Реалити-Шоу (СИ) - Лятошинский Павел

— Пойди, поговори с ней, — шепчет мать.

— Сама поговори, ты же мать…

— А ты отец, если что. Мне и так всё понятно.

— Ах, тебе всё понятно! И что же тебе понятно?

— Всё!

Папа неразборчиво бранится.

Вот бы приехал Серёжа и забрал меня отсюда, хоть к чёрту на кулички, лишь бы увёз. Судя по всему, его ждёт серьезный разговор, хотя отец предпочел бы молча разрядить ему в грудь обрез. Оружия у папы нет, насколько мне известно, но в такой атмосфере он его из воздуха материализует.

Словно услышав мои мысли, Серёжа прислал сообщение: «Привет», следующее сообщение: «Я соскучился», следующее сообщение: «Прости, я был груб, не знаю, что на меня нашло». Не отвечаю. Не люблю писать сообщения. Это какая-то профессиональная болезнь. Как тот сапожник, что без сапог, я каждый день пишу по две тысячи знаков (с пробелами) в «Аграрный вестник», но это предел, и уж если хотите от меня диалога, то воспользуйтесь для этого ртом. За сообщениями последовали дурацкие смайлики, рожица в слезах, должно быть в слёзах раскаяния и рожица с сердечками вместо глаз.

Плотно закрыла дверь и сама позвонила Серёже. Гордость тут ни при чём, не тот случай. Хочу уехать, хочу домой, в съемную квартиру, где Люцифер и, чёрт с ними, камеры видеонаблюдения, зато спокойно.

— Серёж, — роняю в тишину, как только прерываются гудки.

— Привет, я уж подумал, ты обиделась…

— Что делаешь? — перебиваю.

— Ничего особенного, маюсь. О тебе…

— Серёж, поехали в Рязань, — говорю твердо, уверенно, не то, чтобы приказываю, вроде бы как вопрос задаю: «А не поехать ли нам в Рязань?», но даю понять, что не приму отказа.

— Сейчас? В Рязань? — мямлит Серёжа, заранее на всё согласный.

— Да, сейчас, да, в Рязань. Мне скучно, а там погуляем, сходим куда-нибудь. Что думаешь? Нет, конечно, если у тебя есть дела важнее…

— Собирайся, уже еду, — отвечает он коротко и внятно, по-мужски. Я прямо-таки уважением прониклась.

— Буду ждать с нетерпением, — выдыхаю в трубку. Он примчится быстро. Нужно сказать родителям, что уезжаю. Мама там чего-то наготавливает, явно не для себя, отец мрачнее тучи, и тут я такая выхожу и говорю: «Ну, всё, погостила, пора и честь знать, до свидания». Господи, как же всё надоело. Как же сложно быть взрослой! «Ничего не сложно», — возражаю сама себе. Совру, что нужно на работу, да, так и скажу, срочно понадобилась. Вот и повод для гордости, дескать, дочь-то какую воспитали — незаменимую, и без лишних разговоров отпустят.

Мама спешно пакует в пергаментную бумагу сладкие пирожки.

— Как приедешь, сразу раскрой их, а то запреют, невкусными будут — суетится она, — ну что же это за работа такая, совсем отдохнуть не дали.

— Ничего страшного, мам. Скоро возьму отпуск, приеду на целую неделю, а может даже две. Ещё надоесть успею, — говорю я, а она, словно, не слышит, крутит головой на триста шестьдесят градусов, чтоб ничего не забыть. Отец молчит, сверлит глазами пол, зубами мысленно перетирает Серёжины кости. На телефон приходит сообщение: «Я приехал». Пора прощаться. Мама крестит меня в спину, отец молча несет пакет с пирожками. Взгляды мужчин встречаются. Все такие серьезные, едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Серёжа приветственно кивает, пожимает отцу руку, тот молчит, немая сцена продолжается секунду. Серёжа принимает из папиных рук пакет, так же кивком прощается, садится в машину. Обнимаю отца, машу маме, застывшей у калитки. Серёжа распрямляет пальцы на руле — водительский жест благодарности, отец кивает в ответ.

***

Напрасно я думала, что наблюдать за людьми скучно. Сегодня увидела отца таким, каким не могла себе даже представить, суровый и безжалостный ко всему, что может мне навредить, он сдался без боя. Отдал первому встречному самое дорогое, что у него есть, меня. Серёжа в это же время делает вид, что ничего особенного не произошло, включил поворотник, неторопливо вывернул руль и медленно покатился до ближайшего перекрестка. Как только машина скрывается из поля зрения моих родителей, стрелка на спидометре подпрыгивает до сотни километров в час, меня вдавливает в сидение, на секунду наши взгляды встречаются, я улыбаюсь, Серёжа доволен собой.

