Шестёрки-семёрки (сборник) - О. Генри

На второй день после налета, когда милиция рыскала вокруг и по всем направлениям, Джим и я ужинали во втором этаже дома одного из наших друзей, в том самом городе, откуда началась тревога.

Наш друг указал нам на типографию на противоположной стороне и на печатный станок за работой: он печатал об'явления с предложением награды за нашу поимку.

Меня часто спрашивали: что мы делаем с полученными деньгами? Я, право, не мог бы отдать отчет и в десятой части их, после того как они были истрачены.

У аутло должно быть очень много друзей. Достопочтенный горожанин может довольствоваться, а часто и довольствуется, очень немногими знакомыми, но человеку нашего типа необходимо иметь приятелей. При наличии рассерженных милиционеров и стремящихся получить награду чиновников, следующих по пятам, аутло приходится иметь в своем распоряжении несколько мест, рассеянных по стране, где он мог бы остановиться поесть, накормить лошадь и заснуть на несколько часов, не чувствуя необходимости держать оба глаза открытыми. После налета он считает необходимым уделить часть денег этим друзьям и делает это широко. Часто мне случалось, в конце коротких визитов в одну из таких гаваней, бросать пригоршнями золото и ассигнации в подолы детишек, играющих на полу, не зная: даю ли я сто долларов, или тысячу?

Старые налетчики после крупного дела обычно уезжают далеко, в один из крупных городов, где и тратят свои деньги. Новички же, как бы удачно они ни произвели нападение, всегда выдают себя, показывая слишком много денег вблизи места, где они их получили,

Я участвовал в деле в 94 году, когда мы получили двадцать тысяч долларов. Мы выполнили свой любимый план бегства, т. е. вернулись по своему же следу и остановились на некоторое время близ места ограбления поезда. Однажды утром мне попалась газета, в которой я прочел статью под крупным заголовком, сообщающую, что шериф с восемью помощниками и милицией из тридцати вооруженных граждан окружил железнодорожных разбойников в мескитной чаще на Чамарроне, и что вопрос только нескольких часов, будут ли эти разбойники убиты, или арестованы.

Я читал эту статью, сидя в одном из наиболее элегантных отелей в Вашингтоне. За стулом моим стоял ливрейный лакей в коротких панталонах. Джим сидел напротив и разговаривал со своим «дядей», морским офицером в отставке, чье имя часто встречается в столичной хронике. Мы приехали сюда, купили себе великолепные комплекты одежды и отдыхали от трудов среди набобов.

Вероятно, мы были убиты в этой мескитной чаще, так как я могу дать подписку, что мы не сдались.

Теперь я предлагаю об'яснить вам, почему легко задержать поезд, а также, отчего этого не следует делать.

Во-первых, на стороне атакующих все преимущества, предполагая, конечно, что они — старые налетчики, обладающие необходимым опытом и мужеством. Они работают снаружи, под защитой темноты, тогда как противники освещены, стиснуты в небольшом пространстве и становятся, чуть они покажут голову в окне или двери, мишенью прекрасного стрелка, который не будет колебаться, стрелять ему или нет.

Но главным условием ограбления поездов является, по моему мнению, элемент неожиданности в соединении с воображением пассажиров. Если вы когда-нибудь видели лошадь, поевшую траву «локо», то поймете, что я хочу выразить, говоря, что пассажиры делаются «локированными». У этой лошади развивается самое безумное воображение. Вам не заставить ее перейти через маленький ручеек, фута в два ширины. Ей он кажется, широким, как Миссиссипи.

То же происходит и с пассажирами. Они воображают, что стреляет сто человек, когда на самом деле налетчиков всего двое или трое. Дуло револьвера кажется широким, как вход в туннель. С пассажиром справиться легко, хотя он иногда и может прибегнуть к мелким низким уловкам, — например, спрятать пачку денег в сапог и забыть вытащить их, пока вы не толкнете его под ребро кончиком своего шестизарядного револьвера. Но вообще пассажир — человек безвредный.

Что касается поездной прислуги, то у нас с нею было не больше хлопот, чем с обыкновенным стадом баранов. Я не хочу сказать, что они трусы, а указываю на то, что они только обладают здравым смыслом и бессильны против блефа. То же и с чиновниками. Я видел, как агенты тайной полиции, шерифы и железнодорожные детективы передавали свои деньги кротко, как Моисей. Я видел еще, как один из храбрейших шерифов каких я когда-либо встречал, запрятал ружье под сиденье и выворачивал свои карманы вместе с остальными, когда я собирал дань. Он не испугался, но просто сознавал, что за нами преимущество.

