1941–1945. Священная война - Виталий Елисеев

Когда я возвратился в дом, первое, что мне бросилось в глаза, это отсутствие бюста Сталина на самом видном месте.

Неизъяснимая любовь к вождю, вера в него, даже тогда, когда все вокруг рушится, немецкие войска под Москвой, постоянные бомбежки, а бюст закапывается в землю, чтобы сохранить его и встретить с ним День Победы.

Собрав вещи, которые можно было увести с собой, закрыли на замок дверь. Уезжая в Загорск, не знали, придется ли когда-нибудь возвратиться обратно.

Жизнь в Загорске была намного безопаснее, хотя каждую ночь над городом высоко в небе пролетали немецкие самолеты.

Загорск они не бомбили, а летели куда-то дальше на Александров.

Бабушка продолжала держать корову. Каждый день ставила молоко в крынках в русскую печь. В них образовывалась темного цвета пенка. Крынок в коридоре стояло несколько. Под пенкой собирались сливки. Ну можно ли было пройти мимо такой крынки и не съесть пенку вместе со сливками. А вечером бабушка в моем присутствии говорила: «Опять кто-то слизнул пенку!» Она прекрасно знала, кто это сделал, но никогда за это не ругала меня.

Вскоре корову отвели на базар и продали. Пасти ее было негде. Бабушка плакала. Ей жаль было расставаться с кормилицей, но обстоятельства были выше ее возможностей.

Глава 10. Из воспоминаний В. И. Елисеева

о первом месяце войны.

В июле 1941 года на скорую руку соорудили и оборудовали аэродром на окраине Сельца, поселке городского типа в Брянской области на реке Десне. Принимали средние бомбардировщики.

Недалеко от аэродрома был детский сад. В один из июльских дней дети с воспитательницей гуляли по территории. Неожиданно налетели немецкие самолеты. Когда начали бомбить аэродром, воспитательница испугалась и потащила детишек в дом. А рядом за забором, метрах в ста пятидесяти наша часть отрыла траншеи с накатом из толстых бревен для укрытия личного состава.

Мы увидели, как воспитательница потащила детишек в дом. Под бомбежкой взял с собой солдат и побежал к ней на помощь. Скомандовал ей быстро выводить из дома детей и бежать с ними в траншею. Дети были перепуганы гулом самолетов, взрывами бомб. Плачут. Солдаты им помогали. Кто был в это время в саду, тоже не остались в стороне.

Налет кончился. И тут же за первой волной самолетов налетела вторая, более жесткая. Бомба попала в здание детского сада, куда воспитательница привела детей. В щепки разнесла его и надворные постройки. Для них это было вторым рождением.

Когда бомбежка окончилась, им уже некуда было идти. В траншее дети находились до вечера, пока их не забрали родители.

В Сельце, на правой стороне Десны, был развернут полевой госпиталь. Там провел несколько бесед о Куликовской битве, о Дмитрии Донском. Беседы нравились. Это были патриотические темы.

А обстановка на фронте становилась все более нестабильной. Это отражалось на состоянии людей.

Во время моего дежурства в штабе БАО, звонит главврач госпиталя. Голос срывается.

– Что там у Вас?

– Танки немецкие прорвались и движутся к нам! Необходима помощь! Без нее, – главврач не договорил, связь прервалась.

Бегу к командиру подполковнику, по фамилии Филиппов, доложить обстановку, а тот сидит с бутылкой. Увидев дежурного, попытался спрятать ее.

Когда доложил ему обстановку, в ответ услышал: «Да что там танки! Что там танки! Ты лучше выпей со мной!»

– Я не буду и Вам не рекомендую.

Послали машину разузнать, что там происходит на самом деле.

А в это время танки уже давили госпиталь своими гусеницами, стирая его с лица земли, вместе с ранеными, которые не могли бежать.

Покончив с госпиталем, подошли к мосту. В их задачу входило перейти на другую сторону реки, неожиданно ворваться на аэродром и уничтожить все находящиеся на нем самолеты.

На противоположной стороне реки стояла зенитка для защиты моста при воздушных налетах. Зенитчики не растерялись и прямой наводкой подожгли один танк. Оставшиеся два не рискнули подойти к мосту и скрежеща гусеницами, повернули назад.

На брянщине при приближении немецких войск стали организовываться партизанские отряды. Немцы были уже в Жуковке в 28 километрах западнее Сельца. В это время по делам поехал на машине в Брянск в 25 километрах восточнее Сельца. Возвращался через день.

Перед мостом через Десну машину остановили партизаны.

– Куда едете?

– К себе в Сельцо, – ответил им.

– Там немцы!

Если бы не встретились партизаны, проскочили бы прямо в Сельцо к немцам. В такой панике, которая в тот момент была, люди были растеряны.

