся на группы по интересам, которые он постепенно сможет передавить по отдельности? — не отступила я. — Только с нами у тебя есть реальный шанс отомстить всей Церкви в его лице. Но отомстить не кровавым самоубийственным преступлением, а своего рода политической волей. Ты больше не должна сражаться с этим в одиночку. Я не могу дать тебе гарантий, что никто из твоих подопечных не пострадает и что вы ничего не потеряете, присоединившись к нам, но я могу тебе обещать, что мы сделаем все, что в наших силах — и эти силы растут и крепнут день ото дня именно благодаря тем, кто еще соглашается быть их частью, — чтобы рассказать всему миру правду и избавить тебя и остальных от необходимости тащить на тебе этот тяжкий груз. Гвин, никто не застрахован от поражения, но, возможно, впервые у Общества появился реальный шанс на победу, какого не было, наверное, с самых семидесятых, когда Иерарх Далла был на вашей стороне. Ведь это уже было, правда? Церковь неоднородна и никогда таковой не была. То, что произошло тогда, может в том или ином виде повториться сегодня. Но только если ты позволишь себе рискнуть, потому что без тебя мы будем слабее. Ты — кусочек нашей силы, и я прошу тебя быть таковым в полной мере.

На этот раз она молчала куда дольше, и я даже почти поверила, что мне удалось ее убедить. Быть может, и удалось — в какой-то степени. Но явно не в той, на какую я смела рассчитывать.

— Уведите ее, — коротко приказала Гвин своим подручным. — До завтра никого к ней не пускать и не кормить.

— Да, госпожа, — послушно кивнули альфы, а я была настолько сбита с толку этим внезапным окончанием разговора, что даже не нашлась что возразить. Уже позже подумала о том, что, по крайней мере, мне не стали вырывать ногти прямо за тем столом, что, наверное, можно было в какой-то мере счесть успешным итогом переговоров. Конечно, хотелось верить, что мне удалось хотя бы заронить семена сомнения в ее душу, но, признаться, я уже начинала сомневаться в собственных силах это сделать.

Оказавшись снова заперта в пустой комнате, я попыталась связаться с Йоном, но он не отвечал, и я решила, что поговорю с ним позже — ближе к ночи, когда альфа, вероятно, освободится и сможет уделить мне время. Пульсация его запаха в моей метке была ровной и яркой, это означало, что с ним все хорошо — и точно так же он мог быть уверен, что все хорошо и со мной. Я искренне надеялась, что Гвин не станет исполнять свою угрозу и не будет добиваться своего пытками. Когда у нас с Йоном все только начиналось, мы могли обмениваться физической болью лишь при непосредственном физическом контакте, но за последние месяцы наша связь невероятно окрепла и теперь я не была уверена, что даже при всем желании смогу полностью ее заблокировать в случае необходимости. Одна лишь мысль о том, на что он способен в таком случае, заставляла меня содрогаться до глубины души. Потому что в том, что мой альфа мог быть изуверски жесток с теми, кто причинял боль его близким, я уже не раз имела возможность убедиться.

Усилием воли я заставила себя не думать об этом, вместо этого сосредоточившись на более бытовых вещах. Перестелила постель, потом, скинув ватное одеяло на пол, использовала его в качестве гимнастического коврика и по памяти повторила некоторые из тех упражнений на растяжку, которые мы с Медвежонком делали по утрам в Доме. Мне нравилось вспоминать о тех временах — простых, солнечных и понятных. У меня была работа, пусть и порой довольно тяжелая и не самая разнообразная, был любимый мужчина рядом, были подруги и тот, кого я искренне считала младшим братом. Я не знала ничего о своем будущем, у меня не хватало денег даже на новый телефон или весенние сапоги, но каждое утро я просыпалась счастливой и спокойной. С тех пор как в моей жизни появились большие деньги и связи, я не была спокойна и счастлива ни одного дня — и лишь иногда, заставляя себя забывать обо всем на свете, испытывала яркое сиюминутное удовольствие, от которого не оставалось ни следа уже к утру.

Такой теперь была моя жизнь, и ничего с этим было не поделать. Я долго привыкала к этому, долго пыталась отрицать и цеплялась за то, что ушло без возврата, но постепенно мои воспоминания блекли и таяли, превращаясь в смутный предрассветный сон, запомнившийся скорее ощущениями, чем глазами. И странно, что при всем при этом я совсем не думала о своей жизни до Йона — как будто ее и вовсе не было. Потому что даже то, через что мы проходили сейчас, было лучше, чем все то бесцветное и пустое, что составляло суть моего существования до ноября прошлого года. Вернуться к той жизни в квартире Джен с ежепятничным распитием вина и уютными объятиями на общем диване я бы уже ни за что не согласилась. Йон стоил всего — и всей той боли, что мы пережили вместе, и всего того страха, что я натерпелась, когда его не было рядом. И в этом смысле я прекрасно понимала Гвин и ее навязчивое желание уберечь оймахистов от того, через что она прошла сама. Да вот только на самом деле она ни от чего их не уберегала — а просто отчаянно пыталась удержаться за то прошлое, которое уже рассыпалось у всех на глазах. Как и я однажды.

К ночи голод стал особенно навязчивым. Я уже на несколько раз проверила все уголки комнаты в тщетной надежде, что кто-то мог оставить там случайную консерву или засохшее печенье, и собственные карманы, но не нашла ни крошки. Старалась не тратить лишнюю энергию и побольше пить, чтобы вода хотя бы на время заполняла желудок и создавала ощущение, что там что-то есть. В какой-то момент мой телефон несмотря на все мои попытки экономить аккумулятор все же окончательно разрядился, и я перестала понимать, сколько сейчас времени и день ли еще или уже ночь. Иногда проваливались в дрему, потом просыпалась и тщетно прислушивалась к шагам и голосам снаружи, но в коридоре было тихо. Иногда мне снилось, что дверь распахивается и в комнату врывается Йон, но когда мое сердце начинало восторженно биться и я поднималась ему навстречу, то оказывалось, что я все еще совсем одна.