Софья Ковалевская - Любовь Воронцова

Наутро не узнать ни луга, ни сада, ни бора! Над белыми березками дрожит зеленый дымок; от еловых веток тянутся вверх светлые ростки; горьковато и сладостно пахнет тополевыми почками, теплым паром курится пробужденная земля.

Во время прогулок Соня собирала разные травы и цветы, составляла коллекции бабочек, жуков, ярко и точно описывала их.

К естественным наукам она пристрастилась из подражания Анюте. В ту пору демократически настроенная часть русского общества, пробужденная революционной пропагандой к новой жизни, переоценивала все ценности, стремилась проникнуть в суть вещей. Естественные науки были единственно верным средством познания законов природы, источником материалистического представления о действительности, и повсюду возникали кружки, где изучали биологию, физику, химию. Передовые ученые читали публичные лекции, на которые стекалось множество слушателей; книжные издательства выпускали произведения материалистического направления. Анюта тоже было ревностно предалась наблюдениям и исследованиям, собрала у себя в комнате целый зверинец. Но когда «подопытные» существа однажды расползлись и разбежались по всему дому, вызвав переполох и запрещение тащить в комнату всякую нечисть, девушка охладела к естествознанию. Соне же этого увлечения хватило надолго.

Единственный предмет, к которому она на первых занятиях с Малевичем не проявила ни особого интереса, ни способностей, была арифметика. Под влиянием дяди Петра Васильевича ее больше занимали отвлеченные рассуждения, например о бесконечности. «Да и вообще, — объясняла она позднее свое отношение к арифметике, — в течение всей моей жизни математика привлекала меня больше философскою своею стороною и всегда представлялась мне наукой, открывающею совершенно новые горизонты».

Василий Васильевич как-то за обедом спросил:

— Ну что, Софа, полюбила ты арифметику?

— Нет, папочка, — простодушно ответила девочка, смутив учителя.

— Но вы полюбите ее, и полюбите больше, чем другие предметы, — взволнованно сказал Малевич.

И он добился своего: месяца через четыре на такой же вопрос отца Соня ответила:

— Да, папочка, я люблю заниматься арифметикой, она доставляет мне удовольствие…

В начале 1860 года возник спор между приверженцами классического и реального образования. Он закончился тем, что защитники реальных гимназий доказали: правильное преподавание математики имеет такую же образовательную силу, как и изучение древних языков. Математика, как наука положительная, развивает быстрое соображение, верность взгляда, приучает излагать понятия и суждения кратко, ясно и логично.

Придерживаясь этого мнения, Малевич стремился дать и своей ученице прочные знания математики. Не зная еще первых четырех правил, девочка решала задачи, пользуясь различными комбинациями чисел. Малевич сдерживал нетерпение ученицы, не позволял брать в руки учебника арифметики до тех пор, пока она практически не постигнет всю первую часть этого раздела.

Изучение арифметики продолжалось до десяти с половиной лет. Впоследствии Софья Васильевна считала, что этот период учения как раз и дал ей основу математических знаний.

Девочка настолько хорошо знала всю арифметику, так быстро решала самые трудные задачи, что Малевич перед алгеброй позволил изучить двухтомный курс арифметики Бурдона, применявшийся в то время в Парижском университете.

Курс этот заключал в себе теорию арифметики, был подробно и четко изложен. Легкость, с какой ученица усваивала сложный материал, заставила Малевича по просьбе Сони пройти с ней даже такие разделы, которые могли служить лишь при изучении высшей математики. И девочка тогда уже стала пытаться находить свои решения.

Года через три, занимаясь геометрией, Малевич проходил с ученицей вопрос об отношении окружности круга к диаметру со всеми доказательствами и выводами. На следующий день Соня, излагая урок, к великому удивлению Иосифа Игнатьевича, совершенно иным путем и особыми комбинациями пришла к нужному выводу. Учитель попросил ее повторить рассуждение и, думая, что она не поняла его изложения, заметил;

— Хотя вывод и верный, но не следует прибегать к решению чересчур окольным путем. Объясняйте так, как я вам преподал.

Девочка покраснела, опустила глаза и заплакала. Кое-как успокоив ее, Малевич рассказал об этом случае Василию Васильевичу.

— Молодец Софа! — порадовался отец. — Это не то, что было в мое время. Бывало, рад-рад, когда знаешь хоть кое-как данный урок. А тут сама, да еще девчонка, нашла себе другую дорогу!

Желание заслужить похвалу отца, интересовавшегося математикой, завоевать его любовь своими успехами играло немалую роль в занятиях Софьи Васильевны этой наукой: она и потом, взрослой, нуждалась в поощрении, в человеке, который бы разделял ее увлечения.

С этой поры, как говорила потом Ковалевская, она «почувствовала настолько сильное влечение к математике, что стала пренебрегать другими предметами».

Гувернантка целый день не спускала глаз со своей воспитанницы. Девочке приходилось прибегать к хитрости. Отправляясь спать, она брала с собой «Курс алгебры» Бурдона, написанный для Парижского института путей сообщения, прятала книгу под подушкой, а когда все засыпали, читала ее, стоя босая, в одной рубашке, возле лампады или ночника.

Увидев, что ученица начинает увлекаться математикой, Малевич обеспокоился и обратился к Василию Васильевичу;

— Хотя Соня проявляет необыкновенные способности во всех науках, мне кажется, что сильная любовь ученицы к математике может привести к результатам нежелательным. Без совета и одобрения отца я не считаю себя вправе продолжать такое быстрое изучение этой науки.

Василий Васильевич пожал руку учителя и сказал, что «благодарит от души за его труды с любимой дочерью. Он не тревожится, но радуется всем сердцем, что Соня так сильно отличила математику, любимый предмет отца ее», — и попросил продолжать занятия.

Однажды сосед по имению — известный профессор морского корпуса Николай Никанорович Тыртов — привез Василию Васильевичу в подарок свой «Элементарный курс физики». Девочка взяла книгу к себе в комнату и стала читать. В разделе оптики ей встретились тригонометрические понятия — синусы, косинусы, тангенсы. «Что же такое синус?» — недоумевала она и попросила Малевича объяснить, что это. Но учитель стоял за систематичность и последовательность обучения, а потому, ответил, что не знает.

С упорством, свойственным ей с детства, ученица попыталась сама, сообразуясь с имевшимися в книге формулами, объяснить себе незнакомые понятия: Она пошла тем же путем, который был исторически проложен, то есть вместо синуса брала хорду. Для малых углов эти величины почти совпадают друг с другом. У Тыртова же во все формулы входили только бесконечно малые углы.