Октябрьская страна (The October Country), 1955 - Рэй Бредбери

Тихонечко он вышел в коридор, снова взобрался по лестнице вверх, открыл дверь в комнату мистера Кобермана, вошел и закрыл ее, держа в руке острый нож.

Бабушка была занята проверкой корочки пирога в печке, когда Дуглас вошел в кухню и положил что-то на стол.

– Бабушка, это что?

Она мельком взглянула поверх очков.

– Не знаю.

Это что-то было квадратным, как коробка, и эластичным. Это было ярко-оранжевым. К нему были присоединены четыре квадратных трубки синего цвета. Оно странно пахло.

– Ты когда-нибудь видела такое, бабушка?

– Нет.

– Так я и думал.

Дуглас оставил это на столе и вышел из кухни. Через пять минут он вернулся с чем-то еще.

– А это ?

Он положил ярко-розовую цепочку с пурпурным треугольником на конце.

– Не мешай мне, – сказала бабушка. – Это цепочка. В следующий раз у него были заняты обе руки. Кольцо, квадрат, треугольник, пирамида, прямоугольник и… другие фигуры. Все они были эластичные, упругие и, казалось, сделаны из желатина.

– Это не все, – сказал Дуглас, кладя их на стол. – Там их еще много.

Бабушка сказала:

– Да-да, – далеким, очень занятым голосом.

– Ты ошибаешься, бабушка.

– В чем?

– В том, что люди одинаковые внутри.

– Не болтай ерунды.

– Где моя свинья-копилка?

– На камине, где ты ее бросил.

– Спасибо.

Он протопал в общую комнату за свиньей-копилкой.

В пять часов из конторы пришел дедушка.

– Дед, пошли наверх.

– Ага. Зачем?

– Я хочу тебе кое-что показать. Оно некрасивое, но интересное.

Дедушка с кряхтеньем последовал за внуком наверх в комнату мистера Кобермана.

– Бабушке не стоит говорить; ей не понравится, – сказал Дуглас. Он широко распахнул дверь. – Вот.

Дедушка замер.

Последние несколько часов Дуглас запомнил на всю жизнь. Следователь со своими помощниками стоял у обнаженного тела мистера Кобермана. Бабушка внизу около лестницы спрашивала кого-то:

– Что там происходит?

И дедушка дрожащим голосом говорил:

– Я увезу Дугласа надолго, чтобы он позабыл этот кошмар. Кошмар, кошмар!

Дуглас сказал:

– Что тут плохого? Ничего плохого я не видел. Мне не плохо.

Следователь вздрогнул и сказал:

– Коберман мертв.

Его помощник вытер пот.

– Видел эти штуки в банках и в бумаге?

– Боже мой. Боже мой, да, видел.

– Господи Иисусе Христе.

Следователь снова склонился над телом мистера Кобермана.

– Лучше держать все в секрете, ребята. Это не убийство. То, что совершил мальчик, – это милосердие. Бог знает, что бы произошло, если бы он этого не сделал.

– Так кто же Коберман? Вампир? Чудовище?

– Вероятно. Не знаю. Что-то… не человек. – Следователь ловко провел руками вдоль шва.

Дуглас гордился своей работой. Ему пришлось повозиться. Он внимательно следил за бабушкой и все запомнил. Иголку, нитку и все остальное. В целом мистер Коберман был аккуратно зашит, как любой цыпленок, когда-либо засунутый бабушкой в пекло.

– Я слышал, как мальчик говорил, будто Коберман жил даже после того, как эти штуки были вынуты из него. – Следователь смотрел на треугольники, цепи, пирамиды, плавающие в банке с водой. – Продолжал жить. Господи.

– Мальчик это сказал?

– Сказал.

– Так что же тогда убило Кобермана?

Следователь вытянул несколько ниток из шва.

– Это… – сказал он.

Солнце холодно блеснуло на наполовину приоткрытом кладе: шесть долларов и семьдесят центов серебром в животе у мистера Кобермана.

– Я думаю, что Дуглас сделал мудрое помещение капитала, – сказал следователь, быстро сшивая плоть над "сокровищем".

There Was an Old Woman 1944( Жила-была старушка)

– Нет-нет, и слушать не хочу. Я уже всё решила. Забирай свою плетёнку – и скатертью дорога. И что это тебе взбрело в голову? Иди, иди отсюда, не мешай: мне ещё надо вязать и кружева плести, какое мне дело до всяких чёрных людей и их дурацких затей!

– Темноволосый молодой человек весь в чёрном стоял, не двигаясь, и слушал тётушку Тилди. А она не давала ему и рта раскрыть.

– Слышал, что я сказала! Уж если тебе невтерпёж со мной потолковать, что ж, изволь, только не обессудь, я покуда налью себе кофе. Вот так то. Был бы повежливей, я бы и тебя угостила, а то ворвался с таким важным видом, даже и постучать-то не подумал. Будто это он тут хозяин.

Тётушка Тилди пошарила у себя на коленях.

– Ну вот, теперь со счёту сбилась – которая же это была петля? А всё из-за тебя. Я вяжу себе шаль. Зимы нынче пошли страх какие холодные, в доме сквозняки так и гуляют, а я старая стала и кости все высохли, надо одеваться потеплее.

Чёрный человек сел.

– Этот стул старинный, ты с ним поосторожней, – предупредила тётушка Тилди. – Ну давай, что ты там хотел мне сказать, я слушаю со вниманием. Только не ори во всю глотку и не смей таращить на меня глаза, какие-то в них огоньки чудные горят. Господи помилуй, у меня от них прямо мурашки бегают.

Фарфоровые, расписанные цветами часы на камине пробили три. В прихожей ждали какие-то люди. Неподвижно, точно истуканы, стояли они вокруг плетёной корзины.

– Так вот насчёт этой плетёнки, – сказала тётушка Тилди. – Где ж это я видела такую корзину? И вроде бы не так уж давно, года два назад. Сдаётся мне… А, вспомнила. Да это же, когда померла моя соседка миссис Дуайр.

Тётушка Тилди в сердцах поставила чашу на стол.

– Так вот ты с чем пожаловал? А я-то думала, ты хочешь мне что-нибудь продать. Ну, погоди, к вечеру приедет из колледжа моя Эмили, она тебе покажет, где раки зимуют! На прошлой неделе я послала ей письмо. Понятно, я не написала, что здоровье у меня уж не то и бойкости прежней тоже нет, только намекнула, что хочу её повидать – соскучилась, мол. Нью-Йорк-то отсюда за тридевять земель. А ведь Эмили мне всё равно как дочка. Вот погоди, она тебе покажет, любезный мой. Она тебя так шуганёт из этой гостиной, и ахнуть не успеешь…

Чёрный человек посмотрел на тётушку Тилди с жалостью – мол, устала, бедняжка.

– А вот и нет! – огрызнулась она.

Полузакрыв глаза, расслабив всё тело, гость покачивался на стуле взад-вперёд, взад-вперёд. Он отдыхал. Неужто и ей не хочется отдохнуть? – казалось, бормотал он. Отдохнуть, отдохнуть, сладко отдохнуть…

– Ах, чтоб тебе пусто было. Смотри, что выдумал! Этими самыми руками – не глади, что они такие костлявые, – я связала сто шалей, двести свитеров и шестьсот грелок на чайники! Уходи-ка ты подобру-поздорову, а когда я сдамся, тогда вернёшся, может, я с тобой потолкую, – перевела разговор тётушка Тилди. – Давай-ка я лучше расскажу тебе про Эмили, про моё милое дорогое дитя.