Записки натуралиста - Евгений Спангенберг

— Смотрите, испортите вы собаку. Я излупил бы его как следует, — посоветовал бывший со мной охотник.

«Действительно, заслуживает хорошей лупцовки», — подумал я, пытаясь поймать собаку. И когда она попалась мне в руки, я наскоро сломал сосновую ветку, размахнулся ею сколько хватило силы, но, представьте себе, не решился ударить испуганную собаку: ведь я хорошо знаю, что лайки тяжело переносят побои.

Прошла неделя. Я вновь посетил знакомую деревеньку и ранним воскресным утром отправился на охоту за белками. На этот раз, чтобы приучить Тузарку отдавать добычу, я захватил с собой длинный сыромятный ремень. «Возьму на привязь, когда найдет и станет облаивать белку, а потом буду стрелять», — решил я.

Не совсем обычное выдалось это воскресное утро. Тяжелый снег — кухта, как его называют в Сибири, — толстым слоем покрыл ветви деревьев. Словно зачарованный, как в сказке, молчаливо стоял лес в зимнем наряде.

При лае собаки первая белка не усидела на месте и, делая большие прыжки, бросилась наутек по вершинам густого ельника. Позади осыпался снег, образуя снеговую завесу. Я, конечно, забыл о взятом сыромятном ремне и выстрелил в быстро уходящего грызуна. Негромко в морозном воздухе прозвучал выстрел; в тот же момент Тузарка оказался под деревом. Он на лету поймал падающую белку и тут же, положив ее на снег, перевел пытливый взгляд на меня. «Так можно?» — казалось, спрашивали его живые глаза. И, признаюсь, я был поражен его поступком. Ведь я наказал его только один раз, да и как наказал! Причем это случилось целую неделю назад.

— Тузарочка, умница ты мой, — ласково говорил я собаке, торопясь извлечь из сумки кусок колбасы.

Проверив работу собаки, я устроил ее, наконец, в хорошие, надежные руки. Там Тузарка живет и сейчас, а иногда ходит и со мной на охоту.

— Зайдем посмотрим, как поживает Тузарка, — однажды предложил я своей жене.

Вот и высокий дощатый забор среди леса. Неподвижно стоят большие березы и старые заиндевевшие ели, в глубине двора издали виднеется крыша дачного домика, лает собака. В морозном воздухе скрипит калитка, и обрадованный Тузарка бросается нам навстречу. Он привык, что мое появление здесь всегда связано с выходом на охоту. Но сегодня я без ружья, да и поздно. За зубчатой стеной темного ельника скрывается багровое солнце, к вечеру крепчает мороз. Я треплю Тузарку, глажу его пушистую голову, а он вертится как волчок, старается лизнуть мне лицо.

— Ну довольно, на охоту пойдем в другой раз. Оставайся дома, — внушительно говорю я на прощание собаке.

Тузарке не хочется сидеть дома, но послушный пес все же подчиняется, исполняя мое приказание.

К станции мы идем узкой дорожкой лесной просеки. По сторонам запорошенные старые ели, под ногами звонко скрипит снег.

— Интересно, неужели усидит дома? — спрашиваю я жену. — Наверное, прибежит посмотреть, куда мы отправились, — вдруг на охоту!

Но на просеке никого. «Значит, решил остаться», — успокаиваю я себя и еще раз гляжу назад на дорогу и вдруг замечаю Тузарку: полным ходом он бежит вслед за нами.

— Ты куда? Это еще что такое! — кричу я собаке.

Шагах в тридцати Тузарка останавливается на дороге, пытливо смотрит в глаза, вслушивается в интонацию моего голоса — ведь я стараюсь придать ему строгость. Прыжок в сторону, потом несколько прыжков по глубокому снегу, и Тузарка, обойдя меня, прячется за мою жену. Здесь он надеется найти защиту. А она гладит Тузарку и говорит самым обычным спокойным и тихим голосом:

— Иди-ка домой, Тузарка, нельзя с нами гулять. Ну, беги скорей!

И Тузарка неожиданно срывается с места и, положив на спину пушистый хвост, весело бежит дорожкой мимо меня до конца просеки и скрывается за ее поворотом к дому.

РЫЖИЙ ДЖЕК

С Джеком я познакомился в 1955 году на Дальнем Востоке. В эту весну мне не сиделось на одном месте. Большую часть мая я провел в низовьях реки Большой Уссурки, потом посетил Комсомольск-на-Амуре, а оттуда проехал железной дорогой к Советской Гавани и около двух недель прожил в Усть-Гуре.

В селении Усть-Гур, в домике местного охотника, где я временно поселился, мне и привелось встретиться с Джеком.

— Это нас Жека, — заявил мне сынишка хозяина, двухлетний Коля. — С папой он ходит зимой на охоту и не боится медведя.

— Нет, это мой Джек! — стараясь улыбнуться, запротестовал вал я.

— Неправда, Жека наш! — пришла на помощь Коле его старшая сестренка Любочка. — Если я скажу, он вас укусит, — продолжала она, обнимая собаку.

Но Джек, типичная дальневосточная лайка рыжей окраски, вопреки предупреждению ребят, встретил меня вполне дружелюбно. Он обнюхал мою куртку, потом сапоги и охотничий нож в чехле, висевший на поясе, и, видимо, понял, что я охотник.

После этого между нами сразу установились самые дружеские отношения. Около двух недель обследовал я тайгу по берегам беспокойной прозрачной реки Гур, проникал в соседние сопки и иной раз брал с собой лайку моего хозяина. Для рыжего Джека эти дни были настоящим праздником. Спугнет он с лежки маленького оленька — кабаргу — или найдет белку, и тогда молчаливый и угрюмый кедровник наполнится вдруг громким и задорным лаем. Люблю я, когда в лесной тишине, предупреждая охотника, лает собака. За самое сердце берут эти чудные звуки.

Однако молодая лайка оказалась настоящей зверовой собакой, меня же несравненно больше интересовали птицы. Но не в том беда, с этим можно было мириться. Был у Джека другой большой недостаток, и он частенько мешал мне при сборах коллекций. Заслышу я в тайге незнакомый крик птицы и пытаюсь выяснить, чей это голос. Держа ружье наготове, осторожно подхожу к месту, откуда исходят звуки, иной разподниму бинокль и рассматриваю перепутанные ветви дерева. Сколько нервного напряжения в этих поисках! И вдруг рядом появляется рыжая лайка. Не понимая, в чем в сущности дело, и всматриваясь туда же, куда смотрю я, она лает от нетерпения.

— Молчи, рыжий осел! — стараясь сделать злое лицо, шепотом одергиваю я молодую собаку.

Но в таких случаях назойливый Джек спешит отбежать в сторону и, следя за каждым моим движением, лает на меня издали.

— Ну погоди, рыжий!.. Не возьму больше тебя на охоту, — грожу я кулаком Джеку.

И верно, зачем я буду брать эту собаку, если она мне мешает охотиться? Я стал брать Джека только в тех случаях, когда он не мог помешать мне своим лаем, а чаще просто оставлял его на цепи, уходя утром из дому. Не нравилось это рыжему Джеку. Когда с ружьем за плечами я скрывался на окраине поселка, он закатывал невероятный концерт, от которого болели уши даже у самого спокойного человека.