Кроме того, у многих чиновников есть семьи, и они понимают, что им не следует подвергать себя риску. Для того же, кто нападает на поезд, смерть не страшна. Он ожидает, что когда-нибудь будет убит, и по большей части так и случается. Если вы случайно окажетесь в поезде во время ограбления, то советую вам стать в шеренгу вместе с другими и приберечь свою храбрость для другого случая, когда она сможет принести вам какую-нибудь пользу. Вторая причина, почему чиновники неохотно впутываются в дела с налетчиками, — чисто финансовая. Каждый раз, когда имеет место вооруженное столкновение, и кто-нибудь убит, чиновник обычно терпит убыток. Если же налетчику удается бежать, издается приказ о задержании Джона До и др., шерифы раз'езжают сотни миль и

записывают показания всех свидетелей по пути следа, оставленного беглецами. А правительство оплачивает все это. Так что для чиновников это скорее вопрос прогонных, чем храбрости.

Я приведу пример в доказательство своего утверждения, что неожиданность — лучшая карта в игре налетчиков на поезда. В 92 году шайка Дальтона задала много работы правительственным агентам в стране племени чиракезов. То было их счастливое время; они стали такими смелыми и дерзкими, что обычно об'являли заранее, что думают предпринять. Однажды они заявили, что остановят поезд М. К. и Т. в определенную ночь на станции Праер-Крик, на индейской территории. В ту же ночь железнодорожная компания забрала в Мескоджи пятнадцать полицейских агентов и посадила их в поезд. Кроме того, около пятидесяти вооруженных людей были спрятаны в депо в Прайер-Крике. Когда курьерский поезд Кати подошел к станции, ни одного дальтонца не было видно. Следующая станция, Адейр, находилась на расстоянии шести миль. Когда поезд подходил к ней, полицейские приятно проводили время, толкуя о том, что бы они сделали с дальтонцами, если бы те появились. Вдруг снаружи послышались выстрелы. Стреляла точно целая армия. Кондуктор и рабочий у тормоза вбежали в вагон с криками: «Железнодорожные налетчики!» Несколько полицейских раскрыли двери, соскочили на землю и побежали вдоль поезда. Другие спрятали винчестеры под сиденья. Двое вступили в бой и были убиты.

Дальтонцам потребовалось ровно десять минут, чтобы остановить поезд и снять охрану.

В течение следующих двадцати минут они забрали из денежного вагона двадцать семь тысяч долларов и исчезли бесследно. Я думаю, что полицейские вступили бы, в серьезный бой в Прайер-Крике, где они ожидали нападения, но в Адейре они растерялись и потеряли всю боеспособность, на что и рассчитывали дальтонцы, знавшие свое дело.

Мне кажется, что, в заключение, я не могу не поделиться некоторыми выводами из моей восьмилетней практики в роли налетчика. Ограбление поездов — невыгодное дело! Оставляя в стороне вопросы права и морали, которые мне не следует затрагивать, скажу, что в жизни аутло мало завидного. Деньги скоро теряют всякую ценность в его глазах. Он начинает смотреть на железную дорогу и на железнодорожников как на своих банкиров, а на револьверы, как на чековую книжку на любую сумму. Он разбрасывает деньги направо и налево. Большую часть времени он проводит по походному, скачет день и ночь и временами ведет такую тяжелую жизнь, что не в состоянии наслаждаться довольством, когда добьется его. Он знает, что в конце концов обречен, что рано или поздно лишится жизни или свободы, и что меткость его прицела, быстрота его лошади и верность револьвера только отсрочивают неизбежное.

Это не значит, что ои теряет сон от страха перед полицейскими. За все время моей практики я никогда не видал, чтобы полиция нападала на шайку аутло, не превосходя ее численно раза в три.

Но аутло не может выбить из головы одной мысли, — и вот что делает его жизнь особенно горькой: он знает, откуда полицейские рекрутируют своих агентов. Он знает, что большинство этих опор закона когда-то были его нарушителями, конокрадами, жуликами, бродягами и такими же аутло, как он сам; он знает, что они достигли безнаказанности и теперешнего положения только потому, что стали государственными шпионами и что изменили своим товарищам и выдали их на тюрьму и смерть.

Он знает, что когда-нибудь, — если он раньше не будет убит! — и его Иуда примется за дело, и тогда будет поставлена ему западня, и он самокажется захваченным вместо того, чтобы попрежкему захватывать других.