За время, пока мы отсутствовали, аэродром перебазировали в Хотынец в 70 километрах от Брянска в сторону Орла. Из Сельца повернули догонять своих.

А там та же неспокойная обстановка. Немцы разбрасывали с самолетов листовки: «Возьмем Хотынец – конец войне!»

Глава 11. Река людского горя и первые версты Победы

Война изменила облик Загорска. Сердце города Троице-Сергиева Лавра, золотой верх колокольни, увенчанный крестом, вознесшийся высоко вверх, голубые купола церквей с золотыми звездами, прежде ослепительно блестевшими на Солнце. Всё было выкрашено для маскировки с воздуха в грязный землистый цвет с зелёными разводами. Сверху они были меньше заметны на фоне земли.

Всё вокруг выглядело мрачно, несмотря на яркое солнце на безоблачном небе. Пропали голуби, которые стаями собирали крошки с земли, не стало слышно громких криков ворон. И они куда-то улетели.

Вначале августа железнодорожное движение от Александрова до Москвы было остановлено. Войска выгружались в Александрове. Дальше шли по Ярославскому шоссе через Загорск на Москву отстоять столицу.

Несколько дней подряд по нашей Комсомольской улице непрерывающимся потоком двигались войска.

Погода по-летнему жаркая. Ни спасительного ветерка, ни тучки на небе. Только Солнце над головой.

Уставшие, измученные длинным переходом, в мокрых от пота с разводами соли гимнастерках, серыми от пыли лицами, шла пехота. За спинами вещевые мешки, скатки, противогазы. Не у всех винтовки. Пулеметчики несли на себе разобранные станковые пулеметы. Многие шли в брезентовых ботинках зеленого цвета на толстой деревянной подошве. Топот одновременно сотен деревянных подошв гулко отдавался на булыжной мостовой.

Тяжелые орудия везли машины, тракторы.

Легкие противотанковые орудия тащили за собой упряжки из двух лошадей. На орудиях сидела артиллерийская прислуга, на снарядном ящике возница и командир.

Уставшие, выбивавшиеся из сил лошади, роняя на землю пену, из последних сил тащили за собой противотанковые орудия.

Напротив Лавры был крутой спуск и такой же подъем. На спуске артиллерийская прислуга бралась за постромки и упираясь ногами, удерживала пушку и снарядный ящик, чтобы они не раздавили лошадей, а вверх тащили вместе с ними.

Вперемежку с людьми, лошадьми, повозками, грузовыми машинами, в общем потоке, скрежеща гусеницами, медленно двигались танки. Поднятая гусеницами и тысячами ног столбом пыль, смешиваясь с клубами черного дыма от танков, густым серым облаком, плотным как туман, накрыла дорогу. В открытых люках были видны серые от копоти и пыли лица механиков-водителей.

Целыми днями, пока шли войска, Валя Калабухов, Борис Зикеев, Витя Раушка и я «дежурили» у почтового ящика на заборе Коптелиных, махали руками, провожая бойцов на фронт.

Когда над проходящей мимо колонной взметнулась вверх чья-то рука с зажатым треугольником и махала им над головой, мы, перепрыгивая через придорожную канаву, бежали наперегонки за письмом.

– Опусти в ящик! – и бумажный треугольник переходил из рук в руки по рядам.

С крепко зажатым в руке письмом, как самым дорогим, бегом возвращались к почтовому ящику и, встав на цыпочки, опускали его в прорезь. В ответ красноармейцы махали нам руками. Мы были счастливы, что чем-то смогли кому-то помочь.

Войска идут, идут днём и ночью нескончаемым потоком. Кажется, им не будет конца.

А навстречу им на восток такой же нескончаемой вереницей бредут беженцы: старики, женщины, дети. Война выплеснула на дороги огромные массы людей, людское горе. Голодные, худые, грязные, оборванные с котомками за плечами. Женщины, дети постарше, несут на руках маленьких, ведут за руку, кто мог идти самостоятельно. На тележках, тачках везут инвалидов, пожитки, нехитрый скарб.

Ехали на телегах, запряженных коровами. Их были единицы. Врезался в память тяжело больной старик с землистым цветом лица, лежащий на подводе. Глаза закрыты. Несмотря на летний зной, накрыт он был теплым одеялом.

Осознавал ли он, что не суждено ему вернуться на родину. Вечное пристанище он найдет на чужбине. Тяжело воспоминать об этом.

Враг приблизился к Загорску. Это чувствовалось по всему. На железной дороге сняли медные контактные провода. В домах отключили электричество. Дедушка стал шить при свете керосиновой лампы, пока был керосин. Позже для освещения стали использовать свечи, а потом и лучину. По карточкам из продовольствия выдавали с перебоями только черный хлеб, перемешанный с опилками.