Третий шимпанзе - Джаред Даймонд

Таким образом, геноцид уже миллионы лет является частью наследия человечества, а начало свое он берет в эпоху до появления человека. В свете этой долгой истории можем ли мы по-прежнему считать, что геноцид XX века носил уникальный характер? Вне всякого сомнения, число жертв геноцида Сталина и Гитлера превзошло все предшествующие случаи, поскольку у этих диктаторов было три преимущества по сравнению с теми, кто вершил убийства в предшествующие эпохи: более высокая плотность населения, лучшие системы коммуникации, позволяющие согнать жертв в одно место, и усовершенствованные технологии массового убийства. В качестве другого примера того, как технология может способствовать геноциду, я могу рассказать о жителях лагуны Ровиана, расположенной в юго-западной части Тихого океана, среди Соломоновых островов; племя прославилось набегами на соседние острова, в ходе которых эти охотники за головами перебили значительную часть населения. И все же, как рассказали мне мои товарищи-антропологи, эти набеги не были столь ужасными до момента, когда в XIX веке на Соломоновых островах появились стальные топоры (каменным топором трудно обезглавить человека, острый край быстро затупляется, а повторная заточка требует времени и усилий).

Намного менее однозначным оказывается вопрос о том, стало ли в наши дни проще осуществлять геноцид из-за технологических достижений, как утверждал Конрад Лоренц. Он объясняет это следующим образом. По мере того как человек эволюционировал, отдаляясь от обезьяны, становилось все более необходимым ради собственного пропитания убивать животных. Но в то же время мы жили в сообществах, насчитывающих все больше и больше членов, сотрудничество между которыми представлялось необходимым для выживания. Такие общества не смогли бы продолжать свое существование, если бы у человека не сформировалась сильная предрасположенность не убивать себе подобных. В течение большей части нашей эволюционной истории мы располагали оружием, действующим только на небольшом расстоянии, поэтому убийства сдерживало то, что, убивая другого человека, приходилось смотреть ему в лицо. Современное оружие, управляемое нажатием кнопки, позволяет обойти этот сдерживающий фактор, дает возможность убивать, не видя лиц жертв. Таким образом технология породила психологические предпосылки для геноцида, совершенного «белыми воротничками» в Аушвице и Треблинке, в Хиросиме и Дрездене.

Я не совсем уверен в том, что этот психологический аспект внес значительный вклад в то, насколько легко в современном мире совершается геноцид. В прошлом, судя по всему, геноцид происходил по крайней мере столь же часто, как в наши дни, хотя число жертв было ограничено в силу практических особенностей тех времен. Чтобы глубже разобраться в сущности геноцида, мы отвлечемся от дат и чисел и обратимся к вопросу об этической стороне убийства.

То, что почти все время наше стремление убивать сдерживается этическими установками, очевидно. Сложнее ответить на вопрос о том, что же заставляет это стремление выходить из-под контроля.

В наши дни, пусть кто-то разделяет жителей земного шара на «наших» и «не наших», мы понимаем, что «не наших» тысячи типов, и все они отличаются не только от нас, но и друг от друга по языку, внешнему виду и привычкам. Глупо тратить время на то, чтобы это доказать: мы все знаем из книг и телепередач, а большинство из нас еще и по личным впечатлениям, полученным в дальних поездках. Трудно смотреть на мир с точки зрения того мировоззрения, которое я описал в тринадцатой главе, а оно преобладало на протяжении большей части истории человечества.

Подобно шимпанзе, гориллам и общественным плотоядным, мы жили на территориях, принадлежащих нашей группе. Известный нам мир был намного меньше и проще, чем сегодня; «не наших» человек знал лишь несколько видов — это были его ближайшие соседи.

Так, в Новой Гвинее до недавнего времени в отношениях между соседними племенами военный конфликт и союзнические отношения часто сменяли друг друга. Какой-либо член племени мог побывать в соседней долине с дружеским визитом (причем опасности никогда не исключались вовсе) или в ходе военного набега, но шансов пересечь одну за другой несколько долин и везде быть встреченным по-дружески практически не было. Важнейшие правила, касающиеся обращения с «нашими», неприложимы к «ненашим», непонятным врагам, живущим по соседству. Когда я совершал походы по долинам Новой Гвинеи, люди, сами еще практиковавшие каннибализм и всего десятилетие назад вышедшие из каменного века, постоянно предупреждали о том, что народ, который мне предстояло встретить в следующей долине, несказанно примитивен, злобен и предается каннибализму. Даже бандиты Аль Капоне в Чикаго в XX веке, заказывая убийство, обращались к услугам иногородних, так что наемник воспринимал свою задачу как убийство одного из «чужих», а не «наших».

