Голубая лента - Бернгард Келлерман

«Космос» освещали тридцать с лишним тысяч электрических ламп, казалось, весь он усеян сверкающими звездами. Высокие палубы сияли огнями, словно этажи празднично освещенного замка. В лучах мощных прожекторов красные дымовые трубы казались раскаленными. Стаей звезд в ореоле света несся «Космос» сквозь ночь.

В капитанской рубке, представляющей собой большой зал, было почти совсем темно, и Уоррен, еще ослепленный огнями палуб, сначала вообще ничего не мог разглядеть. Нос корабля тонул в глубоком мраке. Прошло некоторое время, пока Уоррен, освоившись, разглядел тут и там несколько красных ламп, — как в фотолаборатории; потом он увидел в центре зала тускло освещенный диск — это был компас. Неподвижной тенью стоял у руля штурвальный. Здесь было тихо, как в церкви, и тишина эта угнетала человека, который только что ходил по палубам, наполненным шумным говором и смехом.

— Кто тут? — спросил вдруг резкий голос, и перед Уорреном неожиданно выросла какая-то тень. Это был второй офицер, Анмек, приземистый, широкоплечий человек.

— Это я, Анмек, — вместо Уоррена полушепотом ответил Хенрики. — Я привел к вам господина Уоррена Принса, представителя «Юниверс пресс».

— Очень приятно, господин Принс! — сказал Анмек.

«Космос» держал курс прямо на запад. Темною грядою, застилая горизонт, с запада надвигались грозовые облака, казалось, что это высокие предгорья и судно вот-вот врежется в них. Но в том месте, где час назад закатилось солнце, в черном небе, словно угасающий жар костра, еще мерцали красновато-серые отблески. С правого борта, как гигантские крылья ветряной мельницы, переливающиеся призрачным светом, метались во тьме лучи далекого маяка. Еще дальше, у горизонта, пылал огненный шар. Он то раздувался так, что казалось, еще миг — и лопнет, то внезапно опять сжимался. Офицер тотчас же вернулся на свое место. Он зорко следил за тенью, ползущей впереди судна.

— Ох уж этот проклятый шкипер, надо бы как следует проучить скотину! — буркнул Анмек.

Парусная шхуна шла фордевинд впереди и могла бы легко уйти с фарватера. Но шкипер, видно, об этом и не думал. «Космос» издал короткое грозное рычание и стал обходить шхуну левым бортом.

— Где капитан? — спросил Хенрики.

Анмек кивнул головой на силуэт в противоположном конце зала и опять впился глазами в морскую тьму.

Полумрак, торжественность и тишина. — Уоррен стоял как зачарованный, у него захватило дух. Ничего более таинственного он в жизни не видел.

Хенрики поинтересовался сообщениями о погоде. В его голосе слышалась гораздо большая заинтересованность, чем мог вызвать этот столь обычный на борту вопрос. Уоррен насторожился.

— Сообщения отличные, погода ожидается великолепная, ночь будет ясная, звездная, — спокойным хрипловатым голосом отозвался из полумрака Терхузен.

— Вот и прекрасно, вот и чудесно! — воскликнул Хенрики.

— Прогноз благоприятный, — продолжал Терхузен. — Только что установлена радиосвязь с «Лабрадором», он идет нашим курсом с опережением на сутки. Мы входим в антициклон.

Капитан был весьма доволен, директор Хенрики тоже. Уоррен видел, как заблестели его глаза.

— Вот и прекрасно, вот и чудесно! — повторял Хенрики.

— Когда мы минуем Бишопс Рок? — отважился спросить Уоррен.

Таковы журналисты: если они что-то вбили себе в голову, то уж стоят на своем. Это у них как болезнь. Примеры на этот счет можно привести самые невероятные.

— Часов около девяти, — вежливо ответил Терхузен.

Около девяти! Итак, значит, в девять часов — смотри в оба! От Бишопс Рок и начинается, собственно, Атлантика, а кончается она возле Амброзского маяка, у входа в нью-йоркскую гавань.

Ошеломленный новыми впечатлениями, Уоррен спустился вниз, прошел по палубам. Да, на капитанском мостике чувствовалась настороженность, как в крепости, осажденной неприятелем.

Современный человек! Вот он каков, современный человек! Он, Уоррен Принс, восхищен своим современником.

В этот миг сотни пароходов точно так же, как и «Космос», бороздят море, тысячи курьерских поездов в Европе, в Америке, в Австралии бешено мчатся сквозь ночь, туман и снег, аэропланы рокочут в небе — и всюду современный человек, он выполняет свой долг, не тратя лишних слов. И гибнет, когда приходит его час, не поднимая большого шума. Никогда еще человек не был так отважен, как в наши дни.

Уоррен любил свое время! Он был счастлив, что родился в такой век. Таинственные волны несут через континенты человеческую речь, люди летают, как орлы, они изобрели приборы, открывшие в капле воды непостижимое чудо мира. Разве этого мало?

И если бы Уоррена Принса из «Юниверс пресс» кто-нибудь вдруг спросил: скажи-ка, Уоррен, что, по-твоему, ценнее — сверкающие огнями небоскребы Нью-Йорка, такой вот корабль, как «Космос», или египетские пирамиды, он, Уоррен, не задумываясь, ответил бы, что в сравнении с нью-йоркскими небоскребами и таким вот «Космосом» египетские пирамиды просто жалкий хлам. Да! Жалкий хлам! И если уж говорить начистоту, то пропади они пропадом, эти пирамиды, — он может и без них прожить.

Таково мнение Уоррена Принса из «Юниверс пресс». Но рядом не было никого, кто мог бы задать ему такой вопрос.

И находятся же люди, — Уоррен уже сидел в ресторане, — сомневающийся в современной культуре! Например, этот, ну как его? Кинский, Кинский… Этот чудаковатый господин, его сосед по каюте. В людском потоке на Бродвее этот австрийский аристократ бродил бы, как бесплотный призрак. Никто его и не заметил бы! Да, никто! Даже не посмеялись бы над этим привидением.

И сейчас, за ресторанным столиком, Уоррен все еще был во власти волшебного полумрака и тишины капитанской рубки. Яркий свет и сверкающий хрусталь нестерпимо слепили глаза. За ужином сидело несколько сот человек, но веселый шум их голосов доносился до него откуда-то издалека, как в полусне.

— Не прикажете ли вина, сударь? — спросил стюард, протягивая ему карту вин.

Вино? С чего бы это вдруг? Уоррен сочувственно и вместе с тем насмешливо взглянул на официанта и потребовал бутылку содовой.

— Мы еще себя покажем! Погодите только! — тихонько прошептал Уоррен. — Непременно покажем!

И Уоррен предался честолюбивым мечтам, свойственным всем молодым людям. Что ж, пусть мечтают! Пусть пылко мечтают, — быть может, сбудется хоть сотая доля их грез.

Уоррен сидел за столом в новом, с иголочки, парижском смокинге от мосье Пело с улицы Ришелье, в безукоризненной сорочке. Несмотря на вихрь поглотивших его мыслей, он с аппетитом съел тарелку черепахового супа и тушеного голубя под соусом из шампиньонов, потом заказал еще заливного карпа с перцем по-венгерски. Уоррен роскошествовал.