— Почему ты решила уехать сегодня? — спрашивает он отрешенно, давая понять, что в Рязань он едет не потому, что я попросила, а словно так и было задумано.

— Тоскливо дома стало.

— Бывает.

— Ага.

— Ну, а в городе, что делать будешь?

Пожимаю плечами.

— Можем поехать ко мне, — говорит он неуверенно, слегка краснея.

— Почему бы и нет, — соглашаюсь быстро, — только сначала ко мне заедем, ненадолго, буквально на пару секунд. Котяра голодный сидит, — добавляю поразмыслив. Животное, разумеется, не голодает, просто мне нужно искупаться, кое-где побриться, сменить белье, в общем, привести себя в порядок.

— Хорошо, — соглашается он.

Добрую часть пути мы преодолеваем молча, каждый думает о чем-то своём. Серёжа, видимо, подсчитывает мелочь в кармане и составляет меню для романтического ужина. В этом он весь. У меня же из головы не выходит прощание с родителями. Живешь с людьми всю жизнь, думаешь, что знаешь их наизусть, а приглядишься, и оказывается, едва знакомы. Поразительно. Наблюдать за человеком в его естественной среде обитания дорогого стоит, а прогресс на месте не стоит. Кто бы мог подумать, что реалити-шоу — новый вид зоопарков. С этого ракурса всё выглядит иначе. Смотришь, сравниваешь, и вдруг понимаешь, что люди, которые встречаются на пути каждый день, просто актеры, персонажи историй, которые они сами себе придумали. И нет среди них ни хороших, ни плохих, ни слабых, ни сильных, есть ситуации и есть обстоятельства. Какой-нибудь ботаник в очках завтра накроет грудью гранату, спасая жизни только что шпынявших его верзил, под вульгарным макияжем будет скрываться верная жена и многодетная мать, а по черной бороде, которой не покрыты только шрамы, могут течь слезы умиления от первого агуканья младенца. Но это всё не напоказ, это хранится где-то глубоко внутри под масками и гримом.

— О чём задумалась?

— О нас, — отвечаю не задумываясь.

— О нас?

— Да, я так и сказала, — говорю слегка раздраженно, знаю, что за этим последует. Он спросит: «И что же ты думала про нас?», и вопрос этот будет вырван из контекста моих мыслей, ведь про «нас» это не про меня и него, а про всех, про нас, про людей как биологический вид.

— Я тоже думал про нас, — говорит Серёжа.

— И что ты думал про нас? — недослушав, выпалила я, потому что, во-первых, это вертелось на языке, а во-вторых, проще выслушать его мнение и согласиться, чем на ходу сочинять что-нибудь такое, что не сильно ранит его чувства.

— Думал про наши отношения. Поначалу же не понял тебя, ну, когда про дружбу говорила и всё такое, а теперь считаю, что ты права, и это даже хорошо. Мы давно друг друга знаем, нам нет необходимости кривляться, притворяться, что-то там воображать, сочинять про себя.

— Да, именно это я и подразумевала, — соврала я.

— Круто же, вот, прям… слов не могу подобрать, как это классно. Ещё думал, что бы нам взять на вечер. Ну, там, мартини какой-нибудь, например.

Я скривилась.

— А что тогда?

— Не знаю. Ты же мужчина, вот ты и придумай. Удиви меня, — говорю, а лицо Серёжино в этот время озаряется невидимым светом, и грудь его рвется вперед, словно крыльям за спиной тесно стало в спортивных сиденьях-ковшах. Ничего-то Серёжа не понял, и слышит он исключительно то, что хочет слышать. Впрочем, его ли в этом винить?

В пять часов подъехали к моему подъезду.

— Подождешь? Я быстро.

— В магазин сбегаю, чтоб потом не останавливаться.

Киваю, выбираюсь из машины, иду к себе в квартиру. Времени мало. Включаю воду в ванной, раздеваюсь. Бросаю вещи в стиральную машинку, на мне только лифчик и трусики. Накидываю халатик, лифчик и трусики следуют за джинсами и футболкой в машинку. Поставлю стирку на полчаса, как раз успею искупаться и одеться, а перед уходом развешу сушиться. Кот растянулся на диване, недовольно машет хвостом.