В греческих текстах классического периода мы видим продолжение территориального мировоззрения первобытных племен. Известный мир стал обширнее и многообразнее, но по-прежнему сохранялось разделение: «мы»-греки и «они»-варвары. Используемое сегодня слово «варвар» происходит от греческого barbaroi, означавшего просто чужестранцев, не греков. Египтяне и персы, чьи цивилизации стояли на одном уровне с греческой, считались варварами. Идеал поведения состоял не в том, чтобы обращаться со всеми людьми одинаково, а в том, чтобы вознаграждать друзей и наказывать врагов. Афинский писатель Ксенофонт, стремясь передать свое восхищение персидским правителем Киром, отмечал, что Кир всегда отвечал на любезную помощь друзей, превосходя их в щедрости, а за дурные деяния врагов мстил еще более жестокой расправой (например, выкалывал глаза или отрезал руки).

Люди, подобно кланам гиен с реки Мунге и Скратчинг-рок, руководствовались в своем поведении двойными стандартами, жестко сдерживающими убийства «одного из нас», но дававших зеленый свет убийству «чужих», когда возникала возможность безопасно его совершить. Геноцид в условиях этой дихотомии приемлем, независимо от того, считать ли эту дихотомию врожденным животным инстинктом или нравственным кодом поведения, свойственным исключительно человеку. Мы все в детстве впитываем некие произвольным образом установленные критерии этой дихотомии, в соответствии с которыми уважаем или презираем других людей. Мне вспоминается один случай, который произошел в аэропорту Горока, в горной части Новой Гвинеи. Мои ассистенты по полевым наблюдениям из племени тудавхе смущенно стояли босиком, в рваных рубашках, и тут к нам приблизился небритый и немытый белый человек в надвинутой на глаза мятой шляпе, говоривший с сильным австралийским акцентом. Едва он начал глумиться над тудавхе: «Черные бездельники, они и за сто лет не научатся управлять этой страной», я подумал про себя: «Тупое австралийское быдло, хорошо бы он свалил в свою чертову дыру к своим овцам». Так и закладывается программа геноцида: я презирал австралийца, а он презирал тудавхе на основе коллективных характеристик, замеченных за мгновения.

Со временем эта древняя дихотомия становилась все более неприемлемой в качестве основы нравственного кодекса. Ее сменила тенденция хотя бы на словах признавать универсальный нравственный кодекс, предписывающий одинаково обращаться с разными народами. Геноцид напрямую противоречит этому универсальному кодексу.

Несмотря на присутствие этого нравственного противоречия, многочисленные вершители геноцида уже в наше время испытывают беззастенчивую гордость за свои деяния. Когда аргентинский генерал Хулио Аргентине Рока открыл белым возможность заселения пампасов, беспощадно истребив индейцев-арауканов, аргентинский народ, исполненный радости и благодарности, в 1880 году избрал его президентом. Каким образом современные вершители геноцида решают проблему несоответствия их действий универсальному нравственному коду? Используют один из трех возможных типов рационализации, каждый из которых является вариацией простого психологического мотива: «Вините жертву!»

Во-первых, большинство сторонников универсального нравственного кодекса считают самооборону оправданной. Этот вариант рационализации оказывается удобным в силу растяжимости понятий, поскольку «их» всегда можно спровоцировать на какое-либо поведение, на основе которого можно оправдывать самооборону. Так тасманийцы дали повод геноцида белым колонистам, убив, по некоторым оценкам, 183 колониста за тридцать четыре года; при этом их на это подвигло то обстоятельство, что гораздо большее число местных жителей было покалечено, похищено, изнасиловано и убито. Даже Гитлер, развязав Вторую мировую войну, утверждал, что действует из оборонительных соображений, для чего по его приказу переодетые в польскую военную форму люди имитировали нападение на немецкий пограничный пост.