Золотое рандеву - Алистер Маклин

— Мне как-то не показалось, что он уже собрался отдать богу душу, сказал я. — Никто не хочет его прикончить, мы просто зададим ему несколько вопросов. Или сиделкам. — Уайт открыл было рот, чтобы запротестовать, но я бесцеремонно отодвинул его рукой и постучал в дверь.

Нет ответа. Я подождал с полминуты, затем постучал снова, громче. Уайт подле меня весь кипел от негодования и неодобрения. Я не обращал на него внимания и уже заносил руку для нового, серьезного удара, когда услышал шаги, и неожиданно дверь распахнулась внутрь.

Дверь открыла та сиделка, что покороче, — толстушка. На голове у нее был напялен ветхозаветный белый полотняный чепчик с ленточками, одной рукой она придерживала края большого шерстяного пледа, открывавшего лишь носки шлепанцев. Комната у нее за спиной тонула в полумраке, но я успел заметить, что там находятся две кровати, одна из которых измята. Свободная рука, которой сиделка усиленно терла глаза, делала вывод о ее времяпрепровождении очевидным.

— Приношу вам искренние извинения, мисс. Не предполагал, что вы спите. Я старший помощник капитана этого корабля, а это мистер Каммингс, начальник хозяйственной службы. Пропал наш старший стюард. Возможно, вы что-нибудь видели или слышали и это могло бы нам помочь.

— Пропал? — она крепче ухватилась за свой плед. — Вы имеете в виду… вы имеете в виду, что он исчез?

— Скажем проще: мы не можем его найти. Можете вы нам помочь?

— Не знаю. Я спала. Видите ли, — объяснила она, — мы по очереди дежурим по три часа у постели мистера Сердана. Ему необходим постоянный присмотр. Я пробовала немного уснуть, прежде чем сменить мисс Вернер.

— Прошу прощения, — повторил я, — так вы ничего не можете нам сказать?

— Боюсь, что нет.

— Может быть, ваша подруга, мисс Вернер, сможет?

— Мисс Вернер? — она раскрыла в изумлении заспанные глаза. — Но мистера Сердана нельзя…

— Пожалуйста. Дело достаточно серьезное.

— Хорошо, — как все опытные сиделки, она знала, когда можно спорить, а когда нужно уступить. — Но я должна попросить вас вести себя потише и ни в коем случае не раздражать мистера Сердана.

Она ничего не сказала о возможности того, что мистер Сердан сам будет нас раздражать, а ей следовало бы нас предупредить. Когда через открытую дверь мы прошли в спальню, он сидел в кровати. Перед ним на одеяле лежала книга. Яркое бра над изголовьем освещало сверху малиновый ночной колпак с кисточкой, а лицо оставалось в тени, глубокой, но все же недостаточно глубокой, чтобы скрыть злой взгляд из-под кустистых бровей. Мне показалось, что злой взгляд является столь же неотъемлемой принадлежностью его лица, как и мясистый клюв носа, свешивающегося на пышные седые усы. Приведшая нас сиделка собиралась было приступить к церемонии представления, но Сердан заставил ее умолкнуть повелительным взмахом руки. Суровый старикан, подумал я, к тому же сквалыга и неважно воспитан. — Надеюсь, вы в состоянии объяснить вашу возмутительную дерзость, сэр, — от ледяного его тона озноб пробрал бы и белого медведя. — Ворваться без разрешения в мою личную каюту!

Он перевел пронзительный взгляд на Каммингса.

— И вы, вы здесь! Вам же был приказ, будьте вы прокляты! Полное уединение, абсолютное. Объяснитесь, сэр.

— Не могу выразить, как я огорчен, мистер Сердан, — мягко сказал Каммингс. — Только из ряда вон выходящие обстоятельства…

— Чушь! Аманда! Вызовите по телефону капитана. Немедленно!

Длинная, худая сиделка, расположившаяся рядом с кроватью на стуле с высокой спинкой, начала собирать с коленей свое вязанье — почти готовый бледно-голубой свитер, но я жестом показал ей оставаться на месте.

— Сообщать капитану нет необходимости, мисс Вернер. Он и так все знает и сам нас сюда послал. У нас к вам и мистеру Сердану лишь одна маленькая просьба.

— А у меня к вам, сэр, лишь одна совсем маленькая просьба, — его голос сорвался на фальцет, то ли от возбуждения, то ли от гнева, то ли просто от старости, то ли от всех этих причин вместе взятых. — Убирайтесь отсюда к черту!

Я хотел было глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, но так как за этой двух-, трехсекундной паузой неизбежно последовал бы новый взрыв, сказал сразу:

— Очень хорошо, сэр. Но сначала мне хотелось бы узнать, не слышали ли вы или мисс Вернер каких-нибудь странных, необычных звуков в последний час. Возможно, вы что-то видели. Пропал наш старший стюард. До сих пор мы не можем найти удовлетворительного объяснения его исчезновению.

