Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет - Владимир Георгиевич Фалеев

Что было дальше, мама вспоминала не без ужаса.

Увлеченные котлетами соседи даже и не заметили, как доверенное их попечению дитя поднялось и, не обнаружив поблизости маму и папу, неторопливо зашагало в сторону моря. Войдя в воду по грудь, я уверенно, будто проделывал такое не однажды, оттолкнулся от дна Черного моря и…поплыл навстречу родителям! Поплыл! Метра три осилил!

Не увидев сына на берегу, мама издала вполне естественный вопль и рванула к берегу.

Ее скорости позавидовал бы знаменитый Тарзан – олимпийский чемпион по плаванию Джонни Вайсмюллер. В три взмаха она оказалась возле меня!

Поцелуи, тисканье, перемежавшееся незаслуженными, с моей точки зрения, шлепками – все это было уже позже, когда родители подхватили свое чадо и выволокли оное на берег.

Соседи виновато оправдывались, дожевывая свои котлеты, но их уже не слушали.

Вовка поплыл! Самостоятельно!

Вот так я и научился плавать. А могло быть хуже…Испуг, оставшаяся на всю жизнь боязнь воды, а то и вовсе…Но Провидению угодно было не только оставить меня в живых, но и сохранить любовь к воде и плаванию в самых разных водоемах. От океанов и Байкала до крохотных русских речушек и бассейнов при отелях.

– Когда я стал постарше, папа стал брать меня с собой в баню (до этого мыли меня в тазике на кухне, когда соседей не было дома). Ближайшими к нам были Донские бани, что в конце Шаболовки, возле Донского монастыря и кладбища при крематории, а позже – Университета Дружбы народов. Их снесли совсем недавно, в 2015 году. Теперь на их месте огромный жилой дом. А тогда баня была очень востребованным учреждением – централизованное горячее водоснабжение в домах отсутствовало. Как известно, для русского человека посещение бани всегда было событием. Сходить в баньку, попариться, попить пивка, постричься и побриться – целый набор удовольствий. В Москве бань было много, от шикарных Сандуновских до простых районных. Донские были обычными банями, но как же они были популярны!

Для меня походы с отцом в баню были двойным удовольствием. Работал папа много, виделись мы с ним не часто, а уж поговорить доводилось не всегда. Шли пешком. От дома через Калужскую площадь, вдоль всей Шаболовки, мимо Шуховской телебашни до самых бань. Весь путь порядка четырех, а то и более километров. Еще одна тренировка для детских ножек, но, главное, возможность задать папе массу самых разных вопросов.

Сейчас часто езжу по Шаболовке, и перед глазами отчетливо встает эта картина: зима, мы тепло одеты, тащим бельишко на перемену, полотенца, мыло, мочалки…И говорим, говорим…Папа инженер, интересно объясняет устройство паровой машины, почему не падает самолет…А в бане папа и помыться поможет, и в парикмахерскую отведет. Почему-то запомнился казавшийся тогда странным текст: «Кто стригся до бани, после бани бриться вне очереди». Да что тогда, до войны! Много позже, в пятидесятые годы, уже будучи студентом, я ездил мыться в душевые и бани, только теперь уже самостоятельно, в центр Москвы. В нашей квартире удобств по-прежнему не было.

Зимой родители иногда выбирались походить на лыжах, а еще они очень любили кататься на коньках. Ближайший к нам каток находился в ЦПКиО – Центральном парке культуры и отдыха имени Горького. Свою дружбу с парком и катком я опишу дальше, а пока скажу, что у папы были редкие по тому времени коньки – беговые «норвеги», или «ножи», так их еще называли. Отец отлично чувствовал себя на льду, но от мамы далеко старался не убегать – у нее коньки были попроще, скорее всего «снегурочки».

В военные годы родителям было уже не до коньков, и папины «норвеги» достались мне. Это случилось позже.

А вот с бабушкой я, уже шестилетний пацан, ходил на Калужскую площадь за керосином и разными продуктами.

Калужская площадь! Тогда еще уголок старой, дореволюционной Москвы, что вошел в мою жизнь навсегда. Здесь зародилась моя любовь ко всем уголкам моего родного города, с его Кремлем, Воробьевыми горами, Красной площадью, и тысячью других близких и памятных мне мест, о которых я буду писать в своей книжке! Думаю, что и будущий выбор профессии градостроителя тоже был подсознательно определен прогулками по Москве, и в частности походами на Калужскую площадь и прилегающие к ней улицы.

В ту пору она еще оправдывала свое народное прозвище «сковорода» за круглую в плане форму. В площадь вливались восемь (!) улиц. По периметру застроена она была двух-трехэтажными домами с магазинами в первых. В интернете можно легко найти фото, дающие представление об облике Калужской площади тех лет. Именно такой я ее и запомнил. Булочная на углу Житной, магазин со странным названием «Цекавшири» – что-то означавшее грузинский потребсоюз – на углу Мытной и большой рыбный на том месте, где сейчас вход на станцию метро «Октябрьская» кольцевой линии.

В его огромных, как мне казалось, витринах стояли полки с напоминавшими египетские пирамиды горками банок «CHATKA». Так назывались знаменитые камчатские крабовые консервы. А рядом… Большие эмалированные тазики, размером с хорошую банную шайку, до верха полные черной икры… Все это было доступно и, вероятно, не очень дорого. В самом магазине вкусно пахло рыбой и морем. Здесь бабушка часто покупала любимую папину навагу, которую дома поджаривала с вкусной рыжеватой корочкой.

Были на площади и промтоварные магазины, но почему-то больше запомнились мои походы с бабушкой в керосиновую лавку. До сих пор ноздри щекочет сладковато-приторный, чуть резковатый запах керосина. Был тогда он привычным, без керосина ведь никуда!

Керосиновая лавка помещалась в группе других магазинов, занимавших треугольный в плане квартальчик на углу Житной и Большой Якиманки. Рядом с кинотеатром «Авангард». Ладно, что соседствовала с керосиновой скобяная лавка, но никого не смущало, что за той располагалась и булочная! Слово «скобяной» теперь вышло из обихода, а товар-то этот – гвозди, крючки, ведра, лопаты – тоже был ох как нужен!

За керосином ходили с бачками. В лавке стояла большая железная бочка, за бочку цеплялась кружка на длинной ручке, емкостью обычно в литр. В горлышко бачка, отвинтив пробку, продавец вставлял воронку и наливал керосин. особо не страшась его пролить. Меня почему-то завораживал этот нехитрый процесс. Бабушка брала литра четыре, чтобы не очень тяжело было тащить, и мы отправлялись домой. Шли мимо здания отделения милиции № 2, стоявшего на углу перекрытого ныне Казанского переулка. Напротив, на другой стороне Житной улицы, находился НИКФИ – Научно-исследовательский кино-фото институт. Он занимал дом бывшей кинофабрики Ханжонкова, первого русского кинопромышленника. Сейчас здесь съезд с Житной