Колумбы российских древностей - В. Козлов

Впервые их пути сошлись около 1812 г., а возможно и раньше, когда Болховитинов в лице Румянцева надеялся найти покровителя издания своего исследования о грамоте князя Мстислава. Договоренность об этом была достигнута, но какие-то обстоятельства помешали осуществлению издания. Дело ограничилось гравировкой текста грамоты и частичным набором исследования. Сам Болховитинов позже обвинял в этом А. Н. Оленина, давшего якобы отрицательный отзыв на его труд. Оскорбленный, он передал работу М. Т. Каченовскому, который и опубликовал ее в журнале «Вестник Европы». В течение нескольких лет после этого между Болховитиновым и Румянцевым происходил лишь любезный обмен научными новостями.

Взаимная заинтересованность вновь возникла около 1817 г., когда Общество истории и древностей российских отказалось печатать «Словарь русских духовных и светских писателей» Болховитинова, ранее опубликованный им по частям в журнале «Друг просвещения». Это была первая после известного «Исторического словаря» Н. И. Новикова сводка биографий русских писателей. Румянцев деликатно предложил свои услуги по финансированию печатания «Словаря». Подготовка рукописи к изданию и корректура были поручены Анастасевичу. Но уже выход первой части привел к взаимному разочарованию: текст оказался набранным неряшливо, с многочисленными ошибками. Румянцев потребовал снять с титульного листа «Словаря» свой герб[34].

Болховитинов запомнил свои две неудавшиеся попытки сотрудничества с Румянцевым. В дальнейшем, несмотря на неоднократные предложения, непосредственного участия в работе кружка он не принимал, хотя и консультировал его членов в процессе подготовки ими научных трудов. Румянцев был многим обязан ученому монаху: в процессе их многолетней переписки возникали новые научные замыслы, обсуждались исследования кружка.

Постепенное сплочение вокруг Румянцева представителей различных слоев русского общества и приложение их труда, знаний, энергии на решение строго очерченного круга задач имели свои истоки в общественной атмосфере тех лет. Великая французская революция, наполеоновские войны и борьба народов Южной Европы и Южной Америки за свое социальное, политическое и национальное освобождение усилили и в русском и в зарубежном обществах интерес к истории. С помощью истории пытались объяснить настоящее, фактами прошлого широко оперировали в качестве обоснования разнообразных практических мер. Исторические экскурсы стали неотъемлемой частью публицистических, литературных, экономических сочинений, повествования о прошлом заняли прочное место на страницах почти всех выходивших в то время в России журналов. «И моя деревня должна принадлежать истории», — в этих словах писателя М. Н. Макарова отразился подъем, который переживало тогда краеведение. Объявляются всероссийские подписки по сбору денежных средств на строительство памятников на Куликовом поле, Минину и Пожарскому. Для сотен людей в различных уголках России изучение прошлого становится важной духовной потребностью. Возникают национальные кадры историков с отчетливо выраженной тенденцией к постепенной демократизации их социального состава.

В XVIII в. исторические изыскания в основном являлись результатом обычной службы или были связаны с личными интересами обеспеченных людей. Иное положение сложилось в начале XIX в. Правительство, заигрывая с общественностью, предприняло ряд мер по централизации исторических исследований, исходя из интересов самодержавно-крепостнического государства. В 1803 г. на официальную должность «российского историографа» назначили Н. М. Карамзина, почти тогда же были организованы научные общества при университетах. Расширение круга людей, занимающихся научными исследованиями, выдвинуло новую проблему — проблему материального фактора. Необходимость поиска средств к существованию часто налагала свой отпечаток на творческую судьбу ученых, подчас вынуждала их вообще отказываться от своих занятий. Так, Григорович, познавший с детства нужду, все-таки решил, что лучше быть сельским попом, нежели столичным антикварием: «первое приносит доход, сколь бы он мал ни был, а другое — издержки, так сказать, на прихоти ума. Нашему ли брату гоняться за сими прихотями, коли мало стает и на потребности желудка? Великое — великим, малое — малым, и это последнее — наше»[35].