— Пропал, как же! — фыркнул Сердан. — Напился, небось, или дрыхнет. И после некоторого раздумья: — А вернее всего и то, и другое.

— Он не из таких, — спокойно возразил Каммингс. — Вы можете нам помочь?

— Мне очень жаль, сэр, — мисс Вернер, сиделка, оказалась обладательницей низкого, хриплого голоса. — Мы ничего не видели и не слышали. Ничего такого, что могло бы вам помочь. Но если мы можем что-нибудь сделать…

— Ничего вам не надо делать, — грубо прервал ее Сердан, — кроме собственной работы. Мы не можем вам помочь, джентльмены. Спокойной ночи. Выйдя в коридор, я наконец-таки осуществил свое намерение глубоко вздохнуть и повернулся к Каммингсу.

— Мне совершенно наплевать, сколько этот дряхлый бойцовый петух платит за свои апартаменты, — со злостью сказал я. — Все равно с него берут слишком мало.

— Могу понять, почему Серданы-младшие были так довольны сбагрить его с рук хоть на немножко, — отозвался Каммингс. В устах всегда невозмутимого и дипломатичного хозяйственного начальника это был крайний предел осуждения человека. Он взглянул на часы. — Немногого мы добились. А через пятнадцать, двадцать минут пассажиры начнут расходиться по каютам. Как насчет того, чтобы вам продолжить здесь самому, а я с Уайтом пошел бы вниз?

— Ладно. Десять минут. — Я взял ключ у Уайта и принялся за оставшиеся четыре каюты, а Каммингс спустился палубой ниже, где находилось еще шесть.

Спустя десять минут, так ничего и не обнаружив в трех каютах из четырех, я очутился в последней, большой, ближе к корме по левому борту, которая принадлежала Джулиусу Бересфорду и его семейству. Обшарил спальню супругов Бересфордов, но опять с нулевым итогом, хотя и начал уже действительно шарить, разыскивая не столько, самого Бенсона, сколько любые следы его пребывания там. Тот же результат в гостиной и ванной. Я двинулся во вторую, меньшую спальню, которую занимала бересфордовская дочка. Ничего за шкафами, ничего за шторами, ничего за четырехтумбовым ложем. Подошел к кормовой переборке и раздвинул створки перегородки, превращавшей эту часть спальни в один огромный гардероб.

Мисс Сьюзен Бересфорд, отметил про себя, не была обижена по части одежды. В гардеробе находилось что-то около шестидесяти, семидесяти вешалок, и ни на одной из них, готов поспорить, не висело ничего дешевле трех, а то и пяти сотен долларов. Я продирался сквозь Балансиаги, Диоры, Сен-Лораны, осматривая все вокруг. Ничего.

Я сомкнул створки и подошел к небольшому стоящему в углу шкафу. Он был полон мехов: шуб, накидок, палантинов. Зачем нужно было их тащить с собой в круиз по Карибскому морю, оставалось доя меня загадкой. Я положил ладонь на особенно великолепный экземпляр макси-длины, сдвигая его в сторону, чтобы просунуть голову внутрь, когда услышал позади себя легкий щелчок дверной ручки, и приятный голос сказал:

— Это действительно прекрасная норка, не правда ли, мистер Картер? В любой момент за нее можно получить столько, сколько вы зарабатываете за два года.

Глава 3

Вторник. 21.30–22.15.

Сьюзен Бересфорд была красавица, этого отрицать нельзя. Безупречный овал лица, высокие скулы, блестящие каштановые волосы, чуть более темные брови, неправдоподобно зеленые глаза: с такими данными она легко кружила головы всем офицерам на корабле. Кроме тех, кто уже успел от неразделенной любви потерять эту существенную принадлежность мужского туалета. Исключение составлял лишь один, по фамилии Картер. Лицо с постоянным выражением ироничной снисходительности для меня теряет все свое очарование.

Правда, в данный момент по этому поводу я не мог предъявить никаких претензий. Она была отнюдь не иронична и тем более не снисходительна. На загорелых щеках от гнева, а может и от страха, выступили два ярких, пунцовых пятна, лицо искривилось в гримасе, как у человека, увидевшего отвратительное насекомое у себя на подушке. Если я здесь чуточку и преувеличил, то, во всяком случае, дело к этому шло. Презрительная усмешка в углах рта была заметна и невооруженным глазом. Я отпустил норку и захлопнул дверцу шкафа.

— Нельзя так пугать людей, — укоризненно сказал я. — Вам следовало постучаться.

— Мне следовало… — у нее перехватило дыхание от моей наглости, ни о каком снисхождении не могло быть и речи. — Что вы собирались делать с этим манто?