Сын знаменитого историка A. Л. Шлецера, X. А. Шлецер, будучи даже профессором Московского университета, в ответ на предложение Румянцева заняться переводом и изданием полученных из Кенигсберга грамот писал Малиновскому: «Его сиятельство говорил мне о патриотизме в то время, когда у меня не было даже кровати, и я должен был спать на полу. Конечно, можно сделать что-нибудь из патриотизма, но увы…»[36]. В противоположность Шлецеру Круг, отказываясь от приглашения принять участие в издании летописей, недвусмысленно намекал на то, что дескать «любой провинциальный профессор получает денег больше, чем академик».

Обеспечить научные изыскания не смогло в это время в должной мере и Общество истории и древностей российских, организованное в 1804 г. Оно состояло из восьми профессоров Московского университета, имевших весьма отдаленное отношение к историческим занятиям, и пяти почетных членов — известных историков, понимавших свои обязанности как дело исключительно добровольное. В последующие шесть лет Общество мало продвинулось вперед в осуществлении поставленной перед ним задачи по подготовке издания летописи Нестора. Его реорганизация в 1810 г. была неизбежной и оправданной. Теперь к работе были привлечены несколько журналистов, издателей и служащих, а затем в состав Общества стали избирать окончивших университетский курс кандидатов словесных наук, а также краеведов. Со временем молодые и энергичные члены Общества заняли ведущее положение в его работе. На его заседаниях они выступали со своими исследованиями, проектами, готовили несколько публикаций, в том числе «Записки и труды», «Русские достопамятности» и другие. Некоторые из них — в первую очередь Калайдович и Строев — связывали с этой организацией немалые надежды в реализации своих творческих планов. Большинству из них в первой четверти XIX в. не было суждено осуществиться: слишком ничтожной оказалась в это время финансовая база Общества.

Периодические «засыпания», по выражению Болховитинова, Общества истории и древностей российских, профессиональный снобизм занятий и высокомерие многих членов Академии наук, этимологические упражнения Российской академии во главе с одним из идеологов российского дворянства А. С. Шишковым можно было преодолеть лишь глубокой и искренней заинтересованностью в развитии отечественной науки, самоотверженным трудом, подкрепленным соответствующей материальной базой. Члены кружка, для большей части которых в условиях самодержавно-крепостнического государства реализация научных замыслов была подчас связана с преодолением нелегких условий жизни, нашли в лице Румянцева своеобразного «кассира российской словесности», хотя сам он оскорблялся, когда его так называли.

В начале XIX в. меценатство получило в России известное распространение, являясь одним из проявлений общественной деятельности. В его мотивах часто переплетались и искренние чувства патриотизма, и честолюбие, и стремление обратить на себя внимание императора, не раз внешне демонстрировавшего в это время свою заинтересованность «ходом русского просвещения». Так, сын другого русского фельдмаршала, М. Ф. Каменского — граф С. М. Каменский — стал покровителем изданий нескольких книг о подвигах своего недавно умершего брата — молдавского главнокомандующего графа Н. М. Каменского, а также изданий, посвященных военной истории.

Румянцев не принадлежал к тому типу меценатов, которые лишь внешне демонстрировали свое внимание к делам просвещения в погоне за славой, по честолюбивым соображениям и в надежде на память потомства. Искренняя заинтересованность в судьбах русской науки, патриотизм и личная увлеченность научными проблемами являлись основополагающими причинами его меценатской деятельности. Материальная поддержка Румянцева в свою очередь стала основой неофициального объединения профессиональных ученых, краеведов, своеобразных «технических сотрудников» — писцов, переводчиков, граверов, художников — и стимулом их коллективного участия в решении определенных научных проблем.

Организацию большинства своих предприятий Румянцев старался поставить на деловую основу. Охотно заявляя о готовности платить за труды членам кружка, он не смущался вступать с ними в подчас длительные переговоры о цене. «Я всю свою жизнь, — писал он в 1824 г. Малиновскому, — держался непременно сих двух правил. Первое, чтобы во всяком предприятии делать соглашение ясное и точное; второе, чтобы никогда и ни под каким видом не брать на себя обязательства в платежах беспрерывных, коим точного окончательного срока не назначено, и которые могли бы, продолжаясь, быть приняты как бы за определенный пенсион»[37].